Солнечные зайчики, обычно призванные поднимать настроение тёплым утром, сейчас почему-то безумно раздражают. Ёнджэ открывает глаза, утыкаясь взглядом в отвратительно-белый потолок. Всё вокруг слишком белое: стены, шторы, постельное бельё, даже сами постели. Воспоминания медленно заполняют пустую голову. Парень порывается встать, но какая-то невероятная слабость в теле не даёт этого сделать, позже он замечает, что от его руки идут проводочки и пару капельниц. Теперь сомнений не остаётся, Джэ, точно, в больнице. И это совсем не здорово. Сколько прошло времени? Где Химчан? И ещё миллионы вопросов, на которые парень жаждет получить ответы, но в голове только звуки сверчков и парочка перекати-поле. Ёнджэ ещё какое-то время пытается встать, но получается плохо, поэтому он применяет крайние меры.
— Простите, есть здесь кто-нибудь? — кричит парень, пытаясь привлечь внимание к своей персоне. Он, на удивление, лежит в палате один. Это, наверняка, очень дорого. Джэ пытается представить хотя бы примерную сумму, которую ему надо будет отдать Химчану, но даже самые скромные предположения совсем не радуют.
В небольшую палату заходит молодой парень в белом халате, приветливо улыбаясь. Он подходит к кровати и садится рядом с ней, пристально осматривая пациента, который в недоумении приподнимает брови, пытаясь понять, что происходит.
— Здравствуйте, господин Ю. Вас что-то беспокоит? — интересуется врач или медбрат, Джэ пока что не разобрался. Обращение смущает, заставляя отводить взгляд карих глаз. Парень и не помнит уже, когда с ним уважительно разговаривали.
— Эм, нет, просто со мной здесь был друг. Он, наверно, заплатил за меня. В общем, вы не знаете, где он сейчас? — Ёнджэ подбирает слова, заикаясь. Парень перед ним кажется очень милым, именно поэтому рядом с ним буквально каждая клеточка тела напрягается, ожидая какого-то подвоха, который обязательно должен быть. Всегда есть.
— Вы про Ким Химчана? Он оплатил Ваше пребывание в больнице и ушёл ещё вчерашним утром, — молодой доктор слегка хмурит брови, стараясь вспомнить прошлый день, дабы не соврать Джэ.
Какое-то странное чувство охватывает Джэ. Страх? Растерянность? Обида.? Разве Химчан не знает, как младший ненавидит больницы, как он паникует при виде шприцов и людей с поддельно-вежливой улыбкой, как его мутит от запаха спирта и антисептика? Ёнджэ неосознанно начинает громче дышать, пытаясь взять себя в руки и смотрит на обеспокоенного медбрата. Всё-таки он слишком юн для врача.
— Простите, а не могу ли я сегодня же покинуть больницу, забрав оставшиеся деньги? — Нервно интересуется парень, прокусывая щёку изнутри, дабы держать себя в относительном сознании.
Медбрат пару минут молчит, явно, о чём-то раздумывая, а потом серьёзно смотрит на пациента. Он складывает руки на груди и совершенно не вызывает чувство хотя бы фальшивого спокойствия.
— Не думаю, Вы всё ещё не в лучшем состоянии, — парень замолкает, что-то снова обдумывая, — я не Ваш лечащий врач, но видя Ваше состояние… Эх, ладно, я поговорю с ним, может быть, мы сможем отпустить Вас раньше, но сегодняшний день, точно, придётся пробыть здесь, — заключает медбрат.
А Джэ теряется. Он, вроде, и безумно благодарен за помощь, но мысль, что придётся пробыть в этом отвратительном месте одному ещё минимум день, ломает изнутри, вырывая все страхи наружу. И, видимо, выглядит он ничуть не лучше, потому что парень кладёт свою руку на его плечо, добавляя:
— Вы так не переживайте, я сделаю всё возможное, а если Вас что-то беспокоит, можете позвать меня или позвонить родственникам. Часы посещения у нас с четырёх дня до восьми вечера, — мило улыбается медбрат, чем снова вызывает, скорее, недоверие, чем рассчитанное расположение к себе.
