Всё что угодно

Хлоя Прайс

Настоящее.

      Мне с трудом удаётся разлепить глаза, а головная боль не позволяет собрать мысли в кучу. Лучик света, бьющий по глазам, вызывает новую порцию пронизывающей череп боли. Я с усилием перевожу взгляд на просвечивающий и порядком заржавевший «потолок».       Что вообще произошло? Надо вспомнить.

Соберись.

      Невероятная сухость во рту. Слипшийся рот не пропускают воздух, вязкая слюна застоялась, на вкус как дерьмо, с усилием разлепляю губы, жадно вдыхаю.       Как во рту может быть одновременно липко и сухо?       Это из-за наркотика? Наверняка. Важную мысль перекрывает желание пить. Мне бы воды.

Соберись.

      Как только я пытаюсь подняться, то жгучая боль в запястье даёт о себе знать, я понимаю, что мои руки по-прежнему связаны, а вот ноги нет.       Саднящая боль в паху отбивает всё желание встать, или хотя бы попытаться, вместо этого оно словно плетью одаривает меня осознанием того, что здесь вчера произошло. Теперь понятно, почему я лежу на столе, а не на земле. Я нервно сглатываю густую, мерзкую слюну, корчусь от её вкуса, неосознанно жмурюсь, пытаясь спастись от вездесущего света.       Света? Сколько сейчас времени?

Соберись Прайс.

      Мысли сбиваются в кучу, сердце колотится быстрее, а дыхание становится частым.       Всё еще светло, или уже светло? Мы тут несколько часов или как минимум сутки? Непонимание ситуации приводит меня в панику, вместе с болью, в голову врываются обрывки воспоминаний. Их нечеткость и неполноценность раздражает, но в одном я точно уверена.       Он меня изнасиловал.       Мне хочется расплакаться, как тогда, когда умер Бонго, или даже тогда, когда умер папа, а Макс меня бросила, оставив одну наедине с этими разъедающими мыслями. В такие моменты, подкативший к горлу ком давит еще сильнее, кажется, будто он пытается меня убить. Блядь, надо держать себя в руках, я не подарю этому уроду ни единой слезинки. Но…я, он ведь.

СОБЕРИСЬ. СЕЙЧАС ЖЕ.

      Эти слова звучат громко, чётко. А главное очень знакомо.       Я решаю прислушаться к настойчивому голосу в моей голове. Игнорируя своё состояние, я распахиваю глаза. Солнечный свет безжалостно обжигает их, не давая мне спокойно осмотреться.       Это не мешает мне заметить Элиота сидящего на разодранном кресле у бетонной стены, на его лице дебильная ухмылка, а взгляд сосредоточен на экране сотового телефона.       Видимо я всё еще медленно соображаю, потому что не чувствую полноценный, настоящий страх. Это скорее тревога, и я прекрасно понимаю, что так быть не должно.       Давай, думай.       Рядом с собой я замечаю разбросанные использованные шприцы. При мысли о том, что у него наверняка может быть еще, тревога усиливается, накатывает с новой силой.       В этой ситуации я знаю только то, чего мне делать точно не стоит, а именно, поддаваться панике. В мыслях появляется образ Дэвида и его идиотские усы, блядь, не могу поверить в это, но я была бы неимоверно счастлива, найди он меня сейчас.       Когда я пытаюсь пошевелить пальцами, то понимаю что тело до сих пор какое-то ватное, а в голове, будто тонна пыли. Слегка отдышавшись, я снова бросаю на него взгляд, в его руках абсолютно точно телефон Фрэнка, но я всё никак не могу понять, чем он может быть так увлечён. И вообще, откуда у него телефон Фрэнка?       Шанс.       Я мысленно отмахиваюсь от лишней, как мне кажется, информации.       Ослепляющие, надоедливые лучи на мгновенье пропадают, будто бы кто-то пробежал мимо окна — выбитого кирпича. Но Элиот даже не шелохнулся.       Спустя секунду, в дверном проёме я замечаю её, в красной клетчатой рубашке с порванным плечом, с такими же растрепанными светло-русыми волосами, и серьгой пером, которое почему-то черного цвета.

Рэйчел.

