Трудовые будни ангелов-хранителей

Вечером они снова всей четверкой собрались у Изуки и дожидались только Мияджи. А пока коротко ввели в курс дела Касамацу. Ему стало любопытно, к тому же Мияджи тоже третьегодка и ангелом стал практически в одно время с ним. Это даже как-то объединяло уже заочно. А еще довольно интригующие новости об этом первогодке – Такао... В дверь позвонили, и Изуки бросился открывать. – Извини, пробки были, еле добрался, – пояснил задержку Мияджи, разуваясь. – Ничего, мы зато успели рассказать все Юкио, – улыбнулся Шун. – Юкио? – недоуменно переспросил Мияджи. Имя знакомое, но вспомнить, кому оно принадлежало, он так и не смог. – Сейчас увидишь. Они прошли в комнату, и там Мияджи понял, про кого шла речь. С Касамацу они не раз сталкивались на матчах, но в последний год как-то не доводилось, и то, что оба теперь хранители, стало огромным сюрпризом. Поначалу он вел себя довольно скованно, но быстро расслабился, чувствуя непривычное доверие к этим ребятам. Те, в свою очередь, тоже быстро привыкли к нему, и вскоре он, как и остальные старшие, стал для Фурихаты и вымотанного Куроко, лежавших на уже своих личных, можно сказать, футонах, Кие-нии (у других короткие имена, вот и Киеши они решили сократить). Поворчав немного, Мияджи все же согласился. – Слушай, Киеши, ты не знаешь, первогодка из твоей команды – Такао – ангел? – не сдержался, в конце концов, Изуки. – Такао? – удивился Мияджи. – Нет, он не ангел вроде. Я бы вообще назвал его дьяволенком. А почему вы спрашиваете? – Понимаешь, когда мы сегодня поговорили с тобой и уже возвращались к команде, то наткнулись на него, – объяснил Шун, – и он сказал "Птички"... – Птички? – поднял бровь Мияджи. – "Пока-пока! До скорой встречи, птички!" – повторил Коки, как и Такао выделяя интонацией последнее слово. – Странно, – Мияджи задумчиво почесал затылок. – Он никогда ничем не показывал, что может быть хранителем. И никак не намекал, что знает про меня. А крылья... – Крылья он может просто скрывать, – заметил Касамацу. – А вот глаза... ты не замечал ничего подозрительного? – Да нет вроде... Я как-то не особо присматривался к ним, – покачал головой Мияджи и... отвел взгляд пожелтевших глаз. Ребята удивленно переглянулись. Куроко осторожно поинтересовался: – Кие-нии, он... тебе нравится? – Что, так заметно? – криво усмехнулся Мияджи. – Да нет, – ответил Касамацу. – Просто ты отвел глаза, когда сказал, что не присматривался к нему. Да и вообще... ты с какой-то особой теплотой говоришь о нем. Мияджи осмотрел парней, без тени насмешки глядевших на него, и признался: – Да, он нравится мне. Такао, на самом деле, довольно обаятельный чертенок, хоть и болтливый. Но на площадке он становится серьезным, сильным и даже, я бы сказал, хищным. Это не может не цеплять. Вот только... – он помолчал и взорвался: – Этот Мидорима, чтоб его! Такао постоянно крутится вокруг него, ни на шаг не отходит, а тот только пользуется им, как слугой, и заставляет возить на рикше. Даже за друга не считает! Хотя с ним больше никто толком не общается, только Такао! Мог бы и подружиться, фанатик хренов! – Эм... Фанатик? – пока Мияджи переводил дыхание, вклинился Изуки. – Гороскоп Оха-Асы, слышали о таком? Ни дня без талисмана, – презрительно фыркнул Мияджи. Куроко понимающе кивнул. – И все свое время Такао тратит на этого Мидориму. – А сокомандники? – удивился Касамацу. – Ну, с нами он тоже общается, но так, ни о чем конкретно. А хотелось бы узнать его получше... Если бы не этот Мидорима... Он, конечно, наш Ас, но все равно бесит, – продолжал негодовать Мияджи. – А Такао... Ему нравится Мидорима, как думаешь? – осторожно спросил Фурихата. – Без понятия, Коки. Но, скорее всего, нравится, хоть он и