Он не может быть моим соулмейтом!

Многие считали Чонгука слишком зацикленным на теме соулмейства. Конечно, родители парня одобряли подобную «лебединую верность» незнакомой предназначенной, но всё равно немного беспокоились о судьбе сына. Чонгук рос непослушным мальчишкой. С самого рождения он был очень любознательным, невероятно милым, но в то же время дебоширом, которых не сыщешь. Став школьником, Чон не изменял своим привычкам: любил подшучивать над другими и постоянно попадал в передряги. Вот только в один миг всё окружение ученика сразу от него отдалилось. Тогда одноклассники договорились, что не будут потакать такому задире как Гук — всё-таки он не сможет приставать к другим, если останется один. Так и случилось. Единственное, что оставалось мальчику — так это слушать выпады в сторону своего дурного характера, на который наверняка повлияли «проклятые» цвета глаз. Потом и вовсе дошло до абсурда — ученики стали ходить с оберегами, а некоторые и с крестами, чтобы уберечь себя от нечисти в лице Чона. А тому безумно хотелось показать своё «я», вот только школьник понимал, что подобными действиями лишь усугубит положение вещей, а этого делать не стоит. Таким образом, он взялся за учебу: начал много читать, усердно выполнял домашние задания и во все тридцать два улыбался учителям, что вскоре прониклись к мальчику искренней симпатией. И Чонгук смущался. Он никогда не хотел признавать, что принадлежит к тому типу людей, что являются напыщенными снаружи и чувствительными внутри. А по факту, мальчик был довольно стеснительным — в частности, это относилось к людям, с которыми Чонгука что-то связывало и с которыми совсем не хотелось портить отношения. Время от времени парень всё же не сдерживался и мог пустить едкий комментарий, однако это всегда происходило с теми, на кого Чону было плевать. Но рано или поздно устоявшиеся стереотипы рушатся, и на их смену приходит то самое исключение из правил. С Гуком это произошло после переезда в Корею, когда он перевелся в новую школу и встретил её — колючку, что с первого же дня набросилась на парня, словно мегера. Поначалу Чон не мог понять что происходит: необоснованная агрессия со стороны одноклассницы ничем не объяснялась. И что прикажете делать? Чонгуку, конечно, хотелось начать войну, вот только в выпускном классе показывать свое «фи» — себе дороже. Всё-таки парень давно слыл примерным учеником, одним из лучших — тем, кто никогда не попадает в неприятности. И теперь нарушать свою репутацию из-за какой-то оторвы не хотелось от слова совсем. Можно было бы игнорировать, но имелось нечто необъяснимое, заставляющее Чонгука держаться рядом с этой задирой — его к ней тянуло. Он не мог этого объяснить, поэтому списывал всё на то, что никогда не состоял в отношениях, а эта девушка — первая представительница прекрасного пола, что обратила на него внимание, пусть и таким необычным способом. Конечно, в японской школе парень получал какие-то любовные письма, но они даже не были подписаны, так что ту писанину он даже не рассматривал в качестве внимания. А в Корее всё стало куда интереснее. И пусть Чон по-прежнему жил с уверенностью в силе соулмейства, он не мог отрицать, что одноклассница его заинтересовала. — О чем задумался? — Дохё ставит перед парнем чашку с какао, после чего заходит за спину, чтобы положить ладони на чужие плечи. — Да так, вспоминал, когда ты мне понравилась, — он смотрит на жидкость в чашке, после чего берет ложку, чтобы положить сахар. — И как успехи? Вспомнил? — подбородок Дохё размещается на лохматой макушке, а ладони девушки ведут чуть ниже к груди Чона. — Нет. Хотя, кажется, что сразу, — Гук получает поцелуй в щеку, после чего делает первый глоток. — Забавно, ты находишься у меня дома и хозяйничаешь на моей кухне. — Я только приготовила тебе какао. Не думаю, что это можно назвать «хозяйничаешь», — выпускница морщит нос, после чего спешно ретируется в комнату Гука, заваливаясь на ковер. Чон заходит в комнату сразу после того, как допивает напиток: — Уже известны результаты вступительных экзаменов? — Нет. Рано еще. А ты уже знаешь? — девушка водит пальцами по невероятно мягкой поверхности, продолжая валяться и чувствуя себя героиней рекламы какого-нибудь магазина «Всё для домашнего уюта». — Тоже