И я говорю тебе... Здравствуй

Телефоны буквально разрывались от звонков. Устав ждать, пока кто-нибудь ответит, Дмитрий отправил сообщение Глебу. В очередной раз гаджет противно запищал и младший Самойлов, достав его из-под подушки, и, сощурившись, посмотрел на дисплей. Сообщение было следующим : "Вадим пришёл в себя. Пока ничего точно неизвестно, вернётся ли он к прежней жизни". Мужчина вновь перечитал СМС'ку, словно не веря. Это было каким-то чудом, в то же время самой обыкновенной вещью, ведь медицина творит... чудеса. Но сейчас Глеб не хотел ни о чём думать, хотел лишь одного – поскорее увидеть брата. Он с трудом заставил себя подняться с дивана, наощупь найти очки, надеть их, а затем выйти из комнаты на балкон. Утро, как утро. Опять сигналят недовольные водители – пробки обычное дело для Москвы, спешат пешеходы, вновь вывески твердят, что заведения открыты, из каждого, грубо говоря, утюга слышна музыка. Вроде и на душе должно быть светло, ведь на дворе весна и сегодня наконец солнечная погода. Но всё не то. Что произошло вчера заставляло стирать границу реальности и уйти в себя, научиться ценить то, что имеешь. Младший Самойлов смотрел на город, думая о своём, о брате. Чья-то ладонь мягко коснулась его плеча, и Глеб, вздрогнув, нехотя обернулся. За его спиной стояла Наташа. Сонная, с небрежно собранным пучком на голове, она вызвала у дяди усмешку. – Лунатик, чего не спишь? – мужчина заставил себя беззаботно улыбнуться и откинуть прочь все мысли. Он осторожно обнял племянницу. Та повела плечами и зевнула, а затем перевела недовольный взгляд на Глеба. – Я вовсе не лунатик. И вообще. Уже утро. Сам чего не спишь? – спросила девушка, положив голову ему на плечо, – От Димы есть какие-нибудь новости? Младший Самойлов нервно вздохнул. – Есть, есть. Вадик в себя пришёл. Больше ничего неизвестно, – сипло проговорил он и прикрыл глаза, а затем тихо добавил: – Хоть бы всё было хорошо... – Да, я бы за всё у него просила прощения. И из дома бы не сбегала, – дрожащим голосом произнесла Наталья и, отстранившись от Глеба, направилась в комнату, тихо плача. Она опустилась в кресло и закрыла лицо ладонями, – Господи, за что... За что это всё... Глеб тут же подошёл к племяннице и опустился на колени рядом с креслом. Он убрал руки Наташи от лица и посмотрел в её глаза. В некогда сапфировых глазах была какая-то несоизмеримая печаль, боль. Мужчина сглотнул и отвёл взгляд, не в силах больше это видеть. Сердце щемило от всего этого, от осознания того, что он сам бессилен, становилось ещё хуже. – Я уверен, с ним всё будет хорошо. И он обязательно, обязательно выживет, – севшим голосом произнёс младший Самойлов. Он сам с трудом сдерживал эмоции в который раз. "Ты у нас сильный. А сильные не плачут. Да, мой Маленький Принц?", – так и звучали эти слова старшего в голове мужчины. " И сильные ломаются, Вадимка. И Маленькие принцы вырастают, становясь никем. А я у тебя Маленький Фриц. Но ты всё равно меня любишь. Так ведь? Скажи, что так. Скажи, что прощаешь меня за тот отъезд в Штаты и за измену. За всё, за всё прощаешь. Ты ведь тоже сильный и всегда веришь мне", – мысленно отвечал Глеб, ожидая нового вопроса, готовясь отбиваться. Но была тишина. Словно, тот самый Вадимка просто обиделся и ушёл в соседнюю комнату. Вот так просто взял и ушёл. А потом вернётся и крепко обнимет брата, посмеется вместе с ним. Младшему показалось, что он медленно сходит с ума или это уже давно произошло. Глеб нехотя поднял взгляд голубых, чуть подслеповатых, глаз на Наталью и вздохнул. Девушка осторожно зарывалась пальцами в его волосы, некогда темно-русыe, они были теперь непонятного цвета и с проседью. – Ты тоже хочешь плакать? Плачь. От этого легче, правда, – не отрываясь от занятия, проговорила Наташа. Мужчина хмыкнул и покачал головой. – Я сейчас хочу совершенно другое... – Понимаю, – ответила сразу же девушка, – Я тоже хочу увидеть папу... Может, стоит поехать в больницу? – Нас не пустят. Тем более – это реанимация, а не приёмный покой, – пробормотал он и, положив голову на колени девушки, прикрыл глаза, погружаясь в мысли... Хакимов узнал всё о состоянии Вадима