никак не показывает этого. Не просто же так Такао постоянно рядом с ним, причем с первого дня знакомства. Вряд ли это ради того, чтобы позлить нашего цундере. И вряд ли у него это будет взаимно. Он мрачно замолчал. Ребята сочувственно посмотрели на него, а потом Мияджи встрепенулся и решительно сменил тему: – Кстати, как часто вы собираетесь? – Раз в несколько дней точно, – с радостью последовал его примеру Изуки. – Точнее, ночей. Парни остаются у меня с ночевкой. – И ваши родители не против? Мои, правда, спокойно отпустили на ночь. Ваши тоже? Те переглянулись и вздохнули. Немного помолчав, Изуки все же заговорил, делясь пережитым. – Извини, Шун, – виновато произнес Мияджи. Тот покачал головой. – Ничего, ты же не знал. Да и немало времени прошло, уже не так тяжело, как раньше. – И все же... Постой, ты уже три года без подопечного? Изуки кивнул: – Да, уже четвертый год пошел. А ты, кстати, в прошлом году еще не был хранителем, я не видел крыльев. – Верно, – подтвердил Мияджи. – Тогда, сразу после нашего матча, мы с братом поехали к тете. Постоянно были перебои со светом, и я спустился в подвал, проверить рубильник, но... началось землетрясение, и меня сильно завалило. Обошлось практически без травм, только вот дышать было нечем. К тому времени как приехали спасатели и скорая, я уже практически не дышал, а пока меня откапывали и откачивали... После этого я стал хранителем. Хорошо хоть брат и тетя не пострадали. Все ребята мягко дотронулись до него, поддерживая, и Мияджи почувствовал, как становится легче. Следующим заговорил Юкио, а потом и Куроко с Фурихатой. С каждым разом говорить о случившемся было проще и не так болезненно, поэтому закончили они без особого напряжения. – Ладно, давайте полетаем, что ли? – предложил Коки. Ребята радостно согласились и поспешили в сад, на ходу расправляя крылья и весело пихаясь в дверях. Снова загорелись их глаза, и Мияджи от неожиданности шарахнулся в сторону. – Твою ж налево, Юкио, ты как демон! – выругался он, зло сверкнув ярко-желтыми глазами. Парни расхохотались, вспомнив свою реакцию. – Вот такой вот, – весело хмыкнул Касамацу. – Что хоть за... вид? – Филин. А ты кто? Все смотрю-смотрю, а понять не могу. Мияджи пожал плечами: – Хрен знает. Я в них не разбираюсь. – Похож на скопу, – вмешался Шун. – И крыльями, и глазами. – А ты орел, верно? – Да. Коки – воробей, а Тецу – голубь. – Это-то я понял, – усмехнулся Мияджи и неожиданно резко оттолкнулся от земли. – Эй, догоняйте! Секундный ступор, и остальные ангелы ринулись за ним. – Так нечестно! По небу раскатился дьявольский хохот Мияджи. Налетавшись вволю, ребята вернулись в дом и, оголодавшие, налегли на вкуснейшее карри, которое для них заранее приготовила Юми-нээ. Остаток вечера прошел в обучении Мияджи премудростям ангелов, веселых играх в приставку, где постоянно побеждал Касамацу, к всеобщему удивлению, и в откровенных разговорах о себе, о родных... И только в час ночи они устало завалились спать, мгновенно отрубаясь. *** Распрощавшись утром и напутствовав Мияджи обязательно поговорить с Такао, ну или хотя бы последить за ним, ребята разбрелись по школам. У всех впереди по несколько игр, и тренировки были очень упорными. Проигрывать ни один из них не собирался. Хорошо хоть на их посиделки баскетбол не влиял, они заранее договорились не смешивать одно с другим. Поэтому никаких обид не возникало. Изуки, Фурихата и Куроко сразу по приходу попали в цепкие ручки Рико. Касамацу, как приехал в школу, тут же увеличил нагрузки вдвое. А чтобы перестали шутить о девчонках. Какие девчонки, когда у них отборочные?! И только Мияджи, абсолютно расслабленный после таких домашних посиделок, необычайно мирно принялся разминаться. И даже после