Тёплое августовское солнышко нежно припекало крыши домов, кроны деревьев, вымощенные асфальтом дороги, а также бедовую головушку неофициального главы клана Учих, самозабвенно ковыряющегося во внутренностях своего автомобиля. Его жена из тени раскидистого клёна наблюдала за этим действом со скрытым гнусным торжеством, ибо, как она выразилась: «На сей раз мы должны быть готовы ко всему, Саске. Дорогой, ты же не хочешь, чтобы всё было как в прошлый раз? И в позапрошлый…» Имела она в виду, конечно же, роды, и Саске думалось, что она мстит ему ещё за первые, на коих он, её законный муж, не соизволил поприсутствовать. Вот сколько лет прошло, а ей всё мало? Но Сакура была особой упёртой и дело всегда доводила до конца. Влюбилась в Саске? Добилась брака с ним. Взялась учиться медицине? Доучилась до главврача. Так и с отмщением. Саске отдувался за всё: за беготню Итачи, за вытрепанные нервы Какаши и даже за сломанные кисти обеих рук Мадары.
Так что, пока черноволосый, обливаясь семью потами, убеждался в исправности коробки передач, Сакура на лежаке раскрашивала цветными маркерами, нагло подрезанными у малышни, раскраску-антистресс. На реплику, что Саске мог бы просто подхватить её на рученьки и на сверхзвуковой скорости доставить в больничку, Учиха получил ответ: «Не тяжко ль тебе будет на одной руке нести женщину и ребёнка?» Саске на это только красноречиво хмыкнул, обозначая таким жестом, что мог бы ещё и Мадару навскидку с ними взять. Сакура же сказала, что негоже так напрягаться, и против своих слов отправила его возиться с автомобилем. Итачи порывался отправить брату на выручку Кисаме, который мог бы заменять домкрат, но под испепеляющим взглядом розоволосой отозвал любимого пересаживать маргаритки. Сам же Итачи удалился запекать рыбу, над чем мог бы безбожно
плохо пошутить Мадара, если бы не шалындал битый час в одному ему известных подворотнях с непонятными целями.
Вдруг с улицы начал стремительно нарастать звучный слоновий топот, сопровождаемый цоканьем высоченных подошв. Саске вздохнул.
— «Вспомнишь говно — тут и оно», — подумал он, прежде чем калитка, ведущая в их задний двор, открылась и на свет божий выкатился Мадара.
— Ой, ой, потомки, помогите деду встать, — для виду покряхтел черноволосый, впрочем самостоятельно вставая и показательно откидывая не протянутые к нему руки.
— Да как ты только умудряешься из раза в раз радовать нас своим эффектным выходом? — дал оценку Итачи звёздному выкату Мадары, маршрут которого чудом миновал и грядки с помидорами, и ограждения из ядовитого плюща, и компостную яму.
— Да я об эту вашу штуку на входе навернулся, — отмахнулся патлатый.
— Дверь называется, — хмыкнул Итачи. — Мы знаем, ты к таким вещам не приспособлен.
— Итачи, ну вот чё ты настроение с порога портишь? — проворчал Мадара. — То язвишь, то ехидничаешь, то кружки грязные за собой как следы на снегу оставляешь, то отказываешься поднимать с колен великий и непобедимый в своей неимоверной крутости клан Учиха, прибрав к себе в сообщники акулу-людоеда… Почему ты не можешь оставить в покое на старости лет несчастного предка?
Итачи про себя подумал, что старости в Мадаре, как натуральной кожи в китайском кошельке, но вслух сказал лишь:
— А чего это ты ни с того ни с сего заговорил про старость? Помнится, ты на пару с Гай-сенсеем пропагандировал культ юности. Так что же в одночасье изменило твою очень своеобразную, но не свергаемую со своего насиженного места точку зрения? — красноречиво вопросил старший брат Саске.
— Ну вот опять! Ты говоришь прям как они! Все эти… эти… глупые потомки глупых кланов с их современными словечками! — взвыл Учиха, вцепившись в волосы. — Я ничего не понимаю в молодёжной речи!
— Когда я говорю тебе не трогать мои деньги, ты тоже ничего не понимаешь, хотя там молодёжной речью и не пахнет, — вставил свои пять йен Саске. — Эта фраза стара как мир, так что не делай катастрофу на пустом месте. Ты просто тугодум.
— Ага, крейзи фэггот, — ухмыльнулся Итачи. Мадара посмотрел на него так, будто он к Тобираме переехать предложил.
— Ну ладно, ладно, присмирей, — выступил Саске. В воздухе повисло невысказанное «чудо лесное». — Так в этом вся проблема? Твои лингвистические способности не столь обширны, как ты думал? Твоё приспособление к современному миру не прокачано, как ты утверждал, на максимальный уровень?
— Даааа… — Мадара снова сел на землю и поджал коленочки на весь мир разобиженный.
— Ну, тут я тебе не помощник, я без трёх дней отец четверых детей, меня самого впору старпёром называть, — пожал плечами младший сын Фугаку и развернулся в направлении машины — не бросать же починку на полпути.
— А… А Итачи? — Мадара покосился на жертву своего внимания. — У него нет детей, да и вообще, он приверженец современных меньшинств.
— Мозг твой — современное меньшинство, — состроил рожу упомянутый Учиха.
— Мадара, внутри мой брат уже безнадёжный старик… — снисходительно покачал головой Саске и отправился было восвояси. — Оставь это дело. У нас, Учих, нулевой потенциал к новинкам современности.
— Это не так! Мы… Мы… Наш клан велик и непоколебим! Мы не прогнёмся под новыми глупыми стандартами речевого этикета! — пламенно заверил черноволосый скептически настроенных родственников.
— Ого, как завернул, — буркнул Итачи. — Я прям потею энтузиазмом.
— Вот-вот! — глава клана не заметил подвоха. — Мы, Учихи, всегда умели приспосабливаться к неблагоприятным условиям! Саске несколько лет куковал у змеиного чела и ничего! Живой-здоровый!
— «А то, что он пытался уничтожить деревню, это так, досадная осечка его крепкого психического здоровья», — подумал про себя Итачи.
— А Итачи вообще полжизни провёл в преступной организации! И никаких последствий!
— «А то, что он после всего ентого стрессу стал неизлечимым кофеманом, уже не последствие?» — хмыкнул про себя Саске.
— Так что никуда лингвистические преобразования от нас не денутся! Мы пережили множество нападков судьбы и не сдались перед лицом природы и прочих побочных факторов! — тут Мадара, видимо, имел в виду войну с Сенджу. — Учихи всегда шли в ногу с прогрессом! Всегда возвышались над неочёмными временными рамками! Всегда оставались в моде! Мы… Мы как тараканы! — подытожил Мадара на торжественной ноте.
— М-даааа, вот это ты сравнил изящно… — сказал Итачи, выгнув бровь.
