Бандитский Сейрейтей.

Может, он загорелся идеей кому-то отомстить, подумалось сероглазому, пока он приглядывался к Улькиорре, смотрящему на него так, будто он Шухея в первый раз видит... Или в последний. От последней мысли Шухею вдруг так жутко сделалось, что он в упор вытаращился на внезапно отступившего на несколько шагов и нащупавшего под своей спиною рычаг в стене Шиффера, сам не заметив, как снова сорвался на беспокойные выкрики: - И что с того, что ты у него уже был? Думаешь, он не рад будет тебя еще раз увидеть? - Я не пойду к Гримму, - упрямо мотнул лохматой и, как разглядел обомлевший после более внимательного осмотра Хисаги, жутко окровавленной головой Улькиорра. - И вообще, я больше никуда не пойду. - Что значит - никуда?! - все, Шухея на крик сорвало. Потому что до него начало доходить кое-что нехорошее. Кажется, он понял, зачем сейчас пистолет его другу. И тут-то Хисаги Шухею стало так страшно, что на этом фоне воспоминания о том, как на выезде он достаточно жестоко расправился с окружившими его солдатами противника, сразу как-то поблекли и словно рассеялись дымкой по ветру. - Улька, какого ты творишь? Что случилось? Зачем ты сюда приперся? И вообще, пушку положи! Паника взяла верх над Шухеем, старавшимся не спровоцировать странно ведущего себя Шиффера, и он, неуклюже хромая и время от времени чувствуя, что его то тянет завалиться набок, туда, где будто в клочья рвет раскроенное почти до кости плечо, то из стороны в стороны прямо на бегу ведет из-за кровопотери и передозировки лекарств, плюнул на все и бросился со всех ног к товарищу. А тот, резким движением дернув рычаг в стене за своей усыпанной ожогами и порезами спиной, лишь добавил негромко: - Прости, Шуу, я не хотел, чтобы ты это видел. И, устало прикрыв уже будто подернутые серой тенью и жутко выделявшиеся на разрезанном лице зеленые глаза, Улькиорра сорвал предохранитель и приставил пистолет к виску. - Какого хера ты делаешь, Улька?!.. Шухей прибавил ходу, но это особо не помогло - он несся, несся... а перед ним уже неумолимо опускалась прозрачная, но пуленепробиваемая стена, одна из способов защиты части оружейного склада в случае захвата другой его половины. - Пушку положи, я тебе сказал! - отчаянно надрывался Хисаги, с ужасом понимая, что это уже ничего не изменит. Улькиорра лишь распахнул свои зеленые глаза, в которых уже и намека на дальнейшее желание за что-то бороться не было. - Я ТЕБЕ СКАЗАЛ, ПУШКУ ПОЛОЖИ!!! НЕ ВЗДУМАЙ, ДУРЕНЬ, СЛЫШИШЬ?!! И все-таки Шухея занесло. Как - он и сам не понял, не то дурно стало, не то плечо разодранное прямо на нем мясом расползаться начало, не то в глазах потемнело, не то споткнулся, не то все и сразу. Завалившись на бок, он зарычал от отчаяния, вдарил по полу кулаком здоровой руки, вскинул голову, с ненавистью глядя на разделившую их с Улькиоррой пуленепробиваемую стену... Шиффер устало глянул на друга, слегка улыбнулся, словно извиняясь за все, махнул небрежно свободной от пистолета и забинтованной окровавленной марлей рукой, словно говоря, ну мол, давай, Шухеич, прощай... - НЕ СМЕЙ, БЛЯДЬ!!! - сумев все-таки встать, Шухей решил все-таки дотянуться до попавшегося ему на глаза автомата и расстрелять эту хренову перегородку, попытаться все-таки помешать другу совершить то, чего потом уже не изменишь... Но выстрел с той стороны, где стоял уже простившийся с ним Улькиорра, прогремел первым. - НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!! Что там было не так давно? Ему было страшно, причем не за себя, когда он остался один на один против группы бросившихся на него солдат? Ему было страшно от того, что он понимал - надо пускать в ход все, на что он способен? Он резал булькающие вырванными ножом кадыками глотки, думая о том, что, по сути, он же просто убивает служивых, выполняющих свой приказ, а никаких не врагов, и ненавидя себя за это? Он