тренировки потрепал Такао по волосам, хваля за хорошую работу. Такао дернулся и удивленно уставился на семпая: – Ты чего, Мияджи-сан? – Хорошо постарался сегодня, заслужил, – хмыкнул Мияджи. Такао гордо заулыбался: – Мы с Шин-чаном всех порвем! Да, Шин-чан? Тот равнодушно посмотрел на него, как-то странно дернул головой, видимо, обозначая положительный ответ, и пошел забрасывать ежедневную норму трехочковых. Такао закатил глаза и повернулся обратно к Мияджи: – А ты, Мияджи-сан, уже закончил? А то все уже разошлись, только ты остался с нами. – Еще чего захотел! Идем-ка один-на-один сыграем! – грозно ответил Мияджи и, обхватив ладонью затылок Такао, подтолкнул вперед. Тот резко вывернулся, кинув на него странный, нечитаемый взгляд, и решительно подхватил мяч. Мияджи бросился вперед, чтобы перехватить, и игра началась. Вот только этот взгляд и то, как отшатнулся от его прикосновения Такао, как напряглась и закаменела его шея под рукой, не давали покоя. Что-то было не так. Но что? У Шутоку, как и у Сейрин, до финала было две игры в один день и две в последний – полуфинал и финал. И уже с первыми двумя пришлось повозиться. Мидориму сразу заблокировали, и Такао чаще пасовал остальным товарищам, постоянно отслеживая их местонахождение на площадке и не забывая еще и о противниках. Причем, что в первом матче, что во втором. К тому же Мияджи, без остановки матерившийся себе под нос, с тревогой замечал, как выдыхается к концу второй игры Такао, как все сильнее щурится покрасневшими глазами, без остановки используя соколиный взгляд. Многое зависело сегодня от него, и парень уже слишком устал. Но помочь ему никак не выходило, это бесило Мияджи сильнее всего. Они выиграли, не зря все-таки старались. И устало побрели к раздевалке. Там, вяло переговариваясь, переоделись и принялись расходиться. Первыми ушли запасные, после Кимура и Оцубо. Капитан кинул взгляд на Мияджи, неотрывно смотревшего на Такао, усмехнулся и вышел. Мияджи поколебался немного, но последовал за ним, решив подождать в коридоре, пока не уйдет Мидорима. Шинтаро коротко глянул на напарника. Тот махнул рукой: – Не жди меня, Шин-чан. Я еще немного тут... – Хорошо, – Мидорима отвернулся, пряча за бликами очков беспокойство за Такао, и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Впрочем, через пару минут она бесшумно открылась и закрылась вновь. Зашедший Мияджи посмотрел на кохая, который прислонился лбом к шкафчику, закрыв глаза. Он выглядел настолько разбитым, что сердце Мияджи сжалось, захотелось крепко обнять его и не отпускать. Не выдержав, он тихо подошел к кохаю и положил руку на плечо: – Такао, ты как? Вот только такой реакции он никак не ожидал... – Нет! Не надо! – с криком Такао резко обернулся, оттолкнул чужую руку и шарахнулся назад, ударяясь спиной об шкафчики. Мияджи в шоке смотрел, как Такао судорожно обхватил себя руками, вскидывая на него глаза – не обычные серо-голубые, а ярко горевшие янтарные. Появившиеся внезапно крылья обвили дрожащее тело, скрывая и защищая. – Такао, так ты тоже... – пробормотал изумленно Мияджи, но Такао его не дослушал. – Не трогай, пожалуйста, не надо... Такая реакция выбила Мияджи из колеи, и несколько секунд он просто смотрел на Такао. В голове перекати-полем крутилась мысль, как далеко ушел Мидорима и не вернулся ли он, услышав крик, но стало как-то наплевать, едва Мияджи осознал, что могло крыться за такой реакцией на чужие прикосновения. – Черт возьми, Такао, неужели ты... тебя... Горько усмехнувшись, Такао сполз по шкафчику вниз, садясь и по-прежнему обнимая себя руками и крыльями. – Понял, да? – Когда?.. Как?.. – Около полутора лет назад, после проигрыша Поколению Чудес. Разругался с сокомандниками, долго ходил по