— Ну, как бы… Вроде как даже… ядерную войну… переживём… — стушевался старейший Учиха и завёл руку за голову.
— Ты уже всё испортил, не продолжай, — Саске-таки удалился.
Мадара упал на близстоящий табурет, печально подперев руками свою мудрёную головушку.
— Итачи, почему я такой старый? — черноволосый вперил в родственника донельзя тоскливый взгляд.
Адресат сего риторического вопроса замешкался, не находя доходчивого ответа. Он уставился на Мадару потерянным взглядом, напоминая последнему давешнего лучшего друга, пытающегося десятилетиями ранее найти причины, почему Изуна, прихватив чемоданы, бросил главу Учих на произвол судьбы. Причины значились в записке, которую Учиха при прочтении замыл слезами и соплями. Они с Тобирамой смотались на острова. На медовый месяц. Не предупредив Мадару. Когда загоревший Учиха (уже не до конца Учиха, на что в пьяном угаре сетовал глава клана Хашираме) и обгоревший красный Сенджу возвратились в деревню, Изуна поведал о своих опасениях по поводу того, что старший брат мог запереть его в доме под подписку о невыезде.
Мадара поджал губы.
— Никому я не нужен…
Итачи стоял истукан-истуканом, не решаясь опровергнуть сию гипотезу ввиду её хоть и частичной, но правдивости. Так предок и потомок и смотрели друг на друга, пока в глазах первого умирали всякие тёплые чувства к последнему. Спасла старшего брата Саске его племянница.
— Дядя Мадя, ты чего? — ужаснулась младшенькая Учиха. — Ты нужен нам!
— Правда?
— Правда, — Сарада даже не замялась. — Не обижайся на папу, когда он говорит, что ты бесполезный, это всё нервы…
— И часто он так говорит?
— Не чаще, чем о том, что тебе пора соблюсти главную традицию Учих.
— Устроить государственный переворот?
— Свалить куда подальше…
Мадара снова сник.
— Не грусти, он это не серьёзно, папа любит тебя, — девчонка хлопнула продядьку по плечу. — Я знаю, о чём говорю.
— Если он меня любит, то пойдёт со мной по магазинчикам? — черноволосый серьёзно посмотрел на дочку родственника.
— Дядь Мадь, имей совесть, — ответила Учиха. — У любви есть границы.
Глава клана вновь замолчал.
— Ну, может, хоть ты пойдёшь?
Сарада, немного подумав, ответила:
— Дядя Мадя, кто бы с тобой не пошёл, всё равно деньги-то папины, так что потерпи.
— Да, обломайся, — Итачи почувствовал, что минута напряжённого молчания закончилась, и вернулся к своему прежнему поведению. Учиха поднялся со своего места, потому что вид задумчивого понурого Мадары вызывал в нём странные ощущения, напоминающие жалость. Жалость к Мадаре. Жалость к Мадаре, который портит всё, к чему прикасается и даже к чему не прикасается, включая отношения Итачи и Кисаме, которые Мадары не касаются. С неоднозначными чувствами акацушник ушёл искать свою далеко не золотую рыбку, размышляя, в каких бы кустах с ней пообжиматься.
Мадара не был бы собой, если бы так легко признавал поражение. Он также не был бы собой, если бы вообще признавал поражение. И тем более не был бы собой, если бы признавал чужую правоту, пусть это и правда была неоспоримая правота.
С гордо поднятым подбородком и мыслями, что он ещё всем, ох, как покажет, Мадара осторожно, как они с Саске тренировались, открыл ноутбук. Он самодовольно и смело смотрел на экран, разминая костяшки. Ещё несколько минут он также самодовольно и смело смотрел на экран, однако потом плечи его осунулись, улыбка изогнулась вниз, а глаза наполнились слезами.
— Саске!
С ванной комнаты, в которой младший сын Фугаку потел над искорёженной розеткой, падшей под натиском вилки в кривых руках Мадары, раздалось недовольное кряхтение.
— Ну, что опять?!
— Иди сюда…
Послышалось престарелое шарканье, и из-за дверного косяка показалась рожа Саске. Учиха увидел, с каким отчаянием предок переводил взгляд с ноутбука на него.
— О, Ками, снова?
Потомок подошёл к Мадаре, показательно поднял указательный палец вверх и нажал на самую заметную красную клавишу, всем своим видом говорящую: «Я тут Бог». Экран засветился, и на цветастом фоне отобразилось «Включение».
На лице Мадары было написано восхищение в своей истинной ипостаси.
— Дальше справишься? Или тебе открыть программу для пенсионеров?
— Подожди. Открой мне программу для создания программ.
— Зачем? Ты же не умеешь писать программы.
— Так научи меня. Это вроде легко.
— С чего вдруг тебя потянуло в программисты? Честно говоря, до этого момента я даже не подозревал, что ты знаешь такое слово, как программирование.
И Мадара поведал недалёкому потомку о том, как, прогуливаясь по улицам Конохи, краем уха услышал разговор Боруто со сверстниками. Но, поскольку разговор показался ему интересным, Учиха решил, что края уха ему недостаточно, и подобрался ближе, чтобы ему было удобнее
бессовестно исключительно в целях саморазвития подслушивать. Как оказалось, речь шла о создании сайта и написании соответствующей программы. Хоть со словами «изи», «тип-топ», «окей», «кул» патлатый не был знаком, из контекста он понял, что сайтописательство — это как «два пальца об асфальт», пусть и это выражение вызывало у него вопросы. По дороге домой он твёрдо решил написать эту удивительную и лёгкую программку.
Учиха завершил свой рассказ, с улыбкой воодушевления взирая на скептически настроенного Саске.
— Ясно.
— Так ты научишь меня? — Мадара будто с нетерпением ждал, что сейчас шиноби перед ним щёлкнет пальцами, и один из основателей Конохи постигнет тайны программного мироздания в мгновение ока.
— Я не умею, — не успели глаза старца потерять блеск энтузиазма, как Саске громко крикнул. — Сарада, иди помоги дяде Мадаре.
По всей видимости, Боруто и его сверстники сыграли с Учихой злую шутку, потому что слова «изи», «тип-топ», «окей» и «кул» явно не подразумевали под собой ничего лёгкого, хорошего и понятного. Мадара с испугом и недоверием наблюдает за тем, как резво Сарада клацает по клавиатуре, записывая какие-то странные слова на каком-то непонятном языке, с какими-то непонятными символами, и говорит при этом какие-то непонятные выражения, которые, (шиноби боится даже думать об этом) возможно, матерные. На вопросы далёкой внученьки-племяшки Учиха тяжело мычит, а глаза его так бегают от нервов, что, наверное, один не поспевает за другим, и тогда черноволосый выглядит совсем идиотом. С глубоким подозрением поглядывая на ребёнка, он думает: «Как много от меня скрывают в этом доме? Чего ещё я не знаю? Сарада — шпион Скрытого Камня? Может, она служит в АНБУ с младенчества? Возможно, её подменили сразу после родов на запрограммированного киборга-агента, иначе почему она так хорошо пишет программы? Замешан ли в этом Саске? Или он так же, как и я, всего лишь ни о чём не догадывающаяся жертва? Почему она так пристально смотрит на меня???»
