твои зелёные глаза

Создавалось под Boy Epic — Scars. С какого-то момента началась песня Нервы — Вороны, так что да. *** Антона разрывает от чувств. Конкретно рвут на части эмоции, которые у него вызвала эта чертова песня. Эти слова... Они прямо через сердце проходят, цепляются за разум и остаются в голове на долго. Если не навсегда... Сейчас внутри него горит огонь и бушует океан. Оксана что-то воодушевлённо рассказывает, а он даже не слушает её. Голова забита мыслями до отказа, мыслями об одном и том же. Об одном и том же человеке. Никогда ведь не можешь сказать с уверенностью, какое место занимаешь в чужой жизни. Тогда он был на сто десять процентов уверен, что мужчине он не нужен. Но со временем пришло осознание того, что он сам всё испортил. Оттолкнул. Ушёл. Оставил. Он просто лелеял мысль о том, что он сможет всё это забыть. Как по щелчку, блять. Вот просто «щёлк» — и ничего и не было. Как будто это возможно, забыть человека, который был воздухом для тебя. Как будто можно забыть синеву этих прекрасных глубочайших глаз. Как будто можно забыть тембр голоса, смех, улыбку и изгибы тела, которые, к слову, он мог и не увидеть никогда. Почему то он думал, что как только уйдёт из школы — забудет всё, что происходило в её пределах. Растоптать человека, сделать из него кусок мяса, корчащийся на полу, обливать его грязью, даже не думать о нем ничего хорошего, а потом скулить под дверью «я тебя люблю»- это не любовь. Никто ведь наверняка то и не знает, что есть любовь на самом деле. Слова это или же поступки? А может это что-то, что увидеть или услышать нельзя? Может это что-то, что понятно только влюбленным? По-настоящему влюбленным. И самая низкая форма самоунижения и саморазрушения — это подчинение своего разума разуму другого, принятие авторитета над своим мозгом, его утверждений как фактов, его высказываний как истины, его распоряжений как посредника между своим сознанием и существованием. — Антон, ты слушаешь меня вообще? — как-бы невзначай произносит девушка, смотря на Шастуна своими большими, и до ужаса красивыми глазами. — Что? — О чём ты думаешь, Тош, м? — Я не знаю. Не знаю, как это прекратить! Он будто проник в мою голову и никак не хочет выходить оттуда! — восклицает парень, хватаясь руками за голову. Однажды захлопнувшиеся двери уже никогда не откроются дважды, но это вовсе не значит, что нужно мешать дверям закрываться. Начало отношений — всегда самое лёгкое. Уже после начинают спадать покровы, и это никогда не кончается. Но ещё хуже, когда отношения даже не начинались, но уже закончились, когда ту самую дверь, даже не дав ей открыться — застроили. По-моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением. Песочные замки, карточные домики – с этого и начинают. К сожалению, все хорошее мы осознаем только с опозданием. Живем в тоске по прошлому и в страхе перед будущим. Где угодно, только не в настоящем. Очень жаль, ведь лучшее время — настоящее. Нужно жить каждым днём, а не ждать чего-то лучшего, ведь лучше может не стать. А если будет по другому, но только хуже? Задумайтесь над этим. Людей делает общительными их неспособность переносить одиночество, — то есть самих себя. Антону нравилось одиночество, но в то же время он бы не хотел быть один. Когда кого-то теряешь, он занимает ещё больше места в твоём сердце. Каждый день — всё больше, потому что ты не перестаёшь любить того, кто ушёл. — Антон, ты же о... — Да, блять, да! Я опять о этом чёртовом Попове! — Я думала, что мы не встретимся так скоро, поэтому решила не говорить тебе о том, что Арсений был здесь. — Он был здесь? Какого чёрта он тут забыл? — Тебя он здесь забыл, но ты переехал. Он только потом вспомнил, что ты больше здесь не живешь. Я никогда не думала, что такие мужчины как он, столь сильные. Я не думала, что они способны проявлять эмоции слезами. — Сильные? — Да. Именно тогда, когда люди особенно стремятся сбросить с себя бремя собственных невзгод, они меньше всего озабочены тем, как бы облегчить участь ближнего своего. Покорность. Что она изменяет? Бороться, бороться – вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счете так или иначе будешь побежден. