а может, всё было наоборот

В кафе под вечер стало людно: пришли студенты выпить пива с пиццей, парочки расселись по укромным уголкам, несколько солидных пожилых дам косились на них с осуждением и потягивали свои безалкогольные коктейли. Были и бизнесмены того сорта, какого Люси порядочно насмотрелась в Америке — клерки среднего звена с обвисшими животами и тугими удавками галстуков, из-за чего их шеи краснели и раздувались, как телячьи сосиски. У японцев шеи потоньше были и глазки не такие маслянистые, но Люси всё равно чувствовала на себе чужие взгляды, слышала шепотки за спиной. Хозяин настоял на специальной форме для официанток, взятой словно из секс-шопа, и первое время хотелось одёрнуть слишком короткую юбку и поправить вырез лифа, в котором грудь казалась больше, чем была на самом деле. Люси давно выросла из подростковых комплексов и считала себя хорошенькой, но терпеть не могла похотливых взглядов местных «ценителей красоты». — Красавица, пива этому столику! — позвала шумная компания. Люси цыкнула и подхватила поднос, заставленный запотевшими бокалами. Руки, попытавшиеся ущипнуть её пониже спины, она безжалостно била полотенцем, а на обиженное «ну Люси-тяяян» гневно сверкала глазами и желала всем приятно подавиться. Хозяин думал, что после такого обращения клиенты будут уходить из его кафе, но почему-то гордый нрав и неприступность рыжеволосой иностранки, наоборот, привлекали посетителей. Экзотика. Выбора у Люси всё равно не было, поэтому она осталась работать здесь и жила на втором этаже в крохотной комнатке с мезонином. Окна смотрели на вишнёвое дерево, которое цвело восхитительным розовыми лепестками, и это было второе, за что Люси полюбила чуждую и непонятную ей страну. — А мне рамен, пожалуйста. Она быстро освоилась и с порядками в кафе, и с расписанием. Научилась запоминать больше десяти заказов, вежливо здоровалась с посетителями на входе и не позволяла им лишнего во время обслуживания. За вспышки ярости и обиды приходилось платить из собственного кармана, так что Люси пересилила себя и перестала бить стаканы и кидаться вилками. Повезло, что хозяин попался терпеливый и прощал ей дерзкие выходки, а потом... потом всё как-то само наладилось. В кафе часто приходили работники агентства, Люси выучила и их расписание тоже, и всегда приносила им то, чего они хотели. Молча ставила перед Куникидой крепкий эспрессо без сахара; пирожное с ванильным ликёром для Ёсано; мясное рагу для мальчика в соломенной шляпе и чуть подогретое со сливками молоко — для Ацуши. — Смотрите, ещё одна красотка заглянула! Люси обернулась вовремя, чтобы увидеть, как красиво тень и свет падают на цветастое кимоно. Наполовину пряча своё лицо в тени, девушка стояла на пороге и осматривала зал тем острым, отрешённым взглядом убийцы, который заранее продумывает пути отступления. Люси думала, что не захочет больше иметь дела с эсперами, войной организаций и прочим бредом, но неожиданно у неё появились друзья и Кёка, которая сочетала в себе опасность обнажённого клинка и мягкость вишнёвых листьев. Кёка была первой причиной, чтобы остаться. Специально для неё Люси плела из опавших цветков крошечные букеты и вдевала в хвостики, заботливо поправляя их и укладывая покрасивее. У Кёки всегда были чудесные нарядные кимоно и прохладный взгляд, точно тронутая льдом гладь пруда. Но лёд трескался, когда она приходила в кафе под конец смены, садилась за самый дальний и всегда пустовавший столик, и ждала — ждала, пока Люси закончит работу и спустится к ней в домашнем платье и с веером кленовых листьев в руках. — Девушки, вам составить компанию? Дураков везде хватало. Подростки отшатнулись, напоровшись на совсем не ласковые девичьи взгляды, и убежали прочь, благо не забыли заплатить и оставить чаевые. Люси рассмеялась им вслед и порадовалась, что давно уже сняла с зубов брекеты. Солнечная «американская» улыбка очень ей шла по словам знакомых, а уж рядом с тихой, сумрачной Кёкой она напоминала живой столб огня. — Под каждую пору года я делаю тебе украшения, — это — их маленькая традиция, ритуал; стоило зацвести чему-нибудь милому, как Люси было не заманить с улицы в дом. — У тебя очаровательные гребешки от сестрицы Коё, но разве мои подарки не лучше? Кёка бережно разгладила ярко-оранжевый лист, и в глазах её началась оттепель. — Я храню их в альбоме, — просто сказала она, положив ладонь поверх руки Люси, — чтобы воспоминания не завяли. Если трогать их слишком часто, они сломаются. Не обижайся — я рада всему, что ты даёшь мне от чистого сердца. Щёки Люси вспыхнули. — Тогда на Рождество я повешу над входом омелу и буду ждать тебя, — проворчала она. — Только тебя. Не вынесу позора, если придётся целовать кого-то другого. Кёка серьёзно кивнула. Ей, ревниво оберегавшей семью и друзей, очень не хотелось выслеживать и убивать каждого, кто посмеет прикоснуться к Люси. Но если придётся, то ничего страшного. Весенние паводки безжалостны к тем, кто не догадался убраться с их пути.