— Дядь Мадь, не спи. Ты понял, что, чтобы начать писать программу, нужно открыть «Блокнот» и перейти на английский?
— Сарадочка, если ты любишь меня… Ты же любишь меня?
— Конечно, люблю, дядь Мадя!
— Тогда, если ты любишь меня, прошу, умоляю тебя — перестань произносить при мне эти нехорошие выражения.
— Нехорошие выражения? — Сарада удивлённо замахала ресницами, не понимая, что она такого сказала. Ей казалось, что её плохое настроение или несогласие с кем-либо не вырываются у неё изо рта, а остаются в её голове невысказанными, честными и не слишком литературными мыслями. И мысли эти имеют нелитературный оттенок благодаря папе, который порой, думая, что его никто не слышит, вслух высказывает всё, что так накипело, своей машине, своей лопате или своему протезу.
— Да. Нехорошие выражения, которые ты сейчас говорила, когда пыталась мне что-то объяснить, — Мадара замялся, сконфуженный, и через силу с недовольно-смущённым лицом выдавил, — эти всякие «контрл-шифты», «виндОвсы», «бэкспэйсы» и, прости, Господи, — Учиха прикрыл глаза, чтобы вдохнуть и тяжело выдохнуть, — «таб».
Сарада отвернулась и закатила глаза, как делала её мама, когда почему-то неседовласый, хотя и являлся прадедушкой, дядя Мадара открывал рот и закрывал его только после того, как повергнет всех в шок своими умозаключениями.
— Дедушка, — так говорила племяшка лишь тогда, когда слабоумие совсем захватывало разум Учихи-старейшего, — что ты знаешь о программировании кроме того, как поднимать экран ноутбука?
— Фиговинка, на которую нужно тыкать, чтобы комп, — Мадара боялся, что неправильно выговорит слово «компьютер», — начал сиять, находится, э-э, находится, — черноволосый растерянно оглядывал клавиатуру и всё-таки ткнул куда-то в левую часть ноутбука, — в общем, где-то справа она находится.
Сарада включила Интернет и нашла сайт с видеоуроками по пользованию компьютером, врубив первый попавшийся познавательный фильмец.
— Смотри и учись. А мне нужно папе помочь. А потом прочитать несколько страниц книги. И посидеть с младшими.
Мадара остался в глубоком и печальном одиночестве, так и не выяснив, является ли внучка киборгом-агентом или нет. Наверное, всё-таки нет. Потому что, если краткость — сестра таланта, то ответственность — дочь Саске.
Не прошло и половины фильма, как Мадара недовольно откинулся на спинку кресла, потому что на экране появилась реклама. Как всегда говорит Саске: «Реклама таит в себе множество опасностей. Это иллюзия того, что вам чего-то не хватает. И только если вы купите то, что вам предлагают, вы будете жить в достатке, будете счастливы, беззаботны и т.д.» Ранее семье Учиха приходилось особенно тяжко, потому что в те времена Мадара вёлся на все эти цветастые плакаты и запоминающиеся видеоролики с печальным постоянством. Через слёзы, пот, боль, кровь, обещания отобрать фен и ввести запрет на поздний ужин один из основателей Конохи сдался под натиском рациональности Саске и перестал скупать всё, что видел в рекламе.
На экране мелькали уже невольно заученные наизусть и ненавистные рекламы казино, ставок на спорт и «Как быстро заработать». Хотя первое время они вызывали у Учихи интерес, после сто пятидесятого просмотра патлатый лишь отключал звук и ждал когда высветится «пропустить рекламу».
Наиболее безопасной для Мадары была категория «игры». Во-первых, войны и сражения Учиха признавал только настоящие. Во-вторых, труд виртуально — тоже труд. В-третьих, чтобы играть, нужно было уметь пользоваться компьютером, а Мадара… В общем, тут и так всё понятно.
Однако категория «игры» представляла опасность для Саске, потому что затягивала в себя мужа Сакуры Бермудским треугольником. Когда розоволосая заходила в комнату, где владелец риннегана и шарингана рубился в танчики, и спрашивала, почему просмотр погоды занял пять часов, Учиха, не отрываясь от дела, объяснял, что вылезла реклама, и он, конечно же, хотел пропустить её, но рука соскользнула, и он перешёл на сайт, ну, а там грех пять минуточек не посидеть, раз уж пришёл.
Экран заиграл яркими цветами, насыщенными оттенками, которые так любил Мадара, и стройными женскими ножками, которые так любил Пушкин. Это была реклама магазина одежды, в котором сейчас проходила акция: «Купите пять вещей, каждая из которых как три зарплаты Саске, и получите одноразовые тапочки и дождевик в подарок!» Учиха радостно соскочил с кресла и побежал искать
кошелёк Саске Саске.
***
А Саске в это самое время старался не думать о Мадаре, чтобы тот ни в коем случае не начал икать и чтобы тот ни в коем случае не пришёл к совершенно неправдоподобной мысли, что кто-то хочет его видеть. Нет. Саске совершенно не хотел его видеть. Потому что если бы он видел Мадару, глаза которого сверкали жаждой траты чужих денег, реже, ему бы не пришлось стоять сейчас ЗДЕСЬ.
— Здрасьте, даттебайо! Мне как обычно-уоу-уоу-уоу!
Саске поднял голову на говорящего. Узумаки взирал на него как на Учиху за барной стойкой. Что ж, в каком-то смысле так оно и было. В каком именно смысле? В прямом.
— Теме, что ты здесь делаешь?
Саске уже сложил руки на груди, готовясь недовольно ответить: «Могу задать тебе тот же вопрос». Однако черноволосый вовремя спохватился, сообразив, что звучать это будет, мягко говоря, глупо. Действительно, что Наруто — человек, который за свою жизнь рамена съел больше, чем воздуха вдохнул — мог делать в Ичираку?
— Не видишь — работаю.
— Тебя уволили из полиции?
— Тьфу, дубина, — Саске треснул блондина поварёшкой, — как меня могут уволить из полиции?! Я же там самый главный… и единственный.
— Тогда что могло тебя заставить пойти сюда работать?
Учиха задержал на Наруто особенный взгляд. И Узумаки сразу всё понял.
— Оу, мои соболезнования.
Этот особенный взгляд был несчастным, печальным, с ноткой бессильного гнева и разочарования обо всём сказанном в прошлом, до боли уставшим. Глаза Учихи почти плакали. И лук в руках Саске не имел к этому никакого отношения. Этот особенный взгляд в Конохе был у каждого человека, кто думал о Мадаре. Хотя к тем, кто не являлись Учихами, примешивалось ещё и что-то вроде: «Слава Ками, это случилось не со мной».