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет. — Окс, прости пожалуйста, что так и не смог поговорить с тобой сегодня нормально. Мне нужно вернуться домой. — Может останешься? — Я хочу хоть что-то успеть исправить. Встретимся послезавтра, хорошо? Жизнь коротка. Нет времени оставлять важные слова несказанными. — Как скажешь, — произносит Фролова, закрывая за парнем дверь. Она и не ждала, что он изменится. Что будет усидчивым и внимательным, когда вернётся. Она просто ждала встречи с ним, потому что любила. По настоящему. Как родного. Как брата. В этом мире мы не выбираем, будет нам больно или нет, но у нас есть возможность выбирать, кто именно сделает нам больно. *** Это ведь беспроигрышный трюк — гордиться тем, чего следует стыдиться, — на нем еще никто не споткнулся. Гордиться тем, что ты сошёл с ума или совершаешь суицид не впервые — не странно ли? Определённо странно, но страшно то, что таких людей с каждым днём всё больше. История знает примеры, когда безумные короли управляли огромными государствами, и народ даже не догадывался об этом. Арсений шёл по тёмным улицам Питера, то и дело смотря на часы. Телефонный звонок — он отвечает. — Да? Кто это? — Это Вадим, Вы же помните такого да, Арсений Сергеевич? И сердце уходит в пятки. Такое чувство, будто оно в этот момент вообще биться перестало. Конечно, он помнит. Конечно, он ничего не забыл. Он пытался, но разве такое можно забыть? Ещё один участник всей этой паутины, которую уже и не распутаешь. Ещё один человек, собирающийся мстить. Его роль неотрицательна и не положительна — он лишь хочет забрать своё. Только враги говорят друг другу правду. Друзья и возлюбленные, запутавшись в паутине взаимного долга, врут бесконечно. Все врут — каждый по своему. Кто-то говорит ложь, а та изменяет всю его жизнь так, что приходится врать всю оставшуюся жизнь. Каждая маленькая ложь ведёт следом за собой большую. Одинокие люди вообще часто вырастают независимыми и стараются полагаться только на себя. Кроме того, одиночество способствует размышлениям. Размышлениям о жизни, о целях и приоритетах. И чем больше человек размышляет, тем лучше он понимает окружающий мир и себя самого. — Да. Что ты хочешь? — Вы и сами всё знаете, Арсений Сергеевич, я буду ждать Вас там, где и обычно. У Вас дома. Приезжайте быстрее, папочка, — шепотом произнёс в динамик телефона парень, по ту сторону провода, и завершил вызов. Папочка. Да, да, да, он так хотел это услышать, но только совсем не от этого человека. Попов не долго думая разворачивается и идёт в сторону дома, чтобы взглянуть на мальчика. Посмотреть на то, как он изменился. Вырос ли? А может так и остался маленьким мальчиком? Это ему ещё предстоит выяснить... Всё можно вынести, даже немыслимое, если встречаешь ласковый взгляд... Пускай мимолётный, — навстречу ему поднимаются душевные силы, вера в себя. Вот и снова жив человек. Двери закрываются А в почтовом ящике Два письма теряются От другого мальчика Сколько же он натворил, чёрт возьми. Всю свою жизнь он насиловал подростков, да к тому же из-за этого оставил семью. Уехал в другой город, напрочь забыв обо всём. Он знал, что Алёна до сих пор что-то чувствует к нему, отпустить не может, а он — нет. Да и не чувствовал никогда, наверное... Чего скрывать, сейчас он что-то чувствовал только к одному человеку — и этого человека было уже не вернуть. Знаешь это чувство, когда ты приходишь куда-нибудь, сидишь и спрашиваешь себя, что ты здесь делаешь? Вот и я так — все время смертельно хочу уйти. Где бы я ни был. Уйти куда-нибудь в другое место. Арсению по жизни кажется, что он находится не в том месте. Потому что он должен был просто остаться со своей семьёй, наверное, потому что больше у него её не будет. Он могу спокойно воспитывать дочь, не думая о том, что где-то есть какой-то Антон Шастун, который сможет заполучить его сердце. Да о чём речь вообще? Останься Попов в Омске и не узнал бы он никогда никакого Антона Шастуна. Никогда бы не увидел его бесконечно красивые зелёные