смотрел в глаза сжавшемуся в страхе солдату, но все равно прострелил ему голову пистолетом, отобранным у его сослуживца, которого он зарезал? Он, завалив еще двоих, последнему сначала в колени выстрелил, а потом подошел и той рукой, что еще шевелилась после битвы, разнес ему, катающемуся по земле и воющему от боли, череп с нескольких ударов кусаригамы ровно на две рубленых половины? Он шел и жрал себя за то, что убивал тех, кто молил его о пощаде, слушая разглагольствования Кенсея о том, что, если бы Шухей их не поубивал, они бы расправились с ним без промедления? Он еще ломал себе голову всем этим? Да это все хрень собачья. Когда у тебя на глазах лучший друг пускает себе пулю в башку, а ты элементарно не успеваешь подбежать, когда раздается гром перечеркивающего все нахрен выстрела, а кровь с частичками мозга, вылетевшего после нажатия курка его же, черт побери, его же рукой, с развеселым хлюпом брызжет на разделяющую вас стенку, которую и гранатометом с первого удара не пробить, а ты корчишься рядом, орешь, стреляешь в эту чертову стену из оказавшегося совершенно бесполезным автомата и понимаешь - если бы не стена, вся эта кровь и на тебя бы попала, на глупую рожу, искаженную страхом и ненавистью к своему бессилию... вот что страшно. Когда на шум непрекращающихся автоматных очередей и нечеловеческие крики, доносящиеся даже до полигона с оружейного склада, подоспели Кенсей и еще несколько солдат вместе с ним, картина их взору предстала ужасающая. Сам еле живой от ранений, Шухей просто-напросто громил все, что попадалось ему под руку, то пытался расстрелять защитную стену, механизм которой на памяти впавшего в ступор от увиденного Кенсея еще ни разу не приводили в действие, то хватал любое оружие, что оказывалось у него на виду, и в охватившем его припадке ужаса пытался расстрелять изрешеченную следами от рикошетивших пуль, но даже не дрогнувшую преграду. Стоило пулям закончиться - обезумевший от горя парень бросался на забрызганную кровью стену и начинал ожесточенно колотить по ней оставшимся без пуль автоматом или просто кулаком руки, которая хотя бы шевелиться могла, кидался, словно пытаясь обрушить прозрачную, но очень прочную защиту собственным искалеченным после лютой схватки телом... А за стеной лежал мертвый Улькиорра Шиффер. Сквозь замаравшие преграду кровавые разводы Кенсей после того, как вместе с одним из солдат еле скрутил буквально сошедшего с ума от горя и страха Хисаги, чтобы его немного успокоить, разглядел упавшего навзничь после своего последнего выстрела рядового. Выглядело жутко - башку парню разворотило настолько, что Мугурума сразу сообразил: действовать тот решил наверняка и выбрал для своего последнего шага пистолет с разрывными пулями. А понять, что Шиффер сделал это сам, офицер с трудом, но смог от еле выдавливавшего из себя слова после пережитого Шухея, который сидел прямо на полу и смотрел на застрелившегося на его глазах друга. Пришедшие поглазеть, а что же там происходит на оружейном складе, Хирако и Койот нервно смешались, заслышав следующие слова мрачного, как сама смерть, Кенсея: - Черт, я понять не могу, что же такого произошло, что Шиффер додумался пулю в голову себе пустить? Он же, хоть и не выпендрежник, но очень сильный, его просто так не заставишь такое сотворить... Прибежавший после сообщения от Кенсея Шунсуй в ужас пришел, увидев мертвого Шиффера и смотрящего остекленевшим взором в одну точку перед собой Шухея. Но зато как раз он оказался тем, кто знал, как по другую сторону от покойника разблокировать опустившуюся преграду - вышло так, что, когда один из бойцов обошел склад с другой стороны, там оказалось заперто изнутри, и взломать дверь он не смог. - Подождите, - внезапно остановил Кераку уже метнувшихся к Улькиорре Кенсея и Хисаги, когда после нажатия соответствующих кнопок, спрятанных под беспощадно содранным