и теперь с чистой совестью шёл домой, конечно же, отправленный туда не по своей воле. По большей части, в случившемся, он винил именно себя. Отпусти он Наташу с Вадимом домой – этого бы не произошло. Дмитрий чувствовал себя виноватым во многом. Испортил больше половины жизни старшему Самойлову. И зачем? Хотя, если бы тот так сильно хотел, то не отпускал бы Глеба, не позволил бы дочери уйти из дома... Змей продолжал путь. Но вместо того, чтоб завернуть в квартал и идти домой, мужчина направился в парк. Ему самому всё казалось серым, нагоняло грусть. Как будто из него самого вырвали кусок, из его души, сердца. Будто сейчас в реанимации находился он сам, на краю жизни. А Хакимов хотел бы этого. Уж лучше так, чем то, что происходит сейчас... Оставаясь со своими мыслями и осенью в душе, Дмитрий шёл по аллее, продолжая курить. Вдалеке он увидел знакомый силуэт – это был Аркадин. Заметив Змея, Валера ускорил шаг и уже через пару минут поравнялся с другом. Он протянул ему руку для рукопожатия, но Хакимов, неожиданно для самого себя обнял коллегу, чуть ли не до хруста рёбер. Гитарист попытался отстраниться. – Здравствуй-здравствуй, друг мой. Осторожнее, задушишь, – рассмеялся мужчина. Хакимов шумно вздохнул и отстранился. – Извини, – пробормотал он, и отвёл взгляд, – Это я... на эмоциях, в общем. – Надеюсь, эмоции положительные? – проговорил Аркадин, глядя на ударника. Тот лишь угукнул, продолжая отводить взгляд и переминаться с ноги на ногу. – Как многословно, а если поподробнее? Прям заинтриговал, – улыбаясь, произнёс Валера. Снейк поднял на него взгляд. – Вадим жить будет, – едва слышно произнёс Дима и широко улыбнулся. До Аркадина не сразу дошло сказанное Димой. – Как? Откуда узнал? Когда этого волка матерого выпишут? – Валера буквально засыпал вопросами Змея. – Издеваешься, чёрт! Я же в больнице дежурил. Врач когда зашёл, я сразу к двери – слышу: "Вадим Рудольфович, лежите, лежите. Вам вставать нельзя". Как услышал это – так сразу давай Наташе и Глебу звонить. Но они не ответили. Взял, в общем, СМС'ку отправил. Айда, я тебе всё-всё расскажу... Спустя пару минут Змей и Валера обсуждали Вадима и Глеба, Наташу, предстоящую свадьбу Змея и Самойловой, которая теперь была под вопросом и планы на будущее. Подытожив всё, Хакимов тяжело вздохнул. – Вот знаешь. Всё про Вадима думаю. Обидно это, что ли. По моей вине всё происходит у всех. Легче было б если на войне были и друг в друга стреляли... – А от выстрела в упор не было б тяжело? Не было бы чувства щемящего? Дим, вот правда. И не загоняйся по этому поводу сильно. Всё скоро встанет на круги своя, – негромко произнёс Валера. Дмитрий кивнул. – Обидно бы не было. Я бы это заслужил. Аркадин вздохнул и чуть нахмурился. – Никто такого не заслуживает. Хотя... Не зря говорят: "Лучше пуля в лоб, чем нож в спину от близкого человека"... – Ну вот не к месту это, Валера. Не к месту, – задумчиво хмыкнул Дмитрий. Он словил на себе напряжённый взгляд друга, – Ну что не так? Я же правду сказал. Разве нет? – Змей изогнул бровь. Валера молча кивнул, а спустя пару минут спросил: – Ты его действительно считаешь близким человеком? – мужчина сдержал лёгкую усмешку. Хакимов мотнул головой. – Даже не знаю. Разве у близких людей всё забирают, разве их ненавидят? Это он меня считал таким, но не я его. Несмотря на родство в скором времени, моё отношение к нему не изменится. Наверное. Я не смогу жить с чистой совестью, ведь... Неожиданно Валера перебил Диму: – Всё, всё, всё. Змей, коней попридержи. А то сейчас начнётся самокопание – потом в жизнь себя не откопаешь. Плохо всё это кончится... Дмитрий смотрел на Валерия. Умолкли оба. Казалось, что это неловкое молчание, повисшее вдруг над ними, лишь усугубляло ситуацию. В последнее время Хакимов не знал, кому можно было выговориться, рассказать о том, что он думает. На слабые плечи Натальи эту ношу перекладывать мужчина не собирался – раннее замужество и так оставляет на девушке свой отпечаток. Глебу – нет. Нет, нет, нет и ещё раз – НЕТ. Человек, знавший его больше, чем десять лет, проживший с ним бок о бок – он знал о нём абсолютно всё. Кроме тех скрытых уголков