      В этот миг мой разум будто-бы очищается, а по телу пробегают мурашки. Я нервно перевожу взгляд на Элиота, но он её не замечает, а это значит только одно.       Я окончательно ебанулась.       Её взгляд пропитан тоской, её губы сжались в тонкую полоску, а на её щеках застывшие следы от слёз. Я смотрю на всё это и не понимаю, просто не понимаю, почему она тут, почему она такая реальная. Я ведь лично вкапывала её тело из земли.       Голову начинают засорять куча ненужных сейчас мыслей.       Земля под ногтями. Резкий запах гнили, бьющий по ноздрям. Твёрдая рука Макс.       Тухлые эмоции расцветают, и я во всей красе ощущаю смесь тоски и ужаса.       Выражение лица Рэйчел становится решительным.       Черная серьга перо в её ухе отливает фиолетовым.       Боковым зрением замечаю, как Элиот косится в мою сторону, мы встречаемся глазами, он резко вскакивает и подходит ко мне с наигранно радостной улыбкой. Я пытаюсь подняться, облокотившись локтями о стол, но ватное тело не поддаётся и падает.       — Как самочувствие? — Эти слова он произносит так, будто его это и правда волнует, хотя вдруг он искренен? От этих мыслей меня передёргивает.       — Хреново, — честно говорю я заплетающимся языком.       Он смотрит на меня с интересом, хмыкает, а его рука тянется в карман, я вжимаюсь в стол, ожидая худшего. Он достаёт шприц, абсолютно такой же, как те, что лежат возле меня. Пара быстрых, отточенных движений и игла уже оголена, он подносит её к моей шее. Настойчивая вибрация мобильника ненадолго спасает меня. Он отстраняется и достаёт телефон, дисплей освещает его лицо, отражается в глазах, горящих нездоровым азартом.       — Знаешь, Макс нравится мне куда больше Рэйчел, — произносит он, не отрываясь, — видно, что она правда о тебе очень беспокоится.       Волна холодного пота пробегает по моему телу, комок в груди затягивается туже, и всё, что я испытывала до этого, теперь кажется мне лишь тенью того ужаса который охватил меня сейчас.       Макс? Как он? Я не понимаю.       Его губы медленно растягиваются в улыбку, он явно наслаждается моей реакцией.       — Ничего не ответишь? — Его голос утопает в моих мыслях.       Сука. Ничтожная, жалкая, блядская плоть, почему я не могу даже подняться? Почему я вообще нихуя не могу сделать? Почему я блядь вечно попадаю в какое-то дерьмо       Снова хочется рыдать.       Ворох мыслей безжалостно губит моё и без того нестабильно состояние, но даже среди этого бардака я выделяю для себя самое важное.       Макс больше не должна возвращаться в прошлое, не должна пытаться всё исправить. Не должна страдать.

ПОЩЕЧИНА

      — Я с тобой говорю, ты меня вообще слушаешь?       Щека горит, а в ушах снова звенит.       — Ч-что?       — Говорю, Макс скоро придёт, встретим её, как подобает?       Мерзкая, уродливая, грязная улыбка. Даже не смей произносить её имя ублюдок.       — Ого, какой воинственный взгляд Хлоя, а про это ты видимо забыла? — В его руке поблёскивает шприц.

Твою ж мать.

Макс Колфилд

Настоящее.

      Фрэнк ответил быстро, почти моментально.       Никогда бы не подумала, что он может зависать на свалке, не подумала бы и о том, что он может зависать там с Хлоей.       Потому что ни в одной временной ветке подобного никогда не случалось?       Возможно, это всё-таки должно было когда-то произойти, я ведь ни разу не вырывалась дальше собственноручно созданной петли. Но даже так, почему свалка? Потому что там нашли Рэйчел? Нет, она не может быть причиной их внезапной попойки, воспоминания о ней, скорее всего наоборот заставят их перегрызть друг другу глотки. Так что всё это слишком сомнительно.

***

      Свалка всё такая же, практически не изменилась, желтые ленты всё так же предупреждающе развеваются на ветру, а ржавчина всё так же пожирает выброшенные автомобили.       Я бегло осматриваюсь в поисках фургона, но натыкаюсь взглядом только на пикап Хлои. Если они где-то и сидят, то, наверное, в фургоне Фрэнка.       Вторая резко одёргивает меня.       — Хватит бродить, просто напиши ему, или позвони       Точно.       Ответ приходит почти мгновенно, опять.

От Фрэнк: Недостроенное здание, с дырявой крышей и без двери.

