***
Шум веселых, сбившихся в группки студентов в широком светлом коридоре казался мне ебучей насмешкой. Злой от внутренней пустоты, напоминающий себе выеденное яйцо, я твердо шагал по направлению к аудитории. Дома теперь прибавилось мороки: если раньше Селеста отказывалась есть из-за возмущения и приступов бешенства, то сейчас наивно полагает, что в любой следующий прием пищи я ее отравлю. Идиотка: в ядах нет никакого удовольствия, с тем же успехом я мог бы подождать, когда она загнется от голода и жажды. Это скучно, неинтересно, слишком неэффектно, чертовски медленно. Однако, признаться, думает она в верном направлении. Я больше ее не люблю… Острота в отношениях пропала. Чем ближе я подходил к аудитории, тем эмоциональный подъем окружающих все больше сменялся встревоженными пересудами. Я протиснулся в открытые двери аудитории. Путь к моему привычному месту, рядом с которым уже сидел Клайв — верная собачонка, ожидающая хозяина с работы, — пролегал позади высокого широкоплечего мужчины лет тридцати-сорока, тихо беседующего с двумя девушками в первом ряду — подругами Кары. Он был одет как клерк, но слишком небрежно; сероватые щеки были побриты кое-как, короткие темно-каштановые волосы местами восставали петухами; повязанный галстук был раздраженно утрамбован в карман синеватой сорочки. Сперва мне показались его руки пустыми, однако в правой, когда я проходил мимо весь ощетинившийся как еж, от света потолочных ламп блеснул небольшой диктофон, разумеется, прямо сейчас включенный. Его размеренный, словно отнятый у опытного гипнотизера, голос клином — под мощным ударом тревоги — вошел прямо мне в грудь и мгновенно ускорил замерзшее сердце. Дешевый одеколон через нос проник в легкие, впитался в кровь и заставил ее загустевать, отчего вены на руках потемнели и заныли ладони да пальцы. От этого незнакомца несло опасностью за версту, но представлял угрозу он, во-первых, не силой, а хитростью, умом, а во-вторых, только для меня одного, пусть пока этого и не ведал… Я поднимался по ступеням к своему месту, ненавидя свою несдержанность, проклиная ее. Верхом глупости было прихватывать после Селесты еще и Кару! Других девушек со мной ничего не связывало, я видел их на улице или в различных заведениях, незаметно преследовал, следил, собирал информацию об их распорядке дня — и уже после под различными предлогами заманивал или к себе в дом, или в арендованную машину, или в укромное место, где мог вдоволь реализовывать хищническую тягу наслаждаться новым прекрасным телом, а после превратить его в личное маленькое произведение искусства… Конечно, из такого количества пропавших по чистой случайности две жертвы могли быть знакомы друг с другом и обучаться в одном универе! — и все равно детектив, не верящий в совпадения, зацепился бы за это взглядом и принялся бы рыть носом землю — отыскивать следы, ведущие прямиком ко мне в подвал… Я тяжело рухнул на свой стул, будто сумка-почтальонка была наполнена не тремя толстыми тетрадями и бутылкой воды, а неподъемной гирей, от которой вот-вот лопнут швы. — С добрым утром, — озабоченно свел брови Клайв. — Плохо себя чувствуешь?.. — Давно он здесь? — угрюмо спросил я. — Кто? — Детектив, кто ж еще… — А, он не из полиции, — огорошил меня Клайв. Сбитый с толку, я взглянул на него, но приятель уже отвел взор на договаривающего с девушками мужчину. — Он журналист, насколько я понял. Когда он дал визитку Мэри, она спросила: «Пишите статью об этих случаях? Или только о Каре?», а он ответил: «Ни то, ни другое». Странно в такой ситуации отвечать загадками; если ни первое и ни второе, то что же остается? — риторически озвучил Клайв, перелистнул страницу прошлого конспекта и углубился в повторение материала. Мне бы стоило заняться тем же перед предстоящей проверочной работой, но глаза отказывались оставлять в покое журналиста, словно