— Ага.
— Я могу чем-то помочь? Хотя это, конечно, глупость. Чем тут поможешь.
— Можешь. Пошли его с кем-нибудь на миссию.
Наруто шокировано отшатнулся от Учихи.
— Да кто захочет идти с ним на миссию?!
— Его самолюбие, бесстыдство и транжирство. Целых три сокомандника. Они вообще всегда вместе ходят и никогда его одного не отпускают.
— Ой, ладно, придумаю что-нибудь. Мне даже представлять страшно, сколько тебе потребовалось силы воли, чтобы допустить мысль о том, чтобы идти на подработку в Ичираку-рамен.
— Расходы возросли после того, как вернулся Шисуи. Нет, я вовсе не виню его ни в чём. У каждого есть потребности. Но проблема в том, что из-за присутствия Мадары складывается впечатление, что у меня в доме целый Священный союз собрался. Уж как-нибудь я ещё справился бы, если бы он только мои деньги стаскивал, так он их в долг занимает. А когда проценты натекли уже так, что без слёз не взглянешь, он мне об этих своих «должочках» сообщает. Вот Шисуи вернулся, и знаешь что? Он как только о своём долге Какаши услышал, так сразу начал размышлять, где найти работу. Через неделю я официально устрою его в полицию. А так он сейчас ограду чинит. Хотя я его даже не просил. Он сам подошёл, сам спросил, чем он может помочь, сам взялся за эту работу, так ещё и ничего не испоганил. Вот по-настоящему ответственный человек. Не то, что Мадара. Этот истёсанный неблагодарный пень, грибами склероза поросший, — под конец своей речи Саске с плеском бульона поставил перед Наруто тарелку и принялся остервенело драить кастрюли.
В то время, как Наруто самозабвенно предавался желаниям своего пузеня, незатейливые шторочки кафе раздвинулись, впуская нового посетителя. Шисуи, приветливо махая чёрными как сама ночь завитульками, подсел к Наруто и принялся докладывать о том, что все задания, которые Саске ему дал, он уже выполнил, и руки его, затёкшие после нескольких лет сна, жаждут трудиться ещё. Саске, потрясённый таким счастьем, выпавшим на его голову, готов был расплакаться, если бы не лук, опередивший Шисуи и заставивший глаза мстителя безостановочно слезиться.
— Ой, я даже растерялся от твоей настойчивой заботы, Шисуи, — Саске, сам от себя чумея, почувствовал себя девушкой, которая после козлиного стада и тонны китайской лапши, которую ей это стадо и дарило, повстречала на своём пути хорошего и ответственного парня. — Вот прям даже и не знаю, что тебе поручить, — тут он, конечно, приврал. Поручать дела в их поместье — не напоручаться, но Саске не стал разбрасываться просьбами о лёгкой работе, а стал выбирать самые сложные и те, до которых рука Учихи из-за всякой мелочной, но весомой в своём неисчислимом количестве, работы, никогда не дойдёт. И собирался он уже послать Шисуи драить сковородку Итачи, которую однажды одолжил Наруто и на которой блондин, как он их заверил, всего лишь пожарил яичницу, но вдруг заметил, что Хокаге перед ним как-то странно трясётся.
— «Опять что ли от выражения моего лица замёрз?» — задумался Учиха, но, увидев, что и тарелка с раменом перед Наруто как-то слишком резво и звонко для своей неодушевлённости скачет, понял, что с лицом его всё в порядке (хотя это и не совсем так).
Снаружи послышались визги перепуганных обывателей. В помещении стало темно. Двое Учих и Узумаки вышли на улицу. С запада надвигалась страшная пыльная буря, что уже заслонила собою солнечные лучи, не позволяя свету проникать на землю. Наруто посильнее натянул хокагскую грибовидную панамку и зашторился свисающими с неё белыми тряпками.
— Синоптики предупреждали? — скрывая глаза в сгибе локтя, прокричал Шисуи, потому что сильный ветер уносил какие бы то ни было звуки.
— Нет. Говорили, солнечно всю неделю. Но верить им — себе не доверять. Они точную погоду могут сказать только на вчера.
— ААААААА!!!!!!!.. ЭЭЭЭЭЭЭЭ!!!!!!!!!..
Шисуи подошёл ближе к Саске и прокричал:
— Ты только послушай, как завывает. Жуть!
— ААААААА!!!!!!!!!!!!.. ЭЭЭЭЭЭЭЭЭ!!!!!!!!!..
— Я такой бури ещё никогда не видел, — удивлялся Наруто, попеременно выплёвывая то пыль, то тряпки, свисающие с панамки и бьющие его по лицу, — и не слышал!
— ААААААА!!!!!.. СССКЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!!!!!!!!!!!!..
Саске задумчиво прислушивался к завыванию бури, не понимая, что не так. Шисуи последовал примеру родственника и тоже озадачился.
— Шисуи.
— Саске.
— Шисуи.
— Саске.
— Шисуи. Не кажется ли тебе, что тембр голоса у этой бури уж больно знакомый?
— Кажется.
— СССССАААААААААААССССКЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!!!!!!!!!!!!!!
Три коноховца пригляделись, первые два — шаринганами, а третий — чем уж мог.
Из пыльной бури вышла громоздкая пугающая тень, которая при более подробном рассмотрении оказалась Мадарой, на котором из одежды была только набедренная повязка, если Саске всё правильно понял, из листьев фикуса Сакуры.
Кошелька потомка Мадара не нашёл. Саске в раменной в тот момент выдохнул с облегчением. Но Учиха и сам подозревал, что это не будет похоже на миссию ранга D, так что свой коварный план он придумал заранее.
— Воу! — с подобным зрелищем Шисуи сталкивался впервые.
— Выпендриваться всё-таки решил, — Саске сузил глаза до ничего не выражающих полосочек и скрестил руки, ожидая представление.
Маленькая девочка, не успевшая убежать домой и укрывшаяся от бури у прилавка пекарни, выглянула из-за угла, с любопытством и страхом наблюдая, как двухметровая тень (двухметровая и в высоту, и в ширину, спасибо, электризующимся волосам) заслонила собой единственный проглядывающийся из-за облаков пыли лучик солнца. Фигура медленно двигалась по улице. (Вернее, двигалась она довольно быстро, но девочка видела это словно в замедленной съёмке). Вот тень откидывает назад волосы движением зажравшейся модели, вот тень наступает на маленький острый камешек на дороге, и визгливый бас (да, Мадара не раз доказывал, что способен на невозможное, а вы что, сомневались) затапливает всю округу, как кола из неаккуратно открытой новенькой бутылки. Вот тень под действием силы тяжести, с которой Мадара тоже начал было бороться, приближается к земле с неизяществом, которое едва ли кому-то хватит неуклюжести повторить. Но тень не поддаётся законам Ньютона и пытается выпрямиться, что получается лишь отчасти — тень стремительно бежит или, правильнее сказать, летит, а ещё правильнее и правдоподобнее, налетает на угол прилавка, за которым прячется девочка.