не знаю, но ждать осталось недолго. — Ну, тебе не о чем беспокоиться: ты же умный, — Дохё переворачивается на бок и тянет Гука за ногу вниз, взглядом приказывая, чтобы он улегся на ковер рядом с ней. — Как будто ты глупая. И вообще, я столько времени угрохал на подготовку тебя к экзаменам, что ты обязана сдать всё на «отлично», — он падает, сразу же поворачиваясь к девушке лицом и целуя как можно нежнее. Они оба знали, что всё произойдет сегодня, оба готовились как морально так и физически (о подробностях история умалчивает). Знали. Вот только теперь, лежа на ковре и лениво целуясь, они намеренно оттягивали тот самый момент. Чонгук понятия не имел, как всё сделать правильно. Конечно, он проштудировал множество статей в Интернете, черпая оттуда различные советы и инструкции, но сейчас вся информация полностью выветрилась из головы парня. Наверное, нервы. А еще Чона волновал вопрос, как поступить правильнее: сначала начать раздевать Дохё или всё-таки начать раздеваться самому? Он как-то об этом не подумал. Хулиганка в свою очередь пустила ситуацию на самотек. Она медленно отвечала на поцелуй, подозревая, что за ним последует кое-что еще, однако Гук пылкой инициативы не проявлял, а девушка не хотела делать этот шаг первой. Кто здесь мужик, в конце концов? И почему они решили посидеть «на абсолютно трезвую голову»? Теперь жалеют. Оба. Потому что для такого шага недостаточно смелости. Может, они просто-напросто не готовы? Да и вообще затеяли всё это зря? — Пойду… водички выпью, — Дохё практически вылетает из комнаты, оказываясь в коридоре. Дома у Чонгука никого, осознание происходящего бьет в виски, и девушка невольно вспоминает то бесчисленное количество раз, когда всё могло произойти. Они уже совершеннолетние, что окончили школу и готовятся к поступлению. Да и встречаются не первый месяц. Чимин с Момо уже назначили дату свадьбы, а Чонгук с Дохё даже переспать не могут! Что за ерунда? Хулиганка и сама понимала, что оттягивать не к чему. Вот оно: то, что называют «и хочется, и колется», но бороться с непонятным страхом довольно сложно. Девушка прислонилась к двери, до которой успела добежать, а затем уселась на холодный паркет, стараясь «настроиться». — Дохё? — Чонгук осторожно подошел к темноволосой, после чего протянул свою ладонь. — Пол холодный — простудишься. — Не простужусь, — она отрицательно замотала головой. — Вот отморозишь свои детородные органы, и что тогда? Как собираешься детей рожать? — шутка Гука не зашла. Дохё так на него посмотрела, словно одарила золотым рублем. — Видимо, я в любом случае никак и никого не собираюсь рожать, если мы переспать не можем. Дети ведь не появляются из воздуха. Серьёзный разговор. Опасность. Им обоим бы бежать без оглядки, вот только поговорить всё же стоит. — Ты же знаешь, что я люблю тебя? — Чон смотрит нечитаемым взглядом, затем опускается на корточки, чтобы прижать сидящую у двери печальку к себе. — Придумаем что-нибудь. А думать на самом деле нечего. В таких случаях нужно валить и трахать, как говорится. Чонгук понимает, что Дохё всегда будет бояться, что ему нужно быть чуть настойчивее, а не пасовать сразу же, как только девушка начинает сомневаться. Но парень не может. Ему страшно сделать что-то не так, причинить ей боль или, того хуже, натворить что-нибудь такое из-за чего Дохё навсегда от него отвернется. В голове некстати возникает Юнги с его вечными нравоучениями и фраза о том, что даже Чимин «уже преуспел». Чонгук тогда лишь показал пальцем на Тэхёна, утверждая, что они с Джису тоже ждут у моря погоды, на что Тэ лишь рассмеялся, отвечая «уже нет». И нельзя сказать, что Чона слишком волнует мнение остальных, просто пасти задних тоже не хотелось. Юнги вообще смеялся в припадке, ибо знал Дохё довольно хорошо. Он даже упустил момент, когда они стали чуть ли не лучшими друзьями. Мин вообще уверен, что не будь они так близки, он бы ни за что не поверил, что хулиганка так долго ломается. Йери, Джису вообще всегда были эталонами целомудрия, а Момо — хоть и противная, но тоже относилась к ряду правильных. И кто бы мог подумать, что больше всех будет держаться именно Дохё? Уму непостижимо. Она сидит, обмякая в чужих объятиях, когда Чонгук принимает решение покончить с этим сегодня. Неизвестно, когда