это помогало мне сквозь шумы и голоса услышать хоть что-нибудь из того, что говорят опасный незнакомец и подруги Кары. Как и мысли не желали переключаться на что бы то ни было другое. Потому что я знал правильный ответ на вопрос, лишь вскользь заинтересовавший Клайва: если он не интервьюирует девушек для статьи, то собирает информацию для полного журналистского расследования… А все полученные данные в подобном случае обязательно передаются полиции. Только жирного акцента на этом учебном заведении и однокурсниках Кары мне, блять, и не хватало…Глава 10. Проблемы, которые стоило ожидать
29 октября 2020 г. в 14:35
Дорога домой оказалась неловкой для отводящего взгляд и улыбающегося собственным ногам Клайва — и совершенно обычной для такого же, как и всегда, меня. Он был достаточно проницателен для того, чтобы понимать, сколь мало произошедшее для меня значит: в наше время не то что поцелуй — секс не говорит ни о влюбленности, ни о начале отношений. Но воспоминание о спасении из ловчей ямы грело Клайва. А меня…
Он норовил проводить меня до дома, однако четко сформулированный посыл нахуй его развеселил и отвадил от заученного на зубок пути, который в итоге я преодолел в умиротворяющем одиночестве. Я должен был быть удовлетворен поездкой, ведь помимо того, что избавился в лесу от наскучившей игрушки, я обмотал вокруг горла Клайва леску доверия — он сам не заметил, как яростно она впилась в кожу и оставила на ней кровоточащие порезы. Чем ближе ко мне этот простофиля, тем в большей безопасности я, потому как даже в случае раскрытия моей страшной тайны сумею надавить на жалость, воспользоваться правильными рычагами слабой души в том совсем не подходящем ей крепком теле. Если этого не хватит для молчания Клайва, то хотя бы выгадает мне минуту–другую, чтобы я мог его убить. Нежелательное развитие событий, но предугадывать необходимо все.
С освещенной ярким солнцем улицы я вошел в заполненный тенью и прохладой дом. Шторы были задвинуты, сквозь узкий проем между ними пробивались лучи, и золотая полоса разрезала надвое диван и столик. Ключи стукнули-звякнули, коснувшись тумбочки; дом был настолько пуст и глух, что будто бы отвечал мне эхом.
Я пересек гостиную, свернул налево и беззвучно распахнул дверь в подвал, предварительно справившись с замком и щеколдой. Под подошвами похрустывала не то лесная земля, забившаяся в выемки узора, не то родная этому месту пыль с примесью песка. Покачивались миниатюрные языки пламени, плененные стоящими на металлических кувшинках свечами. Этого света было достаточно, чтобы озарять матрас и лежащую на нем «большую куклу» — Селесту. Ее руки и ноги были разведены в стороны и крепко зафиксированы тонкими, но сверхпрочными канатами, что тянулись к вбитым в бетон крюкам. К моему удивлению, на бледноватом, чуть похудевшем лице не было следов недавних рыданий. Повернув голову ко мне и тем самым спутав густые волосы еще больше, Селеста проследила за мной не усталыми, не испуганными, не потухшими — ожидающими глазами. Подозрительная смена настроения…
— К-как прошел день?.. — впервые спросила она, и я замер, ошеломленный, перед матрасом.
— Довольно интересно. — Осторожно ответив, я осмотрел сам матрас и свечи подблизости. Справа не хватало одной; на полу осталась лужица парафина, как если бы свечу перед тем, как забрать, опрокинули — и потому она погасла. — Удивительно, что ты вообще решила осведомиться, — победно задрал я подбородок, руки сунув в карманы. А я-то думал, когда же она перейдет к активным действиям, раз не сломилась, как другие…
Она криво, выдавливая остатки очарования, улыбнулась, покорно опустила лицо.
— Ослабишь веревки, раз ты дома? У меня руки затекли.
— Конечно. — Я ведь так делаю всегда; однако в этот раз, предоставляя пленнице больше свободы, я следил из-за вуали челки за всяким ее движением.