      Убежище Хлои и Рэйчел значит.       Путь до убежища занимает ничтожно малое количество времени, я знаю абсолютно всё на этой свалке, ведь была тут не один десяток раз, хоть и не в этом отрезке.       Когда из-за машин, наконец, показывается строение из каменных блоков, я сразу же ловлю взглядом её синие волосы. Что-то не так.       Вторая рывком останавливает меня, и заставляет внимательней вглядеться в окошко. Мне удаётся разглядеть лежащую на столе Хлою, которая лежит абсолютно неподвижно. Это сильно пугает меня, в голове начинают прокручиваться десятки возможных сценариев. В которые я до последнего не хочу верить.       Вторая же ждать вовсе не собирается, я чувствую, как мышцы начинает ломить, а чужая враждебность наполняет мой разум и стремительно подчиняет меня, хоть и не полностью. Я чувствую её нетерпимость, а поэтому отдаюсь наполняющим меня эмоциям и начинаю двигаться в сторону убежища.       Как только я вхожу внутрь, сразу же впиваюсь в неё глазами.       Хлоя лежит в окружении использованных шприцев, это наводит ужас не только на меня, но и на Вторую.       Проверь пульс.       Мысли сплетаются в одну, и я уже не знаю, мои они или нет.       Как только я начинаю тянуться рукой, к шее, лежащей на столе Хлои, сзади сразу же раздаётся быстрый нарастающий свист.       Не свист, а вой, вой металлической, полой трубы.

Время застыло.

      Вторая перестаёт церемониться со мной, резкая смена водителя внутри моей головы протекает болезненно. В черепной коробке, будто что-то взрывается, резкая острая боль разливается от висков до затылка, затем вытекает из носа, настоящая агония, которая почти сразу прерывается, когда я перестаю неосознанно сопротивляться, и меня окончательно не выбрасывает на заднее сиденье. Боль исчезает, как и четкость мыслей. Осознавать себя становится очень сложно.

Вторая

Настоящее.

      Несмотря на алую пелену, что застилает изображение, в глазах проясняется. Было больно, очень больно, особенно после такой долгой спячки в голове у Макс. Несмотря на застывшее время по щекам побежали слёзы, а из носа кровь.       Никогда к этому не привыкну, да и возможно ли? Глядя на жизнь чужими глазами, банально забываешь, что такое боль, недооцениваешь её, а потом плачешь как маленькая девочка.

НЕВАЖНО

      Я резко разворачиваюсь и замечаю парня с ржавой металлической трубой в руке. Он застыл в позе нанесения удара, и при этом…улыбается?       В голове крутится целых ворох вопросов.       Что это за кретин?       Жива ли Хлоя?       Что было в шприцах?       И почему он блядь улыбается?       Даже Джефферсон атакуя нас, был максимально собран, до того как Дэвид прострелил его голову.       Вырываю «дубинку» из его рук и швыряю подальше, как только она перестает касаться моих пальцев, то просто застывает в воздухе. Упираюсь руками в его грудь, толкаю, его тело так же застывает.       Ну, давай урод.

Время вновь пошло.

      Палку неестественно отбрасывает куда-то в бок, а он приземляется локтями о землю, и какое-то время даже не пытается встать, словно пытаясь сообразить, что с ним вообще произошло. Его брюки и рубашка пачкаются в пыли. Он бросает на меня ошарашенный взгляд.       — Что за? — Он спешно подрывается, и начинает нервно отряхивать свою одежду, не сводя с меня глаз.       Я подхожу к Хлое, проверяю её пульс.

Жива.

      Беглого осмотра хватает, что бы заметить то, в каком состоянии она находится. Застывшая потёкшая тушь, растрёпанные сальные волосы, горстка игл, лежащая рядом с пустыми шприцами, синяки на руках, мятая одежда.

Расстегнутая ширинка с ремнём.

      В груди что-то переворачивается.       Облегчение быстро сменяется яростью.       — Что ты с ней сделал? — Громче чем хотела, выдаю я.       Уголки его губ судорожно приподнимаются, лицо накрывает нервная улыбка.       — А ты как думаешь?       Я не знаю, о чём он думает, не знаю, кто он такой. Почему этот придурок надел классические вещи, но при этом находится на свалке с моей девушкой. Почему он похитил именно Хлою? Если это было сделано целенаправленно, то какого хуя я не предотвратила это, я что зря всё это время ебалась со штормом?       Глаза неосознанно закрываются, зубы плотно сжимаются.       Я чувствую, как Макс пытается достучаться до меня, в подкорке зарождаются какие-то зачатки адекватных мыслей.       Не сходи с ума, это никак нам не поможет.