улицам, ненавидя их всех. И команду, быстро опустившую руки, и Поколение, особенно Мидориму, – выплюнул Такао. – Он больше всех остальных забил мячей, он смотрел так, словно меня... нас там вообще не было, мы для него, для них всех – никто, пустое место. – Такао... – Я полностью погрузился в ненависть ко всем и не заметил, как забрел в какой-то переулок. Получил удар по голове и отрубился, а когда очнулся... они... – голос Такао сорвался. – Они? То есть... не один? – ужаснулся Мияджи. – Трое, четверо... Я не помню. Все, что осталось в памяти, – постоянные удары, разрывающая боль и... что нечем дышать... Потом меня бросили истекать кровью... Я почти умер, когда на меня кто-то наткнулся и вызвал скорую. После этого я и стал... таким... Сердце Мияджи болезненно ныло. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что бушевало сейчас в душе Такао. – Такао... – После этого ненавижу прикосновения, ненавижу гребанное Поколение, ненавижу Мидориму... – уже не обращая никакого внимания на семпая, хрипло бормотал Такао. – Ненавижу... – Такао... Такао, прекрати, приди в себя! Эй, ты меня слышишь? – Ненавижу их, ненавижу, ненавижу... – Такао! – Мияджи шагнул к нему и вздернул его на ноги. Взвыв, Такао рванулся из его рук, сверкая обезумевшими глазами, но Мияджи держал крепко. – Пусти, не трогай! Не надо! – Приди в себя, Такао! – прорычал Мияджи, с силой встряхивая его. Не помогло – Такао по-прежнему вырывался, взгляд его был абсолютно сумасшедшим, и Мияджи уже не знал, что делать. Единственный способ, который приходил на ум, мог сделать только хуже. Но выбора не было. Такао захлестывали невыносимая боль и безумие, даже их отголоски сводили Мияджи с ума. Поэтому, коротко размахнувшись, Мияджи отвесил ему хлесткую пощечину, молясь, чтобы Такао его не возненавидел после этого. – Очнись, ну же... Казу... – не выдержав, Мияджи позвал его по имени, как втайне давно мечтал сделать. Жаль только, что момент не тот... Удар и имя сделали свое дело – Такао моргнул раз, другой, и взгляд его стал осмысленным, сфокусировавшись на лице Мияджи. – Мияджи-сан... – Можешь просто Киеши, – с облегчением выдохнув, предложил Мияджи. – Кие-чан... – Такао издал смешок и внезапно расхохотался. "Истерика? И что, снова пощечиной в чувство приводить? Нет, пожалуй, это не выход", – задумался Мияджи, с тревогой наблюдая, как захлебывался смехом, переходившим во всхлипы, Такао. Из янтарных глаз потекли слезы, и Казунари закрыл лицо руками. Мияджи не выдержал – привлек его к себе, обнимая, обхватывая крыльями и давая выплакаться на своем плече, пытаясь разделить с ним боль, забрать себе... Такао напрягся, едва почувствовал чужие руки, обвившие его, но сдался и уткнулся лицом в плечо старшего ангела, выплескивая пережитое. Со слезами уходила и боль, так долго терзавшая в кошмарах. Конечно, еще не раз он будет просыпаться с криками и в слезах, но начало выздоровлению, душевному спокойствию положено. И совершенно неожиданно чувствовалось, как оттягивал на себя часть неприятных ощущений Мияджи... Сколько они так простояли, никто из них не знал, но вскоре Казунари перестал плакать и просто грелся в неожиданно не отталкивающих объятиях, крепких и надежных. – Тебе легче? – прошептал Мияджи. – Да, – просипел сорванным голосом Такао. – Но я все равно ненавижу чужие прикосновения. – Но ты постоянно кого-то касаешься, – растерялся Мияджи. – Именно, я касаюсь. Пытаюсь хотя бы так побороть отвращение и страх. – А баскетбол? – Нормально с ним все. Уже не ненавижу. Да и к контакту с другими игроками спокойней отношусь. Мияджи замялся, но все-таки спросил: – Тебе сейчас тоже... противно? – Хм... Нет, как ни странно, – признался Казунари. – С тобой мне спокойно, даже как-то