Разумеется, я понял мгновенно, что произойдет, и все же — ей богу, ребенок! — жаждал увидеть все воочию, окатить ее, отважившуюся на сопротивление, такой мощной волной бессилия, коя не просто собьет ее с ног, а переломает все кости… Селеста, получив лишнюю длину неизменно обвитых вокруг запястий и щиколоток пут, потирала красные полосы на коже. Нуждающаяся в расческе шевелюра ниспадали на плечи и верх груди; сидя на ногах, Селеста свела колени вместе — бедра прятали тенью половые губы, но не линию лобковых волос. Ох, эти вечные заблуждения, распространяемые в кино ради эстетической облагороженности: когда похититель держит жертву безвылазно в подвале или еще какой рукотворной темнице, а его добыча всегда поражает невдумчивых зрителей гладкостью ног и лишь чуточку перемазана грязью — так, для скупой галочки. Может, кто-то и имеет достаточно времени для настолько тщательного ухода за своими игрушками (либо же глупости, если отпускает похищенных в ванную комнату), но я — не любитель впустую растрачивать усилия. Рационально экономного медицинского подхода в этом случае вполне достаточно.
…и все же, несмотря на полезную вдумчивость, я сижу и жду, когда Селеста нанесет удар?.. Я испытывал ее, я пытал ее бесстрашием и волей. Под моим непоколебимым суровым взглядом она плавилась как масло на нагретом солнцем металле. Разве человек, столь ярко иллюстрирующий трусость, способен напасть?.. Разочарованный, я молча протянул ладонь, и Селеста взглянула на нее с лютым ужасом, словно на ней покоился вырванный язык или глаз ее матери.
— Отдай по-хорошему, — спокойно произнес я. — Или свяжу снова, найду сам и засуну тебе этот подсвечник в пизду: одно случайное сокращение мышц — и будешь опять кровью заливать матрас.
Узкие покатые плечи дрожали, руки не подчинялись как следует. Внемую роняя слезы на грудь, она дотянулась до ближайшего края матраса, приподняла его и достала наполовину отгоревшую толстую свечу да острую плоскую металлическую кувшинку. Она и не думала нападать… Она хотела подпилить веревки… Разочарование грозно раскрывало могучие крылья в груди и так до боли теснило ребра. Я забрал подсвечник и свечу, долго смотрел на последнюю, представляя, как сперва поливаю плавящимся воском соски, живот и клитор Селесты (это настоящие свечи, а не «легкие» для БДСМ — было бы по-настоящему жарко, мучительно горячо от каждой обжигающей капли); как проверяю, сколько именно свечей способно поместиться в ее прямой кишке, а после заставляю Селесту захлебываться от стыда и выталкивать свечи обратно — одну за другой, несмотря на слезы, стоны боли и рычание сквозь сведенные от натуги зубы. И все это было бы невероятно красиво, сексуально и запретно, вот только не пробудило бы во мне ни толики эмоций, какие были в самом начале наших уникальных любовных отношений… Потихоньку я снова вспоминал, почему в этом подвале надолго не задерживались девушки. Задержится ли еще больше Селеста?..
Когда я очнулся от размышлений и двинулся, девушка дернулась от меня в сторону всем телом. Ее страх был приятен, но не бодрил. В полукруге у матраса по очереди неспешно гасли свечи — я тушил танцующие огоньки, и они взвивались вверх спутанными нитями дыма; собирал свечи с подсвечниками, пересчитывая их. Все остальные были на месте, а больше Селесте и использовать нечего для попытки побега или нападения, которое бы так возбудило меня. Она и сама прекрасно различила разочарование внутри моей безэмоциональной оболочки, и это ввергло ее в шок. Умная девочка, она понимает, что происходит с теми, кто не пробуждают более в маньяках никаких чувств…
Подошвы вновь соприкоснулись со ступенями лестницы. Селеста кое-как перебралась на коленях к краю матраса, будто бы готовясь умоляюще ползти за мной.
— Я… — в отчаянии воскликнула она. Я остановился и обратил на нее скучающий взор. — Я… люблю тебя…
Неплохая попытка. Раньше со мной это бы сработало. Но поезд ушел: нет, не любишь.
— Скоро принесу еду, — каменно ответил ей я.