Да, не поможет, но не пытайся меня обмануть, я чувствую и твою ненависть тоже.

      Не убивай его, ведь тогда у нас будут проблемы в этой временной линии.

Какие проблемы Макс? Он наверняка изнасиловал Хлою, что вообще может быть хуже этого?

      А лучше развяжи ему язык, это пригодится нам в будущем, в будущем которые мы снова будем исправлять.

Да, исправлять, снова, блядь. Я сделаю это еще тысячу раз, сойду с ума окончательно, но воспоминания об этом никуда не пропадут, теперь мне, нам, с этим жить.

      — Как тебя зовут? — Спрашиваю я безучастно.       — Элиот, — он отвечает уверенно, а его рука плавно тянется за спину.       Я не мешаю ему, продолжаю наблюдать, он достаёт пистолет, настоящий мать его пистолет, я слегка удивляюсь. По сравнению с игрушками Дэвида, его ствол выглядит в разы внушительней, и вычурней. Откуда паренёк нашего возраста смог его достать?       С пушкой в руках он стал выглядеть в разы уверенней, а рожа стала невероятно самодовольной.       — Элиот значит.       Ну, готовься Элиот. Про то, что ты сделал, Я никогда не забуду, но воспоминания о твоей кончине будут самую малость сглаживать это. Надеюсь. А если и нет, то плевать, кровью ты заплатишь в любом случае.       — А ты Макс да? — Он направляет его на меня.       Я безразлично киваю ему в ответ.       — И что это был за цирк?       — Цирк? — Он щурится.       — Ржавая труба, ты серьёзно? — Спрашиваю я, приподняв бровь, — ты что, идиот?       — Знаешь, шуметь не хотелось, — пропуская оскорбление мимо ушей, он начинает ощупывать свои карманы, не сводя с меня ствол. Найдя там что-то, он достаёт и кидает это в мою сторону.       Шприц, наполненный мутной жидкостью, с лёгким звоном падает на землю. В голове пролетает мысль о Джефферсоне устроившим нам засаду на свалке, в самый первый раз. Будь Элиот умнее, то я бы уже наверняка лежала рядом с Хлоей, ничего не соображая. Тем лучше для меня.       — А сейчас, если не хочешь сдохнуть, — его тон меняется, — то медленно подойди к шприцу…       Как же жалко он выглядит, какой же он мерзкий. Хлоя, как ты могла угодить в руки к нему?       Я неосознанно закатываю глаза.       Хватит.       Время опять замирает, я спешно подхожу к нему, вырываю пистолет из его рук. Понимаю что, несмотря на мой опыт спасать Макс из передряг, мне еще ни разу не доводилось использовать огнестрельное оружие. Всё еще тёплый от чужих рук, серебристый, имеет внушительный вес, великоват для моей ладони, на боку красуется надпись.       PIETRO BERETTA.       Из носа снова побежала кровь, голова начала раскалываться, я отхожу от него подальше и возвращаю время в норму.       — …Подбери его, и… — он внезапно прекращает свою речь, и бросает на меня непонимающий взгляд.       Я нарочито наигранно начинаю разглядывать пистолет.       — Сделано в Италии значит, — говорю я, поглядывая в его сторону.       Он явно нервничает, сбит с толку, это заметно по тому, как часто он моргает, как глупо посматривает на свою пустую ладонь. Но никакой внятной реакции не следует, меня это разочаровывает, я прекращаю язвить, и ожидающе смотрю на него, а он на меня.       Вспоминаю то, как Дэвид держал пистолет, врываясь в проявочную. В точности повторяю за ним, обхватываю рукоятку тремя пальцами, указательный палец кладу на спусковой крючок, второй рукой обхватываю рукоять так, что бы на ней не осталось пустующего места, и, конечно же, вытягиваю руки.       Его глаза на мгновенье сжимаются, видимо на что-то решившись, он медленно набирает воздух в лёгкие, и прерывисто выдыхая, распахивает глаза. Завершив какой-то только ему известный ритуал, он срывается с места в мою сторону, намного быстрее, чем я ожидала.       Бежать на меня с голыми руками? Наверное, думает, что я не смогу выстрелить в человека.       Убить человека.       Самоуверенный кретин.       На деле всё иначе.       Самоуверенной оказалась я.       Спусковой крючок никак не отреагировал. В его глазах на мгновенье мелькнул страх.       Уже в воздухе, когда он протаранил меня своим телом, я вспомнила о существовании предохранителя, идиотка. Приземление оказалось жестким, удар о кучу хлама выбил из моих лёгких воздух. Элиот упал на меня, пистолет вылетел из рук.       Он явно не собирается упускать свой шанс, словно животное, не давая мне оправиться, он моментально наносит мне удар в лицо, хватает за волосы, и, дёргая на себя, болезненно прикладывает о землю.