еще представится возможность побыть наедине, поэтому нужно попытаться (уже непонятно в который раз). Парень настойчиво целует и открывает дверь в родительскую спальню, сразу же направляясь к кровати. А Дохё лишь просовывает свой язык глубже, оглаживая им нёбо, и сплетает руки на корпусе своего соулмейта. Девушка прогибается в пояснице, как только оказывается прижатой сильным телом к матрасу, и принимается надавливать зубами на юркий язычок. Когда женская футболка летит в сторону, Чонгук чувствует, как прижимается к нему податливое тело, затем ерзает, освобождаясь от брюк, в которых резко стало слишком тесно. Он давит на упругие бедра, невольно касаясь их своим нарастающим возбуждением сквозь ткань боксеров. А Дохё стягивает с парня футболку, после чего возобновляет поцелуй с новой силой. Чувствуя напор, Гук бьется языком, вылизывая чужой, что постоянно ускользает куда-то в сторону и бьется о щеку. А девушка немного стонет, когда оказывается без нижней части белья, и не остается в долгу, стягивая одним рывком мужские боксеры. Чонгук тянется к карману брюк за резинкой, стараясь совладать с дрожащими руками. Он пристраивается медленно, когда поддевает замок лифчика и стягивает его за бретели, а после ведёт пальцем левой руки от запястья до плеча Дохё, пока правая рука останавливается на женской щеке. Хулиганка обвивает ногой сильную ляжку и смыкает руки замком, двигаясь Чону навстречу. А он замирает и сглатывает, когда чувствует жар чужого тела, и приставляет головку ко входу, что пульсирует с невероятной силой. Дохё целует мокро и немного отстраняется, так и не решаясь открыть глаза. И Чонгук делает пробный толчок — всего лишь соприкосновение члена с половыми губами, а крышу сносит так, словно парень уже взял своего соулмейта во всех возможных позах. Главное — успокоиться. — Ты как? — он дышит так, словно пробежал стометровку за десять секунд, и держится из последних сил, когда возбуждение возрастает и чувствуется, как нижние губы щекочут член, словно заманивают погрузиться глубже. — Т-тты ннне с-сделллал еще ничч-чего, — Дохё открывает глаза и умирает всеми известными способами, когда на её запястьях смыкаются сильные руки, а потом головка немного углубляется, и девушка старается смотреть куда угодно, лишь бы не на Чона. Вход по-прежнему закрыт — плева не тронута, а значит Гук проник совсем неглубоко. Девушке кажется, что еще немного и у неё остановится сердце, а партнер словно издевается, когда припадает губами к шее и всё-таки толкается вперед так, что задевает. Матрас под телом Дохё пружинит, когда она издает неопределенный писк. А Чон тушуется, пугаясь до чертиков, и старается не шевелиться, чтобы не сделать больнее. — Семь секунд! Дай мне семь секунд! — хулиганка выставляет руки вперед, как только парень ослабляет хватку, и старается привыкнуть к нахождению внутри чего-то инородного. — Почему семь? — голос Гука на грани срыва, поэтому парень говорит шепотом, застыв в одном положении. — Мое любимое число, — девушка кусает нижнюю губу и вдыхает полной грудью. — Вроде уже не больно. Продолжай. И Чон загоняет член глубже, после чего медленно выходит, начиная толкаться по принципу двойной качели. Дохё уже не чувствует боли, но стенки влагалища неприятно давит до тех самых пор, пока возбуждение не перекрывает все неприятные ощущения. Она вскрикивает, затем замолкает, когда Чонгук, продолжая толкаться, засасывает её нижнюю губу и касается руками талии. Они дышат в унисон и Дохё припадает к чужой мочке, посасывая её и немного оттягивая зубами, после чего Чон изливается и шумно выдыхает, проводя языком по женской щеке. Перед глазами миллионы звёзд, дыхание совсем загнанное, а по телу приятные отголоски дрожи и полная удовлетворенность от произошедшего. Чон ложится на спину, оглаживая своей рукой ладонь Дохё, затем переплетает их пальцы. — Почему у меня такое чувство, будто Юнги свечку держал? — Если бы во мне было побольше энергии я бы побила тебя подушкой, — девушка скользит рукой по обнаженному прессу и укладывает голову на чужое плечо, сразу же чувствуя теплые объятия. — Всё оказалось не так страшно, да? — Мы не будем сейчас это обсуждать, Чон Чонгук, — Дохё шипит, но не отстраняется, думая, что всё действительно оказалось не так страшно.