Из рта Мадары вылезают нехорошие недавно выученные слова.
— Да твою таб, контрл альт тебя через пробел да через бэкспэйс! Чтоб тебя делетом, ты энтер капслуковый-шифтонутый! Тьфу, линукса на вас нет, чтоб вам виндовс 10 и не снился!
Лицо Мадары, искорёженное болью, нависает прямо над маленькой девочкой и не подозревает, какие процессы сейчас в ней вызывает. А внутри ребёнка зреет истина о мире, в котором она живёт. Она смотрит на падающие на неё клоки волос, и в её голове взрываются фейерверки, трубят трубы, голосят революционные идеи, рождается чувство прекрасного и тут же умирает. Она видит, как трясутся мешки под глазами жмурящегося Мадары, и постигает тайны мироздания, взрослеет здесь и сейчас, перепрыгивая через десятилетия.
— Это девочка выглядит так, будто сейчас шаринган пробудит, — говорит Саске, поражённый тем, что ребёнок до сих пор не упал в обморок.
— Да что там она. Я бы на её месте третий шаринган пробудил, — поддакивает Шисуи.
— Саске, Саске. Эх! Ох! Ай! — всё ещё выплёвывая волосы и жмуря глаза, Мадара попятился назад. В поясницу страшно стреляло, отчего зад Мадары будто жил своей жизнью: он словно подавал какие-то жестикуляционные сигналы. Но разгадать их был не в силах даже сам Мадара. Сторонние наблюдатели могли бы подумать, что это тверк, с другого ракурса это выглядело как макарена, а с третьего как попытка сдержать диарею.
Наконец бухушка, ой простите! избушка на курьих ножках повернулась к устроенной ею разрухе задом, а к родственничкам — передом.
В воздухе до сих пор витала страшенная пылюка, оставшаяся после техники ветра Учихи. Даже дышать было тяжело. Саске уже было собирался сложить соответствующие печати, дабы сдуть мусор на дворы, с которых его сдул Мадара, но великовозрастной модник отчаянно замахал руками.
— Попридержи коней, молодняк. Я слишком легко одет для ветреной погоды, — друг Хаширамы похлопал по листьям фикуса на своих бёдрах. — Или ты хочешь увидеть все красоты этого памятника природной силы?
— О хрен везде сущий! — Шисуи показательно отвернулся и показательно закрыл уши, чтобы даже не слышать мысли Мадары.
Саске лишь недовольно скривился и дунул-таки чутка, чтобы поднявшийся в воздух песок не слишком забивал лёгкие, и так попорченные после стояния рядом с курящим Шикамару. Мадара прижал руками несчастные листья и был бы даже похож на Мерлин Монро в такой позе, если бы не был совершенно на неё не похож.
— Так, а что ж ты так легко одеваешься, если знаешь, что выходишь на улицу в ветреную погоду?
И тут Мадара поведал потомкам, какой он, оказывается, несчастный, что одеть-то ему нечего, что все его шкафы пусты, хоть перекати-поле туда кататься запускай, что хотел он, скромный старичок, уже одолжить немножечко денежек, чтобы купить парочку вещичек, но не нашёл кошелька Саске, вот ему, бедному, и пришлось пообрывать листочки с кактуса Сакуры, чтоб уж было хоть чем прикрыть свои бёдра и прочие достопримечательности. Закончив тираду с влагой на глазах, спасибо раздражающему сетчатку песку, сам бы Мадара из себя слёз не смог выдавить, Учиха сложил руки у сердца и с мольбой проговорил:
— Саске, ребятёночек мой, дай предку на шмотьё.
— НУУУУСАААААСКЕЕЕЕ! НУУУУДААААЙ!
— Крапиву тебе в штаны, а не кошелёк мой. Отвали!
Учихи наматывали уже седьмой круг по периметру Конохи. И хотя бегали они по времени всего-то пять минут, от того, что вокруг деревни носятся два огромных сусано-монстра, никому легче не становилось.
— Чего тебе стоит? Я же немножко.
— На твои «немножко» я цены в гробу видал! И так они меня напугали, что пришлось вылазить из нагретого места!
— Да там скидки! Скидки! Всего пять процентов! Или даже три! Почти за бесплатно!
— Дурачина! Скидки в другую сторону работают!
— Ну тогда АЖ три процента! Или даже пять! Да стой же ты, — увлекшийся своими речами Мадара споткнулся о дерево и замедлился. Саске уже хотел было воспользоваться этой заминкой, вырубить сусано и уже на своих двух бежать к ближайшему укрытию, но, заметив, что с дерева, об которое споткнулся Мадара, упала сначала Ича-Ича, а за ней вслед полетел и шестой Хокаге, остановился и поздоровался с учителем:
— Добрый день, Какаши-сенсей!
— Добрый, Саске! Вы бы тут так не носились. Здесь вообще-то ограничение по скорости.
— Что поделаешь, Какаши-сенсей? Как кровный Учиха я должен защищать тех, кто мне дорог.
— И кого же ты защищаешь сейчас?
— Много кого. Свою семью. Но перво-наперво мой кошелёк. Кстати Какаши-сенсей, — голос Саске вдруг стал подозрительно… сложно сказать подозрительно каким, но подозрительным однозначно, — вы же никуда не собираетесь в ближайшие дни?
Какаши уже хотел сказать «Нет», но в последний момент приберёг это слово на другой случай. Тон Саске не предвещал ничего хорошего. И Хатаке решил молчать и ждать, когда противник выдаст свои намерения.
— Спрячьте его, — Учиха кинул учителю кошелёк, зная, что Какаши в него не заглянет, а если и заглянет, то ничего оттуда не возьмёт.
Бросив на прощание «Всего хорошего!» черноволосый смылся восвояси, оставив Какаши размышлять над тем, рад ли он, что Саске улыбнулся ему, или ему нужно куда-то позвонить и предупредить кого-то. Но куда звонить и кого предупреждать в случае, если Учиха бросил тебе кошелёк и улыбнулся, Копирующий не знал, поэтому просто пошёл домой, несколько раз всё же заблудившись на дороге жизни, и Ича-Ича тут, конечно же, была ни при чём.
— Ками-сама, почему за прилавком никого нет?! Саске-сан! — владелец Ичираку-рамен хватался за сердце, впрочем бегая по улице в поисках работника совсем не как человек, у которого могут быть проблемы с сердцем. — А как же посетители?!
Шисуи, вернувшийся в кафе, после того, как Саске героически отступил, продолжил хлебать рамен.
— А что некому работать?
— Дочь уехала на курсы повышения квалификации, а я тону в бюрократии, потому что с прогрессом пришли новые налоги, и послать их подальше я не могу. Вот нанял работника, а он пропал. Ни тебе «Можно отпроситься», ни тебе хотя бы «До свидания».