Больно ли мне?

Удар в грудь, дыхание сбито.

Да.

Еще один удар, в этот раз в живот, заставляет меня скрючиться.

Невыносимо ли?

Он хватает меня за шею обеими руками и начинает душить, сбитое в хлам дыхание превращается в смесь кашля и хрипа.

Даже не близко.

      Чтобы замедлить время мне нужно поднять руку и собраться с мыслями, увы, сейчас я этого сделать не могу. Что бы время остановить, мне нужно основательно сконцентрироваться, или испытать шок. Ко всяким потрясениям я невосприимчива, так что остается первый вариант.

Блядь.

      Видимо я расплачиваюсь болью за самоуверенность.

Кашель пропадает, остаётся лишь хрип.

Извиняй Макс, пусть насладится ощущением победы, перед тем как…

      Несмотря на распахнутые глаза, изображение начинает стремительно темнеть. Контроль над мыслями угасает, и в голову вливается весь поток дерьма, который я всеми силами блокировала. Сотни картин проносятся перед глазами, но в подкорке отпечатываются лишь самые уродливые.       Вот он накачивает Хлою какой-то дрянью.

О да, эта игла кажется очень острой.

      Мерзко разглядывает её беспомощное тело.

И придумывает десяток извращений с моей девочкой.

      Прикасается к ней своими ничтожными, грязными лапами.

Гадость, мне придётся очень долго отмывать его следы с её тела.

      Вот он расстёгивает её ремень, а затем свой, не забывая при этом мерзко улыбаться.

Вот бы выбить ему все зубы. ВСЕ.

      Начинает насиловать ничего не соображающую Хлою.

Вот бы сдохнуть, отматывай не отматывай, воспоминания об этом останутся со мной навсегда.

      Вот то, что осталось от Элиота пытается подавать признаки жизни.

Ох, превращать его голову в месиво было таааак приятно.

Картины в голове гаснут, и я точно знаю чего хочу.

Макс Колфилд

Настоящее.

      Смотреть на свои расцарапанные, изрезанные в кровь руки для меня не в новинку, но еще ни разу, ни в одном временном отрезке они не были буквально по локоть в крови. Я переворачиваю ладони и вижу разбитые костяшки, болят, опухли, кровоточат. Ногти тоже невероятно саднят, из-за этого, кажется, что они еле держатся на кончиках пальцев, а может так и есть. На глаза накатывают слёзы, а губы начинают слегка подрагивать. Нет, надо взять себя в руки, не важно, что эти самые руки до невозможности болят; что голова раскалывается так, будто я остановила время и спасла не одну, а целый десяток милых Кейт; но это еще не всё, меня почти не держат ноги, а воздуха, вечно не хватает.       А еще я не знаю, когда очнётся Хлоя, и очнётся ли она вообще. Мысль о том, что бы перенести её в пикап и отвезти в больницу или еще куда, сразу отпадает. Я не умею водить машину, да и не смогла бы в нынешнем состоянии. В глаза бросается куча мусора, отчего в голову закрадывается мысль о том, что я не лучше этой самой бесполезной кучи. Земля вокруг неё в разрозненных почти почерневших брызгах крови, иногда просто каплях, кляксах. Осколки, валяющиеся повсюду, отливают радугой, и те окроплены в алый. С усилием я встаю и, шаркая ногами, не обращая внимания на тело Элиота, вхожу внутрь убежища Хлои и Рэйчел.       Хлоя, лежащая передо мной, выглядит измученной, хотя я уверена, что сама сейчас выгляжу не лучше, а может и хуже, да, наверное, всё-таки хуже. Первым делом я развязываю её бледные руки, а потом, падая перед ней на колени, понимаю, что больше не в силах держаться. В голове настойчиво звучит мысль о том, что отпускать не стыдно. Я роняю тяжелую голову ей на грудь, перестаю сдерживать рвущиеся наружу слёзы, и начинаю рыдать, сама не понимая из-за чего именно. Спустя несколько минут самобичевания, перегруженный организм решает погрузить меня в сон, последнее, что я запоминаю: это смятение второй, и легкое движение под головой.