уютно... Кие-чан. Мияджи уткнулся носом в черноволосую макушку, чтобы скрыть смущенный румянец. Ему тоже было очень приятно так стоять, даже слишком приятно... Теперь, когда Такао успокоился, Мияджи в полной мере прочувствовал, что они стояли, очень тесно и крепко прижавшись друг к другу. Это не могло не подействовать на него. Пора бы уже отодвинуться, пока Такао... Казу не понял, какие реакции вызывал. Ему это по-любому не понравится, после того, что с ним произошло-то. – Ладно, пойдем, Казу, я провожу тебя до дома. – Э? Зачем, Кие-чан? Я ж не девушка, чтобы меня до дома провожать, – усмехнулся, но как-то вяло Такао. – Не девушка, но даже так это опасно, – отрезал Мияджи, не желая прямо говорить, что история может повториться. Казунари же идиотом не был и сразу понял, что не сказал, но подумал семпай. Тяжело вздохнув, он кивнул. – Ладно. Все равно Шин-чан уже ушел... Мияджи скрипнул зубами, но промолчать не смог: – Ты правда ненавидишь Мидориму? Почему тогда все время проводишь с ним? – Выбора нет... Да и... на самом деле, я не ненавижу его, просто злюсь. Со вздохом Мияджи разжал руки, мягко отстранил Такао. – Вытирай лицо, Казу, и пойдем, уже темнеет. – Хм, Кие-чан, ты теперь меня так и будешь по имени звать? – доставая полотенце, не удержался Такао. – Ты против? Тогда не буду, – пожал плечами Мияджи. – Да нет, мне даже нравится, – задумчиво произнес Казунари, запихнул полотенце в сумку и закинул ее на плечо. – Я готов, Кие-чан, пойдем? – Ага. И они вышли из раздевалки, так и не увидев, как перед этим неслышно закрылась дверь, не узнав, что на протяжении всего этого времени за дверью, прислонившись к нею лбом и едва дыша, стоял Мидорима и ловил каждое их слово... *** Отступив в темноту коридора, Мидорима мрачно наблюдал, как, тихо переговариваясь о чем-то, уходили Мияджи и Такао. Подождав немного, он пошел следом, все равно ему почти в ту же сторону. Практически не глядя на дорогу, Шинтаро перебирал воспоминания о произошедшем... Он тоже заметил, как сильно вымотался на играх Такао – основной удар пришелся именно на него. Такао пришлось задействовать все, что было у него в наличии: силу, гибкость, глаза, ум... И выдохся он неимоверно... Натура цундере не позволила Шинтаро спросить, как себя чувствовал напарник, поэтому оставалось только наблюдать за ним. Да и то не вышло – Такао остался в раздевалке, а Мидориме пришлось уйти. Радовало, что Мияджи, который явно неровно дышал к Такао, так что даже Мидорима это понял, тоже уже ушел. Пожалуй, стоило идти помедленнее, может, Такао быстро возьмет себя в руки и догонит. Тогда они вместе пойдут домой, как это происходило каждый день после тренировок. Но едва слышный шорох за спиной отвлек Мидориму, он обернулся и увидел, как закрылась дверь в раздевалку. Нахмурившись, он поспешил вернуться, но, уже взявшись за ручку, замер. Хорошо слышимый голос Мияджи донесся через дверь. Шинтаро решил подождать, узнать, что именно хочет Мияджи от кохая. Вот только услышав перепуганный вопль Такао, Мидорима похолодел. Мелькнула мысль, что Мияджи пристает к его напарнику, но тут же пропала, едва Шинтаро услышал, каким шокированным голосом говорил семпай. Судя по всему, он просто беспокоился и хотел узнать у Такао, все ли в порядке, а тут... Но слушая исповедь Такао, Мидорима едва сдерживал ярость и желание убивать. Как кто-то мог так поступить с Такао?! С Такао, который всегда был душой компании, шутил и смеялся, на площадке же становясь серьезным, сильным и опасным. Который за это короткое время знакомства успел пробраться в сердце снайпера... Прислонившись лбом к двери, Шинтаро с горечью слушал, как пылко говорил о ненависти к нему Такао. Больно... За все это время, что они провели вместе, Такао успел