— Спасибо, — всё, что в итоге смог выжить из себя Ёнджэ, переваривая полученную информацию.
«И всё-таки этот доктор подозрительный», — остаётся на его языке, утопая в испуге и настороженности.
Парень в ярко-белом халате прощается и выходит из палаты, а Джэ снова прокручивает его слова в своей голове и усмехается. Особенно его смешит фраза: «можете позвонить родственникам». Номера на тот свет ещё не придумали, а если он и есть, то Ёнджэ всё равно бы не воспользовался им. Ворошить прошлое он не собирается, тем более, каким-либо образом смешивать его с настоящим, с нынешней пародией на нормальную жизнь. Единственные его поистине близкие и любимые люди сейчас лежат на закрытом кладбище в центре города, и беспокоить их память парень не будет. Не достоин. Не такого будущего они хотели для Джэ, для своего подающего надежды малыша. Отвратительные воспоминания как на старой плёнке прокручиваются в сознании, заставляя вспомнить всё до мельчайших деталей, которые Ю пытается стереть уже добрых шесть лет. Тщетно.
Ёнджэ всё же решает воспользоваться советом медбрата и позвонить хотя бы Химчану, потому что это место всё ещё не вызывает какие-либо положительные эмоции, да и хочется узнать, где старший. Джэ находит свои вещи в тумбочке у кровати и даже открывает её, но потом резко закрывает, хлопая маленькой дверцей. Телефона всё равно нет, его украли. Естественно. Везение — это слишком роскошно для такой грязи как Ёнджэ. Парень откидывается обратно на подушку, устало вздыхая, и скидывает сейчас так раздражающее одеяло. Он пытается собрать своих норовящих убежать через уши тараканов воедино и нормально подумать без истерик и паники. Джэ пытается вспомнить, что он успел разглядеть в тумбочке за те пару мгновений до её закрытия: вода, остатки, видимо, обеда, который парень благополучно пропустил, одежда и всякая мелочь, что, кажется, даже не принадлежала Ю. Ничего важного…
«Одежда!», — ярким осознанием проходит нервным импульсом по телу и мозгу.
Джэ снова не без кряхтения и даже стонов лёгкой боли переворачивается на левый бок, стараясь не задеть всякие трубки, которые торчат из руки. Он достал свою одежду, решая всё-таки сбежать отсюда, потому что лучше сдохнуть на улице по пути домой, чем пробыть здесь ещё хоть пару минут. Ёнджэ кое-как натягивает на себя штаны, но капельница безумно мешает, да и кофту такими темпами одеть не получится. Джэ аккуратно отклеивает подобие пластыря, что помогает игле держаться на нужном месте, и уже собирается выдернуть капельницу из вены, но чужая рука ложится на его плечо.
«Чёрт, засекли!», — ругается про себя парень, коря себя за неосторожность.
— Я… мне… она просто стала чесаться, я думал, что это разд…
— Успокойся, Джэ, это я. Хотел сбежать? И почему я не удивлён? — Прерывает поток неразборчивых слов Химчан, укоризненно смотря на друга.
Он пришёл вовремя, как чувствовал. Ещё десять минут и Ёнджэ бы уже бежал в сторону дома, точнее, направлялся бы он в противоположном направлении, потому что ориентироваться в пространстве, точно, не его конёк. Да и сама идея того, что парень сможет сбежать, кажется маловероятной.
— А какая тебе разница? — парень складывает руки на груди и плюхается обратно на подушку, всем своим видом показывая, что он обиделся на весь мир и вообще «не трогайте меня, я не хочу никого слушать».
Химчан уже привык, что в голове его друга иногда что-то лопается, и он начинает вести себя странно. Например, сейчас в него вселился дух ребёнка или нестабильного подростка, которому не дали денег на карманные расходы. Поэтому старший научился подстраиваться под такие заскоки, меняя своё поведение, дабы не сделать хуже. И такие осечки бывали.