***

      Меня будят лёгкие поглаживания, сначала я хочу поддаться панике, а потом понимаю, что это рука Хлои лениво гуляет по моим волосам. Аккуратно поднимаю голову с её мягкой и тёплой груди, мышцы сразу начинают ныть, мне почему-то кажется, что эти ощущения со мной надолго. Хлоя, не отрываясь, следит за моими движениями до тех пор, пока я не сажусь в разодранное кресло, стоящее у стены. Затем она тоже начинает медленно подниматься, но в процессе видимо передумывает, и принимает сидячую позу прямо на столе напротив меня, облокотившись спиной о бетон. Какое-то время мы молча сидим, пялясь друг другу в глаза, иногда Хлоя бросает длительный взгляд в дверной проём, пустыми глазами смотрит на кучу почерневшей крови, но не задаёт вопросов. Иногда мне кажется, что она видит там кого-то еще, но я отметаю эту безумную мысль куда подальше. Спустя несколько минут она пытается встать на ноги, получается паршиво, она это тоже осознает и поэтому просто садится на землю, а потом начинает подползать ко мне на коленках. Делает она это очень вяло, но даже так заметно как много сил она тратит на то что бы просто заставить своё тело слушаться.       Смотря на неё, к горлу подкатывает ком, а мимолётная радость от того что она очнулась, начинает угасать. Когда она оказывается достаточно близко, то просто усаживается передо мной, а затем берёт меня за руки. Она молча поглаживает своими холодными руками, мои шершавые ладони, изредка невесомо касаясь свежих ран. Мне больно, но я молчу, потому что не хочу, что бы она отпускала меня.       Когда я сквозь боль сжимаю свои пальцы, то замечаю, что её руки дрожат в моих руках; замечаю и то, как она напрягает свою обычно расслабленную спину; то, как её голова опущена, не давая мне увидеть её лицо.       — Посмотри на меня, — произношу я сорванным голосом.       Она еле слышно хмыкает, её нижняя губа поджимает верхнюю, словно вот-вот расплачется.       Я тихонько провожу своими пальцами по её щеке, она накрывает мою ладонь своей и крепко её сжимает, следом поднимает свой взгляд и смотрит на меня с мольбой. Ей хочется плакать, это заметно по дрожащим губам, по блестящим глазам, но она всеми силами пытается сделать вид, что это не так. Пытается выглядеть злой, хмурит непослушные брови, сжимает мою руку сильнее, чем надо.       Сжимает мою руку.       У меня возникает нездоровое желание улыбнуться, и я улыбаюсь. В её глазах мелькает удивление, затем она начинает неуверенно говорить.       — Макс, я…       Она вдыхает воздух, затем прерывисто выдыхает, мнется, пытается подобрать нужные слова. Я терпеливо жду, игнорируя собственное состояние. Что бы хоть как-то успокоить её, да и себя тоже, я запускаю пальцы в её запутанные волосы, начинаю перебирать её локоны, всячески гладить её как маленького милого котёнка, которого ты любишь настолько сильно, что не знаешь, как выразить свою любовь.       — Я хочу тебя попросить, — продолжает она, а затем замолкает, наклоняя свою голову навстречу моим пальцам.       — Всё что угодно, — без промедления отвечаю я.       — Не пытайся это исправить, пожалуйста, — последнее слово она произносит как-то странно, не как человек, который просит тебя, а как тот, что приказывает, или даже угрожает, - пообещай.       Внутри внезапно начинается борьба, не между мной и второй, нет, а между желанием избавить Хлою от этих воспоминаний, и преданностью к ней.

***

Одиннадцать замороженных минут назад.

      Когда Элиот наверняка думал о том, что выиграл, время вновь остановилось.       Голову переполняли дурные мысли, от которой мне самой было не по себе, живот скрутило, а из груди пыталась вырваться вполне осязаемая, как мне тогда казалось ненависть. Из носа рекой лилась кровь, в гораздо большем количестве, чем когда-либо до этого.       Я с легкостью сбросила его с себя, прижала зависшее в воздухе тело к земле, и уселась на него. В его застывшем лице читалась животная ярость, и оскал, его оскал был похож на улыбку.       Мерзкую. Улыбку.       В голове переклинило.       Он не смеет улыбаться после того что сделал с Хлоей.       Никогда.       Сжав кулак так крепко, как только могу, я заношу его над ним. Со всего размаху я наношу ему удар в голову, неумение правильно бить даёт знать о себе в виде резкой боли в руке. Но я не останавливаюсь, а ударяю вновь.       На самом деле становится не просто больно, эта боль явно ненормальная, предупреждающая, но я нарочно её игнорирую.