Шисуи призадумался. Это был его шанс подзаработать и отдать, наконец, долг Какаши-сану. Учиха ударил кулаком по стойке так сильно и решительно, что заставил ту усомниться в собственной стойкости.
— Дядюшка, возьмите меня на работу!
***
В калитку деликатно постучали, отвлекая старшего брата Саске от домашней и бездомной рутины в лице уличных кошек и собак, сбредавшихся со всей деревни на запахи Итачиной стряпни. Учиха выпрямился, вытер руки об фартук и откинул засов. Низенькая дёрганая куноичи с шоколадными глазами и коричневым каре, притопывающая от нетерпения, посмотрела на него с просветлевшим лицом.
— Итачи-сан, доброе утро, свободен? — женщина, не дождавшись ответа, сунула ему в руки четырёхлетнего пацанёнка. — Посидите до завтра? Часов в семь заберу.
— Конечно, Кёске. Суточный возьмёшь? — привычно сказал Учиха, доставая из переднего кармана блокнотик и ручку, чтобы записать «время поступления клиента». Гостья торопливо кивнула. — Платить будешь вперёд?
— Я не уверена, когда вернусь, так что бери пока, — девушка протянула ему конверт с оплатой. — Потом, если что, оплачу за почасовой.
— Хорошо, — ответил черноволосый. Кёске всё ещё мялась на его пороге.
— Точно не затруднит? — спросила наконец куноичи, наблюдая, как мальчик, спрыгнувший с рук Итачи, убегает здороваться с весело гудящими Оками и Отоме. — Ты тут один?
— Нет. Не волнуйся об этом, — заверил её Учиха. В доме шаринганоокого клана одиночество было редкой отрадой.
— А… — женщина замялась. — А этот… Ну, такой… — она вывела рукой в воздухе невнятный двухметровый силуэт. — Он дома?
— Итачи-сан, я закончил с установкой теплицы, — Кисаме, всегда вот таким вот прозрачным и ненавязчивым способом сообщавший, что пора бы уделить минутку-другую ему любимому, появился рядом с черноволосым. — М? Снова сидите с малышнёй?
Итачи одарил пришедшего тёплой улыбкой.
— Спасибо, Киса, подождёшь немного у бассейна? — ответил Учиха и покосился на наблюдавшую за ними гостью и собак. — Я тут с делами разберусь и подойду.
— Не стоит. Заходите лучше в дом, тут жарко, — Хошигаки чмокнул Итачи в лоб и отстранился. — А я сделаю Вам гляссе.
— Спасибо, — Итачи посмотрел, как закрылась входная дверь, и вернулся вниманием к девушке. — Нет, Кёске, Мадары нет дома.
— Ух, слава богу, — выдохнула куноичи и отправилась восвояси. — Завтра в семь! — напомнила она и скрылась с подъездной дорожки Учих.
Итачи же развернулся и отправился в дом.
Было утро, зеленела трава, по небу медленно плыли облака, отсутствие волос Мадары в сливе ванной вселяло надежду на то, что Саске в этот раз не опоздает на работу. Сакура, растолкавшая мужа полчаса назад, бессовестной звездой развалилась на обе стороны двухместной кровати. Её сладкую идиллию свободы прервал стук в дверь. Розоволосая, возведя в потолок очи горе, поднялась с ещё не успевшего нагреться места и побрела в прихожую.
— Здоров, Ино-свинина, чего надо? — не слишком дружелюбно поприветствовала гостью Сакура, открыв входную дверь.
— И тебе утречка, Лобастая, — заявила Яманака. — Не подсобишь по старой дружбе?
Сакура выгнула бровь, обратив наконец внимание на то, что в руках подруги был четырёхлетний блондинистый мальчик в пёстром комбинезоне и с пачкой фломастеров в пухлых руках.
— Лобзель, ну посиди со спиногрызом, очень надо. У меня дежурство в больнице, а Сай на миссию смотался, — Ино состроила жалобный взгляд. — Ты всё равно дома сидишь. Я заплачу…
— Да не надо, Свинота, ты что? Посижу я с твоим детём, — Сакура вздохнула. — Рассказывай, что нужно.
И пошло-поехало.
На той же неделе Ино зашла снова. И снова. И попыталась бы зайти ещё разок, если бы не завидела с порога выскочившего с воплями «О, ты решила добровольно пожертвовать клану Учих этого бесхозного ребёнка! Давай сюда!» Мадару, после чего самым волшебным образом передумала.
Но зашла на следующей. Прям с понедельника. Прям с тележкой детского шмотья и сообщением, что удаляется на миссию, а времени искать няньку на долгосрочную перспективу нет. Прям под офигевшие лица всех Учих. Прям под офигевшее лицо Мадары, увидевшего стопку практически халявных денег. Сидение с детьми он трудом не считал, так как к большему, чем разворачивание конфет и танцы с погремушкой его не допускали. Собственно он-то всех и уломал.
Саске, лелеющий своих детей, но не терпящий чужих, по крайней мере в собственном доме, сначала несогласно скривился. «Вся эта немытая сопливая ребятня… Чему они могут научить наше солнышко»? Саске не любил, когда к компании Сарады примешивался кто попало. Особенно часто божился, что не допустит взаимодействия между ней и отпрыском Узумаки. Прям даже чаще, чем это стоило бы делать Учихе. Правда существовала эта проблема, только пока Боруто приводил Наруто. Когда Хината появлялась с сыном, все вопросы отпадали. Сакура даже заподозрила бы что-то неладное, если бы то и дело не слышала краем уха то об их отношении к Лада Калине, то о том, как много жрёт бензина лимузин. Порой Сакура даже присоединялась к их трындениям, хоть и не знала о всех болтиках, которые ввинчивают в кадиллак, или о том, как выбрать предохранитель.
Кстати сама Сакура ничего против не имела.
Мадара же, унюхав то, что, по мнению Веспасиана, пахнуть не должно, определил репутацию Учих, как клана нянек.
— «А что, отличный бизнес! — вещал он, открывая детское питание и отправляя его по глади стола в руки Итачи на манер бармена. — У нас столько незанятых рук!»
И правда, рук было целых четыре, девать их некуда. Одна приснопамятная парочка, состоящая из двух нукенинов-предателей, нуждающихся в стоящем релаксе, по мнению Мадары, идеально подходила для роли сиделок. Возможно, он ещё питал некие хрупкие надежды, что оба придурка одумаются и узрят истинное счастье жизни — обзавестись женой и дюжиной отпрысков. Он даже утверждал, что Итачи может оставить синее чудовище себе (Сакура чувствовала дежавю по поводу Мадары и решения его оставить), но при условии, что дети должны чуть ли не из окон Учиховского пентхауса валиться. Кисаме хотел бросить фирменную фразочку про каннибализм в утробе, но, видимо, взгляд его выдал, так что пришлось прятать глаза от вездесущего Итачиного шарингана.