кареглазым офицером половым покрытием, стена медленно начала подниматься вверх. Оба, хоть ни слова не сказали, но глянули на Шунсуя с явным непониманием. - А вот почему, - указал длинноволосый мужчина наверх, когда механизм заставил преграду встать в пазы и зафиксироваться наверху. Когда пазы коснулись краев прозрачной стены, между ними осталось настолько мало места... что остатки брызнувшего после страшного выстрела на поверхность преграды мозга покончившего с собой Улькиорры Шиффера вязкими шматками шлепнулись прямо перед отпрянувшим Кенсеем и замершим на месте Шухеем. - Если бы вы пошли туда, все это упало бы вам на головы, - грустно посмотрел Кераку на мертвого парня, его друга и офицера, взявшего над ним некое подобие шефства. Не зная об истинной договоренности между Шухеем и Мугурумой, Шунсуй обозначил для себя их отношения примерно так. Улькиорру прибывшие по сигналу Кераку медики торопливо укрыли черными пакетами, погрузили на носилки, едва последнее уцелевшее содержимое его черепа не растеряв, и унесли прочь. А Шухей пошел к Гриммджоу, отмахнувшись от предложения дежурящего на посту медбрата самому оформиться на лечение, остаться в лазарете и привести себя в порядок. Распахнув дверь палаты, он прошел к кровати брата, ужаснулся тому, что с ним произошло, и замер, не понимая, как ему сказать про то, что их немного странного, но смелого, сильного духом и ради своих не боявшегося даже на нож врага грудью броситься друга больше нет. Нет, даже не так. Сначала у Шухея снова будто бы все внутренности оборвались, свалившись к паху, а сверху их придавило уже который раз раненое сердце. Это произошло как раз в тот миг, когда он увидел, насколько же страшны ранения Гриммджоу, когда он понял, что развороченный взрывом живот его брата только на хирургических нитках и держится. Следом же Джаггерджак распахнул глаза, и Хисаги аж тошно стало, когда в них он увидел не просто физическое измождение непрекращающимися болями, а что-то такое... что-то, как у Ульки, такой же мертвечиной отдающее, только более ошарашенное и со смесью лютой ненависти к себе. Наверное, сам Шухей в тот миг выглядел не лучше, если не брать в расчет степень увечий, конечно. Он уже видел: бесполезно спрашивать Гримма, как его самочувствие. Да как, черт возьми, может чувствовать себя подорвавшийся на мине и выживший лишь чудом человек, который лежит теперь с зашитой от груди до паха кровавой дырой в теле и еле дышит? Естественно, хуже некуда! - Здорово, - бесцветным голосом выдохнул Джаггерджак. Шухей насторожился. Нет, понятное дело, что человек, израненный до той степени, до какой сейчас был изранен Гриммджоу, не будет танцевать ламбаду при виде пришедшего к нему в палату друга... но Хисаги слишком хорошо знал своего старшенького. Тот постоянно бравировал, дерзил, шутил и выпендривался, даже когда сам уже еле передвигался от ран физических или внутри рвало его на части от боли ран душевных. Гримм привык всегда демонстрировать агрессию, насмешку и вызов этому миру, чтобы и в голову никому не пришло, что такого, как он, можно чем-то задеть или больно ранить. А тут посеревший лицом парень еле выдавил из себя приветствие и вытаращился на Хисаги так, словно хотел ему что-то сообщить. Впрочем, ужасаясь тому, что этот чертов выезд до кучи чуть и брата его не лишил, Шухей смотрел на Гриммджоу точно так же, все ломая голову, говорить ему про самоубийство Улькиорры или нет. Пауза затянулась, и синеволосый, закашлявшись, прохрипел: - Че там снаружи творится? Тут даже все медики на уши встали, я так краем уха слышал, кто-то застрелился на оружейном складе... Шухея словно изнутри обожгло после слов Гриммджоу, опять вспомнилось то, как грустно улыбнувшийся Улькиорра продырявил себе череп из пистолета прямо у него на глазах... что ж, опомнился Хисаги, значит, можно сказать Гримму все как есть. Смысл скрывать - не