— Что случилось, Джэ? — Аккуратно спрашивает Ким, стараясь не разозлить младшего ещё больше.
— Ты случился! Почему ты оставил меня здесь одного? — Ёнджэ не кричал, но убивал интонацией, буквально протыкая ею насквозь.
В такие моменты «смены души», как это назвал Химчан, Джэ не мог контролировать себя и свои слова. Когда-то давно, будучи на приёме у врача, к которому его заставил пойти Ким, Ёнджэ узнал, что таким образом у него проявляется защитная реакция в нервной обстановке. Это началось в тот день, когда ещё маленький Ю Ёнджэ потерял всё, увидев костлявую смерть собственными глазами. Она ручкой своей помахала и мимо прошла, оставив след, шрам на детской психике. Такого парень даже своим врагам никогда не желал, даже если бьют, унижают, не важно, до такой мерзости Джэ не опустится. Он лучше перетерпит, а потом прокричится, проплачется, и всё пройдёт, само уляжется. Так всегда бывает, и всегда будет.
— Тише, мы всё-таки в больнице. Прости, но у меня есть дела, я не могу оставить кафе надолго пустовать. Кроме того, я разбирался с твоей трудовой книжкой, — сначала строго, а потом уже мягче сказал Химчан, рассказывая что делал последние пару дней.
Джэ недовольно вздыхает, но кивает. Он прекрасно понимает, что Ким ему по сути никто, он и не должен дням и ночами сидеть рядом, он вообще ничего не должен. А вот Ёнджэ навек в должниках, но не жалеет, ради Химчана можно, ради него правильно.
— Моя трудовая книжка? А разве она есть у жителей Трущоб? — младший цепляется за последнее предложение, которые сказал Ким, и невольно хмурится, пытаясь понять, что Химчан имеет ввиду?
Старший бесится, ломает вещи, разбивая всё, что попадается под руку, но это в голове. На самом же деле, он взглядом мажет по уродливой метке чуть ниже ключицы, почти на сердце и незаметно сжимает зубы сильнее. Знает, это больная тема для Джэ, и сам обсуждать её не хочет, смелости не хватит, да и слов тоже.
Город, в котором не посчастливилось родиться Ёнджэ и многим другим людям, стал неким экспериментом в играх правительства. У него даже нет нормального названия, просто Номер два или Второй.
«Почему именно эта цифра?», — спросите Вы.
Потому что такой экспериментальный город уже строился, но потерпел полный крах. Вот только свои жалкие попытки министры оставлять не стали, видимо, мало жертв было в первый раз, поэтому на свет явился личный ад, место проживания Ю Ёнджэ. Второй разделён на четыре района:
Первый район — Центральный (Центр), тут живут большие шишки, состоятельные папики и зажравшиеся мажоры, думающие, что владеют всем и вся. Это самый малочисленный район.
Второй район — Богатый, он больше всего похож на среднестатистический город с обычными людьми и своими проблемами, это место жительства для среднего класса. Он считается самым безопасным.
Третий район — Бедный, его населяют люди низкого класса и достатка, не лучшее место для проявления амбиций и постройки счастливого будущего. Здесь проживает почти половина всего населения, это самая густонаселённая часть города.
Четвёртый район — Трущобы, место для отбросов общества и прочего мусора, сюда люди приходят по собственному желанию разве что умереть, это преисподняя на Земле, центр беззакония, жестокости и разврата.
И именно здесь приходится жить, скорее даже, волочить своё жалкое существование молодому парню, привыкшему к несправедливости судьбы.
Каждый житель города имеет метку, обозначающую его принадлежность к какому-либо району. По сути, пятно на теле решает твою дальнейшие судьбу и уровень жизни. Джэ имеет знак Трущоб — показатель того, что он ничтожество, человеческий биомусор, которому никогда не увидеть светлое будущее. И парень, как и Химчан это прекрасно знает, привык, смирившись со своим расписанием одинаковых дней. Низшая печать принадлежности (это её официальное название), кою имел Ёнджэ лишала практически всех прав и возможностей, в том числе и обладания трудовой книжкой.