просочиться сквозь стены, что возвел вокруг себя Мидорима. Такао они не остановили, и он играючи обвел вокруг пальца Мидориму, сделав свое присутствие в его личном пространстве жизненно необходимым. Поначалу Шинтаро терпеть его не мог, считая таким же прилипчивым и пустоголовым, как Кисе. Но со временем его мнение изменилось. Хотя болтовня Такао по-прежнему доводила, собственное одиночество уже не приносило удовольствия. Мысли постоянно крутились вокруг напарника, не давая отвлечься, и даже во снах Такао не оставлял в покое – сперва просто вынося мозг своим трепом, а потом появляясь с лукавой улыбкой и в провокационном виде и заставляя просыпаться взмокшим, возбужденным. Такао Казунари невероятно легко взял крепость по имени Шин-чан... И как же теперь было больно слышать, что его чувства безответны и вообще он вызывает только ненависть у любимого человека. – Пусти, не трогай! Не надо! – надрывный крик Такао выдернул Шинтаро из его мыслей и заставил содрогнуться – столько боли и даже безумия в нем прозвучало. Он уже повернул ручку, твердо намереваясь войти и самому привести в чувство Такао, не доверяя Мияджи, как... – Приди в себя, Такао! – рык семпая, и раскатистый звук пощечины. Мидорима замер. Неужели Мияджи на самом деле ударил Такао, даже зная теперь, что произошло с ним? Но это, похоже, сработало, потому что Такао затих. А прозвучавшие следом слова впились в сердце Шинтаро острыми когтями ревности. – Очнись, ну же... Казу... Казу... Ну почему именно Мияджи? Как же Шинтаро хотел оказаться на его месте, приводя Такао в себя, успокаивая и называя по имени. Пусть он не был уверен, что смог бы так непринужденно говорить, но он постарался бы не быть таким холодным, как обычно. – Кие-чан... Шинтаро скрипнул зубами. Неужели чувства Мияджи небезответны? Как-то слишком легко принял его Такао. С другими он был мил, весел и обаятелен, но не подпускал к себе, а тут... Истеричный смех заставил напрячься. Как бы Мияджи снова не пришлось отвешивать оплеухи... Но после раздевалка наполнилась всхлипами, и Шинтаро с облегчением выдохнул. Немного подумав, он все же рискнул заглянуть внутрь. Вот только увиденное ему абсолютно не понравилось – Мияджи и Такао стояли боком к нему, крепко обнимаясь. Такао плакал, уткнувшись в плечо семпая, а Мияджи прижимал его к себе, одной рукой зарываясь в его волосы. Мидорима сдавил дверную ручку, словно пытаясь сломать или представляя на ее месте эту самую руку семпая. Всхлипы утихли, но парочка распадаться не спешила, заводя Шинтаро еще сильнее, наполняя горечью и пониманием, что эту битву он явно проиграл. Непонятно только, почему тогда Такао не оставит его в покое, раз Шинтаро ему ненавистен, а Мияджи небезразличен? Прозвучавшие следом слова только укрепили его подозрения. – Тебе сейчас тоже... противно? – Хм... Нет, как ни странно. С тобой мне спокойно, даже как-то уютно... Кие-чан. Вот и все, Мидорима... Тебя ненавидят, а с Мияджи хорошо... Глядя, как Мияджи уткнулся носом в макушку Такао, а тот нормально это воспринял, Шинтаро впервые почувствовал себя полностью разбитым. Уже прикрывая дверь, чтобы уйти, он внезапно услышал то, от чего сердце сперва замерло, а потом наполнилось надеждой, что еще не все потеряно. – Ты правда ненавидишь Мидориму? Почему тогда все время проводишь с ним? – Выбора нет... Да и... на самом деле, я не ненавижу его, просто злюсь. Мидорима отступил в тень коридора, чтобы его не заметили... Придя домой, Шинтаро поужинал, сделал уроки и лег спать. Вот только сон не шел, воспоминания о сегодняшнем дне бесконечным круговоротом крутились в голове... А еще кое-что так и не давало покоя. "Такао, так ты тоже?..", "После этого я и стал таким...", "Выбора нет"... Что все это значит?