он, так кто-нибудь из медиков все расскажет. - Да, - отрывисто произнес Шухей, сжимая здоровую руку в кулак и не заметив этого, - это правда. Застрелился. На оружейном складе. - Запнувшись, он все-таки заставил себя добавить: - Улькиорра. - Мать твою... - сорвался надрывный стон с уст Джаггерджака. И следом же он выдал нечто, заставившее Хисаги оторопело вздрогнуть: - Я даже догадываюсь, почему он это сделал... - Что? - такого Шухей не ожидал. Когда же Гриммджоу, трясясь от перенапряжения, потому что ему тяжело было так много разговаривать с такой жуткой раной, постоянно прерываясь на кашель с кровью и недовольно фыркая на попытки “малого” кровь утереть или еще чем помочь, все-таки поведал Хисаги, что ему довелось увидеть за стеклом окошка, разделявшего его и соседнюю палаты, сероглазый в ужасе замер, снова вперив очи в какую-то одному ему ведомую точку и даже слов не в силах всему этому кошмару найти. И вдруг лютая злоба, уже не та, выросшая на отчаянии, а другая, взвешенная, осмысленная, сверкнула во взоре Шухея, когда он, переварив и сопоставив все факты, снова воскресил в памяти имена тех, кто довел Улькиорру до самоубийства. Выпрямившись, словно докрасна раскаленная струна, Хисаги глянул на насторожившегося от его реакции на услышанное Гримма и отрывисто выдохнул: - Убью тварей. - Э-э, слышь, малой! - завозился Гриммджоу в ремнях на койке, уже примерно понимая, что это заявление из уст Хисаги значит. - Не смей идти расправляться с этими уродами раньше меня, слышишь?! - Не переживай, Гримм, - кривая ухмылка тронула уста Хисаги. - Раньше времени я все равно ничего предпринимать не буду. Но для себя Шухей твердо решил - брату он не даст во всем этом измараться. А время, которое он решил выждать, было лишь временем на собственное восстановление после полученных на выезде ранений... и временем на то, чтобы проследить за Шинджи и Койотом от и до - знать, куда, какими дорогами и с кем они ходят, знать, когда они остаются без прикрывающих их по их приказу рядовых, и решить, куда заманить их для дальнейшей расправы. И, надо признать, Шухей со всем этим справился отменно. Восстановил руку даже быстрее, чем того от него ожидали медики Готея (о, знал бы кто, каких невыносимых мук и насколько бессонных ночей стоили Хисаги эти постоянные попытки разработать намертво отказавшее после рассечения плечо), проследил от и до все маршруты Хирако и Старрка, назубок уже выучив, какими тропами они ходят, да еще и стал попросту внаглую напрашиваться на дежурство в ночь рядом с мониторной, где благодаря расстановке камер можно было при помощи одного щелчка узнать, кто где находится, и кто что делает... и при регулярном дежурстве рядом с этими камерами не составляло труда разведать, какие кнопочки надо нажать, чтобы выключить камеру в той или иной области Готея. Конечно, все это далеко не один день занимало, но трата определенного времени для грезившего местью Шухея проблемой вовсе не была. - Тебе заняться нечем, что ли? - качал головою Кенсей, когда Шухей снова приходил к нему, прося назначить его в ночь дежурным у мониторной. - Сидел бы себе отдыхал, лечился... Сам же знаешь, после ночей рядовые должны дальше исполнять свои обязанности, и скидки на то, что ты работал в ночь, никто не сделает... - Знаю, - отмахивался Хисаги. - Ну, так что там насчет ближайшего дежурства? Кенсей закатывал глаза, вспоминая, как Шухей заявил ему, что лучше уж он будет дежурным, нежели солдаты, которым предстоит по полной программе за всё отдуваться - и на выезд сгонять, и на тренировках выложиться по полной, да еще и потратить ночь драгоценного сна на бдение за камерами в мониторной... - А я все равно ранен, на тренировки не допускают, на выезды не отправляют... Слоняюсь тут без дела, а это хоть польза будет, - убеждал морщившегося и ворчавшего, что трудоголизм Шухея сведет его в могилу Кенсея Хисаги.