— У тебя есть. Пожалуйста, прекрати себя сравнивать с ними, ты не такой, — Химчан взглядом проходится по обстановке палаты и, кажется, понимает, почему младший так не любит больницы. Действительно, страшно.
Джэ усмехается. Слова Кима его откровенно забавляют, даже вызывают смех. Парень поднимает глаза с нескрываемой насмешкой.
— Почему? Какой я? Ты сам-то себя слышишь? Я житель Четвёртого района. Как на бумагах, так и в жизни. Мой, не постесняюсь этого слова, дом — Трущобы. И ты, хён, ничего с этим не сделаешь. Кожу не содрать, я пытался, тебе ли не знать, — младший ещё сильнее оттягивает вырез на больничной рубашки и показывает небольшие шрамы поверх метки. — Бесполезно. Судьбу не изменишь, — Ёнджэ сжимает одежду на месте своей печати, резко отворачиваясь в сторону.
Даже думать об этом сложно, а говорить в слух и подавно. Парень не привык свои внутренности так легко вываливать. Он лучше в себе подержит, заполнит до краёв, а потом медленно будет убивать, по капле высасывать из себя же жизнь. Так проще, так легче, так тише.
— Джэ, прошу тебя, не надо, — совсем тихо произносит Химчан, стараясь даже не смотреть в сторону друга.
Правда — жестокая штука, поэтому любить её сложно, хоть люди и пытаются верить, что это правильно. Правильно, конечно, но больно, до сломанных костей под тонкой кожей больно.
Ёнджэ горько усмехается и отворачивается к окну, лишая старшего внимания. Жизнь — не лучшая тема, это и так понятно, но она всё равно почему-то поднимается, сдирая плоть с ещё бьющегося сердца.
— Тогда, зачем ты вернулся? Как я понимаю, отсюда меня не выпустят. А как же работа? Хён, меня же уволят, мне жить на что? — Ю использует последний свою козырь — бьёт реальностью.
— Тебя уже уволили, и я поспособствовал этому. Собственно, поэтому я здесь…
— Что?! Ты с ума сошёл? Если хочешь, чтобы я сдох, просто усыпи меня, как псину! — перебивает друга Джэ, практически рыча ему это в лицо.
— Я ещё раз прошу тебя быть тише. Сначала послушай меня, а потом обвиняй. Тебя уволили с твоих ужасных подработок, и это дало мне возможность взять тебя к себе на полный рабочий день в кафе, — Химчан кладёт на постель к младшему трудовую книжку и, встав, направился к двери.
— Но…
— И да, ты прав, какое-то время тебе придётся быть тут, ну, прости уж, мне нужны здоровые работники, — старший выходит из палаты, оставляя за собой лишь звук ударов каблуков об пол в коридоре.
Ёнджэ растерянно хлопает глазами, разглядывая свою трудовую книжку. Впервые её видит, это вообще первая вещь, подтверждающая, что у него есть права как у жителя города, как у человека. Приятно. И ужасно стыдно, Химчан снова помог, а Джэ лишь нагрубил — плохо. Извиниться надо, но это потом, сейчас нужно быстрее выздороветь и бежать в любимое кафе, на теперь уже любимую работу. А может всё не так плохо, и жизнь налаживается?
Хотелось бы.
***
Дэхён бесится, он пытается этого не показывать, но по его звериному взгляду и злобному оскалу всё видно. Тайцы всё-таки решили полностью отменить все договорённости и без согласия всех сторон разорвать контракт. А это значит только одно — война. Кровавая и жестокая война, в которой Чон Дэхён должен выйти победителем. И он выйдет, в этом у него сомнений нет и никогда не было.