глаза. Никогда бы не слышал его заливистого смеха и манящего голоса. Никогда бы не прикасался к нему и не целовал его... Никогда бы... Никогда. Уходить очень тяжело — до тех пор пока не уйдешь. А потом понимаешь, что легче нет ничего на всем белом свете. А сейчас он сидит на кровати в своей спальни и видит до безумия сексуального мальчика перед собой. До безумия сексуального и до безумия доступного. Но не того. Ничто в целом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя подкашиваем — вздыхаем по тому, чего у нас больше нет, и слишком часто думаем о прошлом. Он касается его руками, притягивает к себе, завлекая в поцелуй, гладит по спине, проводит рукой по влажным волосам. Мальчик стонет. Он так долго ждал этого. Он получил то, что хотел. Он забрал своё. Что ж, наденем маски. Вооружимся каждый своей ложью. Покроемся для беседы, как для боя, щитами и латами. Душа ведь не бывает черной от рождения. Сначала она прозрачная, а темнеет постепенно, пятнышко за пятнышком, каждый раз, когда ты прощаешь себе зло, находишь ему оправдание, говоришь себе, что это всего лишь игра. Но в какой-то момент черного становится больше. Редко кто умеет почувствовать этот момент, изнутри его не видно. *** Антон бежит. Антон боится опоздать. Он хочет сохранить хоть что то, пока у него есть на это возможность. — Серёг, — произносит парень, пересекая порог квартиры, — Матвиенко, ты дома? Тишина. Ебаная давящая тишина. Стены будто сжимаются, давят на Антона так, что хочется в комок свернуться. Тишина бьёт по ушам так, что кажется, будто он скоро оглохнет. Оглохнет от тишины. Сойдёт с ума. пятый день говорю,  что со мной всё хорошо.  пятый день  засыпаю в слeзax.  ты знaeшь,  я бы всё отдaл,  чтобы уснyть на твоих  плeчax. Звук сообщения разрывает тишину и Антон дрожащими руками берёт телефон. Серёжа 23:17 «Прости, что доставил столько неудобств. Я съехал с квартиры, больше не потревожу» Шастун бросает телефон на тумбочку и подбегает к шкафу. Всё будто в тумане. Вещей Матвиенко он не обнаруживает. — Какой же ты придурок, Матвиенко, — шепчет одними губами блондин, а в квартире вновь наступает тишина. Он вверг тебя в безысходность. А ввергнуть в безысходность молодую душу — преступление, которое страшней всех прежних его преступлений. И всё в твоей жизни так плохо только из-за одного человека. Это так странно — ещё недавно он сходил с ума от чувств, что испытывает к этому самому человеку, а сейчас испытывает только одно чувство — ненависть. Как говорится, от любви до ненависти — один шаг. И Антон скакал по этим двум шагам уже бесконечно долго. Любовь — ненависть, любовь — ненависть, любовь — ненависть... Когда твой дом рухнул, нужно строить новый, а не склеивать обломки. Мы упускаем из виду, что наша жизнь — всего лишь миг и этот краткий миг необходимо сделать как можно более прекрасным и совершенным. Ему плохо, но он ничего не меняет. И так будет всё время. Потому что он боится что-то менять в одиночку, не останавливая свою собственную жизнь, которая катится по наклонной. Просто упускает возможности и остаётся сидеть сложа руки. Он ждёт, когда ему кто-то поможет разобраться во всём этом, но этого не произойдёт. Кто поможет, если ты один? Страдания — это допрос. Ни один судья не допрашивает нас так пытливо, как допрашивает нас собственная совесть. Существует разница между правосудием и местью. Месть заходит гораздо дальше, и последствия у нее гораздо серьезнее. Правосудие требует усердия, но месть не останавливается ни перед какими затратами денег и времени, нанимает людей, чтобы те делали и говорили, что приказано, и строит хитроумные планы, невзирая ни на что. — Мама, как же мне страшно. Я от внyтренней боли сгораю. Я стapaлся быть сильным, чecтно, но навepное, я проиграл, — шептал в тишине парень, сидя на полу в полной темноте, утыкаясь носом в колени, — Всё что у меня осталось — воспоминания о том, как было раньше. Не «как хорошо было раньше», а просто «как было раньше», потому что раньше не было хорошо, раньше было лучше, чем сейчас. Нет, даже не так. Раньше было легче, — он делает глубокий вдох, такой, будто сейчас ему придётся долго не дышать и продолжает, — Но тебе, мама, без разницы, что я сейчас чувствую. Тебе вообще без разницы, есть ли я. Может я мёртв, мама? Может меня больше нет? — град слёз капает на пол, оставляя мокрые следы, — Я столько всего пережил, что теперь даже не уверен в том, что стоит жить дальше. Но я всё же держусь, мама, только не знаю ради чего... Воля в кулаке, мысли в разные стороны.  