После долгих споров и уговоров, Саске согласился, что детский сад «Учиха» может быть рентабельным. Итачи согласился, что Учих-мелких надо приобщать к обществу, пусть и не сильно элитному, но для начала и это не плохо. Сакура согласилась с тем, что в их доме и так постоянно Содом и Гоморра, так что хуже уже не будет. У Кисаме права голоса не было, потому что он животное (это уже было заявление Мадары). Самого Мадару сначала тоже хотели лишить этого права по той же причине, но он был инициатором того, чтобы специализация Учих в деревне определялась как няньканье с детями, так что все согласились с тем, чтобы согласиться с Мадарой.
***
Мобильник Итачи звучно запиликал. Черноволосый, вынув шумный агрегат из недр кармана, ответил на вызов с недобрым предчувствием. Какого от него надо Ируке?
— Алло? — буркнул брат Саске в трубку. Он бы и рад разлиться соловьём под антидепрессантами, но имидж, имидж…
— Добрый день, Саске? — вот Саске, паразит, дал школе левый братский телефон и придурился типа свой. — Я тебя беспокою по поводу поведения Сарады.
— Здрасьте, нет, это его брат, — Итачи напрягся. Вела себя его племянница так гладко, что он и не знал, чего ждать. Кто-то помер? — Что значит, по поводу поведения?
— Она, в общем, устроила драку… — кто-то помер. «Вот тебе и золотая девочка». — Но оба ребёнка в порядке!
— А с кем подралась-то? — не то чтобы Итачи было очень интересно, на итог боя это разве влияло?
— С Боруто Узумаки, — устало выдохнул Ирука. Видимо, тема, где Учихи и Узумаки были в связке, всё ещё оставалась для него болезненной.
— Вау, какой нежданный поворот судьбы, — саркастически хмыкнул черноволосый, — кто бы подумал, что подобное может произойти?
— Итачи, притворись нормальным дядей, — «Может ещё нормальным семьянином притвориться?» — У твоей племянницы могут быть проблемы.
— Какие проблемы могут быть у моей племянницы? Проблемы могут быть только у тех, с кем она подралась.
— Итачи. Я обязан вызвать родителей в такой ситуации. Так что давайте решайте, кто из вас пойдёт. Только Мадару не зовите, ради всего святого.
— Ладно-ладно. Сам приду.
Учиха сбросил вызов и повернулся к примостившемуся к нему бочком Кисаме.
— Ну что, слышал?
— Да, Итачи-сан. Никогда бы не подумал, что Сарадочка затеет драку.
— Эх, Кисонька, — Итачи приобнял своего голубенького, — растёт наша девочка. Вот уже Узумаки — потомка Сенджу — дубасит. Скоро революцию затеет, зуб даю. Эх, пойду я, поддержу её. А ты с Чузуки посиди.
— Конечно, Итачи-сан. Вы только сильно при них не умничайте, а то опять в депрессию впадёте от того, что местные учителя не смогут понять ваши подколы, потому что они слишком высокоинтеллекуальны.
— Хорошо, Киса, хорошо.
Итачи перед уходом зашёл в детскую и проведал самого маленького Учиху в их доме — Чузуки. Малышу был всего месяц. Он был очень тихим и послушным, отчего вызывал у Мадары странные ощущения, что в их доме живёт какой-то чужак. Итачи же он напоминал по характеру Шисуи.
Родился он, как и повелось теперь у Учих, не без помощи Какаши.
Предчувствуя приближающиеся с каждым часом роды Сакуры, Какаши дезертировал далеко и надолго. Вернее, так он планировал. Забрав с собой всё необходимое, включая все томики Ича-Ича, деньги и кошелёк Саске, который он пообещал беречь от Мадары, пока владелец не заберёт свою суму, Какаши не успел сделать шага за порог деревни, как обнаружил себя где? — В мешке. А мешок на плече у Кисаме. А рядом с Кисаме злобно хихикающий Итачи. Уже через полчаса его вытрясли у кровати роженицы и дали в руки перчатки, и отобрали Ича-Ича, и показали следящий маячок в кошельке Саске, и дали понять Какаши, что Учихам нельзя доверять, тем более когда они улыбаются.
Рожали долго и громко, мучительно как для Сакуры, так и для всех остальных, кто был в доме. Мадаре снова отдавили пальцы, хотя он был в металлических перчатках.
К счастью, в этот раз хотя бы обошлись без потопа.
Но не без пожара. Если в прошлый раз воду делали суитоном, то в этот раз всё же воспользовались краном. Но кипятить её решили катоном.
По скромным подсчётам Какаши, Учихи должны были провести первые роды без катаклизмов примерно через три-четыре беременности. Однако Хатаке вовсе не был уверен, что переживёт логические завершения всех этих беременностей.
Бессмертие — традиция Учих, а не Хатаке. И пусть на войне Какаши был живучим как таракан, в доме Учих он чувствовал себя ягнёнком на мясобойне — то, что он ещё жив, лишь вопрос времени.
Слава Ками, спустя несколько изощрённых
попыток (даже сложно сказать, кто кого пытал, потому что чувствовали себя забитыми до состояния неясной жижи все), всё закончилось. Первым (сразу после Какаши, разумеется) ребятёнка узрел Шисуи и тут же закрыл глаза, упав в обморок. Кстати в этом состоянии он пребывал большую часть времени. Что ж, его можно понять, ведь в этих делах он был ещё совсем зелёным, вот нервная система с непривычки и не потянула такую нагрузку.
Сейчас, смотря на посапывающего сыночка Саске, Итачи думал, что ради такого и роды потерпеть нестрашно. То есть страшно, но это точно стоит того. Когда-нибудь этот малыш будет так же, как и Оками и Отоме бегать по двору и срезать декоративные кусты Итачи (но Итачи не будет его за это ругать, только покормит того своими отменными блинами), его День Рождения будет настоящим праздником не только для всей семьи Учиха, но и для приглашённых (или неприглашённых) Акацки, когда-нибудь Итачи придётся переться в школу, потому что малыш, как каждый уважающий себя Учиха, устроит драку с потомком Сенджу, но Итачи не будет винить его, а только похвалит.
Вот с такими мыслями акацушник прикрыл дверь в детскую и направился в школу.
Дверь в академию отворилась без привычного скрипа. Низкорослый, но внушающий опасение силуэт в ударном темпе двинулся вдоль коридора, но сделав в воздухе неясный кульбит и кое-как выровняв равновесие, застыл на месте. Нога, повстречавшая порог, неприятно ныла.
— Да что б вас! Откуда он взялся? — Итачи оглянулся на порог и погрозил ему кулаком, пока никто не видит. Какой палёный инженер вообще решил установить здесь порог? Его тут раньше точно не было. Сморгнув шальные слёзы, Учиха огляделся. Всё изменилось.