Дэ пытается разобраться в бумагах, которыми буквально завален весь стол. Почему здесь такой беспорядок, парень сейчас выяснять не хочет, времени на это нет. Когда пол вокруг Дэхён оказывается полностью покрыт всякими договорами и контрактами, которые вообще-то ценные, он бросает всё к чёрту и звонит Чжунхону. Последний заходит в кабинет через пятнадцать минут, замирая у двери, потому что видеть Чона с дёргающимся глазом и порезами на пальцах из-за бумаги смешно до слёз. Но надо держаться, старший и так на пределе, не стоит злить его ещё больше, но Хон всё равно не выдерживает, правда, он и не пытался, начиная заливисто что смеяться.
— Здравствуйте, капитан. Неужели вы застряли во льдах, теперь мы в Антарктиде? А если здесь водятся медведи? — Чжунхон аккуратно подходит к островку из белых бумажек и делает вид, что осматривается, прислушиваясь к шагам диких зверей.
— Не играй с огнём, мелкий! — спокойно, но с нотками агрессии в голосе говорит Дэхён.
— Не буду, а то ещё спалим тут всё, смотри сколько тут бумагатоплива, — С самым серьёзным видом говорит младший.
— Ты, когда пытаешься остроумничать, хоть слова гугли что ли, — Дэхён сминает какой-то, наверняка, важный договор и кидает в голову Чжунхона, попадая прямо в цель.
— Эй! — Возмущается парень, потирая лоб, который и не болит, в отличии от гордости.
— И это мой лучший головорез. Как ты вообще ещё жив остался? — с нескрываемой насмешкой задаёт риторический вопрос старший.
— Да иди ты, — бубнит Хон, закатывая глаза. — Чего звал-то? Убираться я тут не буду, у тебя для этого есть другие люди.
— Я не собираюсь тут наводить порядок, но мне нужен тот договор, который нарушили тайцы, — Дэхён снова оглядывает «островок» вокруг себя.
— Так он у меня, — Чжунхон достаёт большую папку и протягивает брату.
— И ты всё это время молчал, спасибо, что могу сказать, — недовольно говорит старший, принимая документы. — А почему она такая толстая? Там же, вроде, всего пару листов было, — Дэ поднимает удивлённый взгляд на мелкого.
— Ты же сам просил принести тебе информацию, — теперь очередь Чжунхона удивляться. Вроде, прошло меньше двадцати четырёх часов, а старший уже забыл. Нет, что-то с ним, точно, не так.
— Какую информацию? Господи, Чхве Чжунхон, хватит говорить загадками, мне сейчас не до них! — Чон уже на грани.
— Мне тебе, что, документ пересказать? Ю Ёнджэ, двадцать один год, проживает в Четвёртом районе — Трущобы… — Начинает по памяти говорить младший, пока Дэ не останавливает его знаком руки.
— Хватит, — парень довольно улыбается. — Хорошая работа. Ты ведь уже всё прочёл? — удовлетворительный кивок со стороны младшего. — И как? — искорки интереса мелькнули в глазах Дэхёна.
— Достойно, — высшая похвала.
Одно слово, и его достаточно, чтобы Чон улыбнулся ещё шире, предвкушая что-то поистине превосходное. Дэхён такое любит: истории, наполненные животным страхом и бесконтрольным отчаянием. Но что-то в глазах напротив останавливает старшего открыть папку.
— Что-то не так? — интересуется он.
— Это немного не то, что ты ожидаешь увидеть, брат, — если Чжунхон так обращается к Дэ то, стоит прислушаться к его словам. Это важно.
Дэхён кивает и садится на диван, нет сил уже стоять в этом беспорядке, он просит Хона позвать секретаршу убраться здесь. Парень открывает довольно объёмное дело, на первой странице которого большими чёрными буквами напечатано: « Ю (Со) Ёнджэ». Вторая фамилия удивляет ставшего слишком серьёзным Дэхёна, и он переворачивает страницу, дабы подтвердить или опровергнуть свои догадки.
Общие сведения:
Настоящее имя, данное при рождении: Со Ёнджэ.
Возраст: 21 год.