По моей комнате гуляют черные вороны. На потолке чувства одинокие собраны. Они с грохотом падают мне на голову... Мое определение было правильным и признано правильным: каждый любит другого таким, каков тот есть. Но с таким, каков тот есть, он не сможет, думает он, жить. Не сошел с ума, и вполне осознанно - Я вдыхаю этот яд вместе с воздухом. Туман не уходит с возрастом.  Я ищу, я кричу охрипшим голосом. Большинство ночей проходило в беспокойных мыслях. Мне казалось, что внутри меня огромная яма, бездонная и пустая, будто весь мир был не более чем гигантский зал без единого человека. Эти полосы черно-белые.  Я нашел любовь, но потерял в нее веру. Она жива и она еще дышит.  И я, чувствую, она меня тоже ищет. Каким бы ни был наш следующий шаг, он нужен для того, чтобы достичь того места, куда мы выбрали идти. Болит голова, но нет аспирина. Так зачем, же я пью эти таблетки от кашля? Не нужны заменители этого мира - Есть болезнь, от которой нет лекарства. И в итоге он сдался. Он снял с себя фaльшивyю улыбку и дал волю свoим слeзам.  Они мeдленно скатывались по его щекам, и он прошeптал сам себе: «я так бoльше не могу».  Мне нужен свежий воздух, и мне не страшно. Билет на поезд, куда не важно. Я не боюсь потерять все. Начать заново, оттуда куда занесет.  *** Они лежат рядом, слишком близко. Вадим жмется к историку сильнее, чтобы быть к нему ещё ближе. Кто-то хочет отомстить, а кто-то забрать своё. Вадим — один из учеников Попова, который, о господи, до сих пор живой. Он ему понравился сразу. Чем понравился? Своей доступностью. А с Шастуном всё не так. Всё по другому. Он Арсения зацепил иначе — свой недоступностью. Секс расслабляет, но не дает покоя.  Раньше я был хороший. Теперь, скажи, какой я?  И насколько аморален в этом мире безупречном, Чистым и правильным. Вопрос словно нож, разрезающий полотно нарисованной декорации, чтобы можно было заглянуть, что скрывается за ней. Я помню каждую минуту проведенную рядом с тобой, и в каждой из них было что-то необыкновенное.  Я не могу выбрать одно воспоминание и сказать, что оно лучше другого. Каждый миг оставил след в моём cepдце, и ни об одном из них я никогда не забyду. И опять он вспоминает об этом Антоне, хотя рядом с ним, в одной постели, лежит парень, с которым он несколько минут назад занимался любовью. Но Антон, блять, Шастун, всё время залезает к нему в голову, заставляя видеть его перед собой даже тогда, когда перед тобой совершенно другой человек. Ничего не поделаешь, люди редко бывают довольны тем, что они имеют, им подавай всё новое да новое, и так без конца. За всеми этими рассуждениями лежит вера в то, что о суровой реальности неминуемой смерти можно забыть, если больше думать о нынешней реальности, в которой ты ещё жив. Арсений думает об Антоне часто, но не разу не смог подумать, что ему там плохо. Настолько плохо, что сейчас он сидит на полу в полном одиночестве и плачет. Плачет, потому что рядом никого нет. Нет того, кто так нужен... *** Истерика с каждой секундой увеличивалась, а нервный срыв был всё ближе. Антон ударяет по стене кулаком и на костяшках проступают капли крови. И тут же он вспоминает, как точно так же сидел в школьном туалете, когда сбежал от Арсения. Сбежал. Вот чего он ждал? Сколько раз он убегал от мужчины, чтобы сейчас ждать, что он придёт? Что он, блять, появится из ниоткуда? Мои руки связаны моими же руками.  Стоя на краю, я вспоминаю о маме. Думаю я бы ее огорчил,  Если бы покинул этот мир, у нее не спросив. Но, воля в кулаке, воля в кулаке, воля в кулаке. Веришь, я не сдамся этой тоске! Мои мысли - идите на четыре стороны! Ну, не трогайте, не трогайте меня, не трогайте...