Он сбавил шаг и прям-таки поплёлся, разинув рот. В глухой стене появились окна, сменились обои, растения, и… И появилась маленькая стальная табличка — «Учихе Итачи — ребёнку, пожертвовавшему собой ради решения проблем взрослых». Итачи ухмыльнулся. Эти стены изменились, но они его помнили. Хранили его прошлое. Его утраты.
И новую утрату тоже, так как, кажется, ноготь на ноге был сломан.
Поэтому, придя домой и получив вопрос от Кисы: «А что с ногой, Итачи-сан?», Учиха пафосно ответит, что по нему ударило прошлое, и, сделав взгляд а-ля «Тебе меня не разгадать», гордо уйдёт под безнадёжный взгляд Кисаме, знающего, что его парень снова влетел по невнимательности в какой-нибудь косяк.
— Итачи-сан! — раздалось с другого конца коридора. Итачи вынырнул из волн своей фантазии, уже унёсших его к своему ненаглядному. — Проходите сюда, Сарада в кабинете директора. А мы Вас уже заждались… — тараторил какой-то мужик в страшенных очечах и с не менее страшенным зализанным причесоном. Итачи почти физически услышал задушенный вскрик оскорблённого существованием подобной несуразицы Мадары. А нет, не почти… Огромная сосноподобная фигура обнаружилась прямо под боком. В какой-то непонятной простыне, накинутой, Учиха боялся подумать, на голое тело.
— «Посмотри на этого бедного», — вопили глаза предка, а руки то и дело дёргались к чужой шевелюре.
— «Мадара, мы знаем, что ты на говно изойдёшь ради моды, но не позорься, умоляю», — отвечал (Итачи надеялся) его взгляд. Чтоб родственник снова не понял всё по-своему, черноволосый дёрнул его за край простыни, играющий роль рукава. Совсем слегка, чтоб кусок ткани, не дай бог, не сполз.
— А Вы, уважаемый… — обратился Итачи к «страшенным очечям», чтобы отвлечь Мадару от душевных терзаний и не дать его мнимому чувству прекрасного самоубиться.
— Шино Абураме, я здесь преподаю, — ответил больше не таинственный незнакомец, обернувшись на голос. — Я много о Вас слышал.
— Надеюсь, хорошего? — хмыкнул Учиха. Смотря кто говорил: если Сарада — то хорошего, если Кисаме — то божественного, если Мадара — то Итачи и гадать боялся.
— Рассказывал Ваш брат, так что, я бы сказал, неоднозначного, — ответил Абураме. — Ну вот и кабинет директора. Проходите, Итачи-сан и… А это ещё кто?
— Не беспокойся, он со мной, — бросил Итачи и зашёл в святыню школьной дисциплины. — Ты что тут делаешь?! — шепнул он идущему за ним Мадаре.
Пока старший Учиха бухтел что-то невнятное, брат Саске уже обводил взглядом комнату. Виновники сели по разным углам. Отпрыск хокаге с подбитым глазом подпёр собой засыпающего прямо на стуле отца, а его любимая племяшка с клоком блондинистых волос в руках… делала то же самое…
— И нафига я приходил?
Саске хрюкнул и проснулся от знакомого голоса. Обернулся на дверь, и, узрев за спиной брата Мадару в простыне, чуть снова не отошёл в объятия тьмы.
Итачи спиной почувствовал неизвестно откуда взявшийся жар. Трудно было не догадаться, что это пламенем победы полыхают глаза его предка. И полыхают они отнюдь не без причины.
Саске передёрнуло до такой степени, что покачнулась и Сарада, и лавка под ними.
Итачи встал, загородив брата от предка. Загородить предка от брата возможным не представлялись, так как хворостинкой пень не прикроешь, но брат терпеливый. Переживёт.
— Так что тут случилось? — неловко кашлянул Итачи. — Сарада? — девочка отвернулась, вскинув подбородок.
— «Наш человек», — подумал Учиха. Каждый Учиха в этой комнате.
— Ну не томите! Что произошло?! — запрыгал Мадара. Откладывать разговор было нельзя.
В общем, оказалось, что Сарадочка-то вовсе и не золото, и не серебро, и даже не алюминий. Возможно, она как свинец, такая же убийственная и ядовитая. А выяснилось это в следующих обстоятельствах.
Сидели, значит, почётные отпрыски себе преспокойно в академии, никого не трогали (даже друг друга). И на этом моменте их версии не просто расходились, а разлетались рикошетом.
По мнению Баруто, он оказался самой что ни на есть жертвой. Сначала какой-то бесчеловечный одноклассник самым бесчеловечным образом пнул его в спину, а он, не удержавшись на ногах (от неожиданности, разумеется), полетел вниз и тут же получил подошвой в лицо. Да, ни за что, что за дурацкие вопросы?
По мнению Сарады же, она спокойно писала конспект, и тут над ней зависла чья-то, наверняка, омерзительнейшая рожа. И не успела она поднять головы, как эта самая рожа уже летела к ней с невероятной скоростью. И так как встретить эту рожу своим лицом, да и руками она не хотела, то и нашла закономерный выход из ситуации. Она считала, что потери были минимальными.
Боруто с овальным красным отпечатком на лице так не считал. Но кто его слушал.
— А как, боюсь спросить, в твоих руках оказался этот… М… — Ирука указал на жёлтый пучок в ладошке Сарады. — Ну, ты понимаешь, обе ваши версии не объясняют эту ситуацию.
— Моральная компенсация, — твёрдо ответила Учиха. Брови Умино потянулись вверх. — Мама говорит, что если мужчина хочет коснуться лица женщины, то перед этим должен минимум подарить ей что-то от чистого сердца. Но так как мы не египтяне и понимаем, что сердце — это просто мышца, то я решила взять от чистой… почти чистой… головы.
Лицо Мадары извернулось в непонятном выражении.
— Она выдрала парню клок волос за то, что он её чуть не поцеловал случайно, — любезно пояснил Итачи на ушко родственнику.
Саске и Наруто неловко кашляли. Похоже, что они оба переживали все стадии пневмонии за минуты. Пауза начала затягиваться.
Рингтон Итачи прозвучал, как гром среди ясного неба.
— Алло, Итачи-сан, я понимаю, Вы там делаете важнецкую работу, но почему-то в доме до сих пор никто не появился, а детям скучно. Я боюсь… — на фоне беспокойного, но такого родимого голоса, визжал ещё один, совсем не такой родимый — дитё клиентки. — Ну, в общем, закругляйтесь там и давайте уже домой.
Решив последние вопросы с дракой, высокие договаривающиеся стороны расстались на вполне миролюбивой ноте, без обещаний уйти из деревни как минимум. Подобрав спящего Наруто и простыню Мадары, в которой он уже успел рассесться аки римский бог, черноволосая четвёрка поспешила домой, навстречу нравоучениям должной вот-вот вернуться Сакуры.