Пол: мужской
Место жительства: Четвёртый район — Трущобы.
Рейтинг Печати принадлежности: Низший.
Семья:
Единственный ребёнок в семье.
Биологические родители: Со Ён (мать) и Со Шин (отец).
Приёмные родители: Им Лиен (мать) и Им Сунан (отец).
Через месяц после рождения был отдан в детский дом, а после передан приёмным родителям. В возрасте пятнадцати лет был возвращён биологическому отцу, в связи со смертью опекунов.
Официальная информация, которая была засекречена, но найдена, прерывалась здесь, а дальше шли факты, что набрали люди Чжунхона сами.
В шестнадцать лет познакомился с Ким Химчаном и был принят в его кафе на неполный рабочий день. Через полгода устроился на ещё две дополнительные подработки: раздача листовок и помощник в магазине одежды.
За шесть лет, которые парень провёл со своим биологическим отцом, он был семь раз госпитализирован в больницу в тяжёлом состоянии, и более двадцати раз с относительно лёгкими случаями. У Ёнджэ минимум пять официальных приводов в отделение полиции Третьего и Второго районов.
У него неоконченное среднее образование, которое Ёнджэ получил в школе Третьего района, переведённый из Богатого.
Печать находится под левой ключицей, поставлена в домашних условиях и зарегистрирована в местном органе управления.
На этом месте Дэхён негромко посмеивается: «Местный орган управления в Трущобах? В месте беззакония и наплевательского отношения на всё живое? Смешно».
Ёнджэ уже два года перестал отмечаться в отделении «Родительского контроля и благополучия детей», а также в местном полицейском участке.
«Кто бы сомневался, что там всем на это глубоко насрать».
В настоящее время он лежит в Первой больнице при Втором районе с многочисленными увечьями и несколькими переломами под присмотром главного врача.
Дэ удивлённо перечитывает последние предложения, но потом хмыкает, дочитав до конца.
Все расходы оплачены Ким Химчаном на несколько дней вперёд. Выписка запланирована через четыре дня. Из постоянных посетителей только Химчан и два врача, один из которых лечащий.
«То есть второй нет? Странно».
Чон откладывает папку, косясь на брата, сидящего по правую руку от него. Дэ прочитал только общую информацию, но уже очень впечатлён. Интересный экземпляр. Сейчас времени дочитывать нет, он и на это отвлекаться-то не должен был, но интерес всегда умел взять верх над парнем. Настроение подскочило, а предвкушение заполнило до краёв.
— Ну как? — Младший задаёт вопрос, который крутился у него последние полчаса, если не больше.
— Превосходно, друг мой, превосходно, — довольно отвечает Дэ, откидываясь на спинку кресла.
— Но… — просто так всё быть не может, в это Чжунхон уверен.
— Хон, готовь ребят, мы едем к тайцам. У меня ещё слишком много интересного чтива, чтобы отвлекаться на каких-то самоуверенных букашек, — Дэхён резко встаёт, ставя папку в шкаф, и наливает себе стакан коньяка.
— Как пожелаешь. Веселье начинается! — восклицает младший, наливая себе тоже и опустевшая стакан в два глотка.
Что-то намечается. И это «что-то» безумно влечёт, обволакивает двоих парней прекрасным аромат предстоящего. У Дэхёна поджилки трясутся, но не от страха, а от неконтролируемого желания узнать всё и сразу. И это непередаваемое ощущение, чувство, которое хочется пропускать через себя снова и снова, как лучший джаз или любимую песню, что уже вызывает тошноту, но которую не можешь прекратить слушать.
Парни быстро собираются: Чон прихватывает свой любимый пистолет, а Хон проверяет на месте ли его нож. Они выходят из уже практически чистого кабинета и, спустившись к ожидающим их автомобилям, уезжают на поиски приключений, тех самых чувств азарта и опасности, смерти, что уже проводит своей рукой по плечу, но не хватает в крепкие объятия. Такое Чон Дэхёну по душе, такое в его стиле, такое и есть его жизнь.