Еще раз.

      Вылетающая кровь зависала в воздухе, образуя вокруг его головы подобие купола. Звуки от ударов были довольно тихие, если учитывать то, что сейчас весь мир стоял на паузе и не издавал звуков.

И еще.

      Спустя десяток ударов послышался хруст, в оглушающей тишине он показался по настоящему громким, щелчок вибрацией пронесся по моему телу, а кулак провалился ниже, чем это было возможно секунду назад.

Я еще не закончила.

      Кулак погружался во что-то липкое, местами острое и даже немного тёплое.

Пожалуй, еще несколько раз.

      Ломаться было больше нечему, а крови стало так много, что она перекрыла мне весь обзор.       Но я не закончила, я не могу.

Еще много, очень много раз.

      Мысль о том, что это бессмысленно; о том, что я трачу свои силы впустую; о том, что моей кисти наверняка крышка; о том, что это, блядь, нифига не нормально, мне не пришла. В голове крутилось лишь громкое:

СДОХНИ.

      Когда звуки от ударов стали походить на чавканье;       Когда визуально это стало похоже на кровавый взрыв, неестественно застывший в стоп кадре;       Когда руками я начала колотить землю, покрытую тем, что от него осталось;       Когда я ощутила настоящее опустошение;       Только тогда я остановилась.       Я поднялась и принялась любоваться или ужасаться тем, что натворила. Кровавый нимб из окружающей его крови стал напоминать творение художника абстракциониста. Совершенно неуместное желание запечатлеть этот момент с помощью фотоаппарата сбилось ощущением адской головной боли. Несмотря на это, результат доставлял мне почти физическое удовольствие, хотя другая часть меня, явно испытывала неподдельный ужас.       — Это потрясающе, — прошептала я с улыбкой на лице.       — Это ненормально! — Воплем раздалось в голове.       Последствия такого долго контроля над временем доставляли мне сильнейшую боль, которую вполне успешно заглушал адреналин. Как только я допустила мысль о том, что бы это прекратилось, стрелки на часах моментально пошли.       Вся застывшая в воздухе кровь разлетелась в миг, окропляя всё вокруг, включая меня.       Несколько капель накрыли моё лицо, попали мне в глаз, я зажмурила его.

Лучшее зрелище.

Худшая ситуация.

***

Не пытайся это исправить, пожалуйста.

Пообещай.

      Не принимая для себя окончательно решения, я снова отвечаю ей без раздумий.       — Обещаю.       Она распутывает наши сплетенные пальцы, отталкивает мою теперь уже одинокую кисть со сдвинутых вместе ног, кладёт на колени свои руки и начинает медленно их раздвигать. В груди сильно и тревожно ёкнуло, как на это реагировать?       — Наслаждайся, — пролетает в голове ехидным голосом, — пока можешь, — добавляет она уже серьезно.       Это ненормально, всё это нихуя ненормально.       Хлоя же продолжает скользить руками вдоль бёдер, пробуждая во мне нереально искаженное даже грешное чувство удовлетворения. К моему великому счастью, и к моему несчастью продолжает она совсем иначе, чем мы, чем я представляла. Скользя по бёдрам, её руки направляются к моему тазу, и продолжают своё движение вверх к талии, пока не сцепляются сзади на пояснице. Своей грудью она утыкается мне в пах, головой прислоняется уже к моей груди, внутри которой сейчас происходит блядский мошпит. Она это точно замечает, и еще крепче обняв меня, притягивает мой таз еще ближе к себе, еще теснее, от этого рывка я теряю равновесие и чтобы не свалится на спину, упираюсь руками где-то позади себя. Убитые в хлам ладони от этого не в восторге.       — Макс? — Зовёт она приглушенным голосом, не отрываясь от меня.       Я слушаю молча.       — Прости меня, — продолжает она.       Я, устроившись поудобней, начинаю гладить её по голове.       Грязно розовый плавно перетекает в теперь уже тускло голубой.       — За что? — Спокойно спрашиваю я.       — Не надо, ты итак знаешь за что, — произносит она обреченно.       Мышцы начинает жечь.       — И всё-таки?, — спокойно спрашиваю я.       Хлоя с заметным усилием поднимается на ноги, пошатываясь, она медленно разворачивается. Неуклюжая, заторможенная, милая, избитая и изнасилованная.       Дыхание участилось. Ушедший ком, подкатывает снова.       Она тем временем указывает рукой на практически безглавое тело Элиота, на окружающую его, впитавшуюся в землю и порядком почерневшую кровь, и после кричит хриплым голосом:       — За это! За всё это! За то что я такая…такая…       Её голос не выдерживает и срывается как и она сама, она начинает рыдать, проглатывая слова которые хочет произнести, бесконечно утирая слёзы, смотря на меня полными ужаса глазами.       — Просто, не пытайся, это, исправить, пожалуйста, умоляю, — её речь то и дело прерывается из-за всхлипов.       Я видела её рыдающей уже больше сотни, если не тысячи раз, но сейчас всё было по-другому. Впервые она проливает слёзы не из-за потери кого-то, или страха перед очередным штормом. В этот раз она словно сломалась, подрагивающие плечи, еле держащие ноги, то, как она бесконечно утирает слёзы словно ребенок, и то, как умоляет меня, всё это ввело меня в изумленный ступор.       Зачем я вообще получила эти силы? Даже с ними я ничто, я не могу спасти всего одного человека. Всего лишь…       Воздух застывает в легких, и я начинаю задыхаться, глаза покрываются слезами и плачущая Хлоя превращается в размытое пятно.       Я чувствую, как внутри всё переворачивается.       Тупица, хватит просто стоять.       Вторая заставляет моё тело изломанно подняться, и резко, неестественно двинуться в сторону Хлои. Мышцы в руках болезненно сокращаются, поднимаются и неуклюже обнимают её.

Это срабатывает, и это успокаивает не только Хлою, но и меня.

***

      Пикап едет очень быстро, его привычно потряхивает, Хлоя сосредоточенна на вождении, я же пялюсь в окно, обдумывая её слова.       Не пытаться это исправить, да?       Это ведь наверняка из-за того что она тогда увидела содержимое моего дневника.       Сделать то чего хочет она, вот чего хочу я.       Но взять хотя бы тело, что сейчас валяется в грузовой части пикапа, это проблема, причем огромная.       Смотри, как бы наш пассажир не вывалился, кочки тут еще те.       Я просто закатываю глаза, потому что понимаю, что подобная каша в голове ни к чему хорошему не приведет.       Если серьезно, то сделай, так как она хочет, если всё будет совсем плохо, то мы всё исправим, а ей об этом знать будет необязательно.

***

      Хлоя не говорила куда едет, да и я не стала её спрашивать.       Потекшая тушь, сосредоточенный взгляд, слипшиеся локоны, молчание между нами, мятая одежда, немое радио и рёв двигателя. Болванчик Элвиса Пресли всё так же задорно качающий головой, словно смеясь над нашими неудачами.       Я ушла в свои мысли, пустые, бесполезные, и поэтому не заметила, как мы выехали на пляж. Море надоедливо бросалось розовыми бликами прямо в глаза, из-за чего я опустила взгляд.       Засохшая по локоть кровь, на свисающей из окна руке, пропитанная ею же одежда, и смотря в зеркало, я заметила, что и лицо у меня от носа и ниже тоже в крови.       Смотреть на своё мерзкое лицо, осознавать, что я ни на что не годная тварь, которая с такой-то силой всё никак не может подарить счастье всему одному человеку, мучительно.       Я снова подняла взгляд, блики уже не казались мне столь раздражительными, а море таким привычным. Розовые волны медленно разбивались о берег и оставались где-то позади, холодный морской ветер вызывал приятные мурашки, а берег был куда ровнее леса из-за чего пикап почти не трясло. Это красиво, пронеслось у меня в голове, я посмотрела в сторону Хлои.       — И правда.

***

      Мы остановились у фургона Фрэнка.       Хлоя резко и решительно вышла из пикапа и принялась колотить дверь. Изнутри послышались приближающиеся звуки глухих шагов, и поток безостановочного мата. Дверь распахнулась, выглядывающее озлобленное лицо почти мгновенно сменилось на удивленное. Я достала из кармана украденный телефон, и протянула его ему, он всё так же молча забрал его из моих рук, затем снова бросив на нас взгляд, выругавшись себе под нос, жестом пригласил нас внутрь.