души. Тёмных, непримечательных дверц, за которыми разворачивался целый Ад. Младший Самойлов никогда не знал то, о чём думает Хакимов... А тут наконец появился человек, который смог расположить Диму к себе, просит всё рассказать и... в самый кульминационный момент, как бы грубо это ни звучало, затыкает. Хакимов был в растерянности. Ещё минут двадцать они просидели в такой давящей тишине, потом Валере позвонила жена, и под этим предлогом гитарист слинял, оставляя мужчину с его змеями в душе наедине. Который нужно было как можно скорее вырывать... Так тянулись, как один, день за днём. Прошло больше недели. После одного из визитов в больницу к брату, Глеб не выдержал. Разговор закончился явно не на самой приятной ноте. "Мне кажется, что всё, что между нами – неправильно", – так и звенело в голове. Младший Самойлов бежал по лестнице, выбегал из здания, не замечая ничего вокруг. Только на улице, в закоулке, мужчина дал волю эмоциям. – Что я сделал не так? Разлюбил он меня? Или что? – словно в бреду, шептал он, опустившись на землю и зажмурившись... Мужчина стоял на крыше какой-то из множества многоэтажек, откуда были видны десятки других, новых, современных и таких ненужных здесь. Будто бы их вырвали из другого места и небрежно вклеили сюда. Он смотрел на серые тучи и думал о том, что так резко могло пойти не так, почему окружающая реальность вдруг стала такой режущей глаз, неправильной, отвратительной, незначительной. Что враз разрушило всё вокруг? "А говорил постоянно, что это мне надоест, – во рту стоял горьковатый вкус дешёвой сигареты, пачка которых первая попалась на глаза с витрины ларька. Губы непроизвольно растянулись в кривой усмешке, – Что не смогу же я терпеть его настолько долго, как говорю. Он уговаривал, готовил к неизбежному или что?" Мысли вертелись вокруг их последнего диалога, такого короткого и незначительного. Создавалось впечатление, что они коллеги, вынужденные работать вместе и не слишком выносящие друг друга, что они знакомы от силы месяц. Но никак не то, что в действительности было между ними. "Было", – поймал себя на мысли Глеб. Конец? Он закурил очередную сигарету, хмуро вглядываясь в чернеющую вдали грозовую тучу. Скомканно вспыхивали в голове воспоминания, что где-то там, на старых улицах, они были вдвоём не раз и не два. Не осталось в памяти тогдашних мыслей, слов, событий, зато он как сейчас чувствовал то тепло и привкус сухих губ. Срывающиеся с них короткие усмешки, холод кончиков пальцев на шее, горячее дыхание в щёку, запах табака вперемешку с его запахом. "Ничто не вечно? Уверен?" – спросил младший Самойлов почти вслух и будто бы ожидал пару мгновений услышать из серости пространства ответ. Вместо этого в лицо ударил ветер, слегка покалывая кожу, зато отрезвляя и возвращая обратно в реальность. Едкий дым обжигал лёгкие и оставлял неприятный осадок на языке. Сейчас бы лучше водки, – мимолётная мысль, вызывающая такие яркие, острые, гудящие картины. Ссоры, крики, мольбы, приказы, лишь бы не услышать то самое "Осталось недолго" и "Не доживу". Отбрось, это не имеет значения сейчас... Если без тепла рядом всё вокруг оказалось ледяным и ненужным? Ответственность. Не позволить себе забыться, никогда не впадать в отчаянье. Ведь от него зависят другие: родные, друзья, коллектив... Сраная ответственность, как же всё заебало. Быть снисходительным, добрым, заботливым, правильным, ласковым, думать о других, прощать, любить. Не сходить с ума. Не отпускать в эту бездну его. И всё ради чего? Чтобы в итоге замёрзнуть без возможности даже провалиться в вечный сон? Даже противно, насколько он нужен и насколько это не нужно ему. Пальцы на автомате стряхивают пепел, в голове уже пусто, в груди холодно. Он опускается на бетон и достает телефон, выбирает нужный контакт, секунд пять пялится на кареглазое лицо на фото, появившемся во время вызова, и лишь потом приставляет телефон к уху. Затягивается и ждёт. Но на том конце провода лишь короткие гудки. А спустя минуту автоответчик выдаёт, что аппарат выключен... Спустя ещё столько же дней. Теперь Глеб далеко за пределами Москвы. Он знал это место. Нашёл его ещё несколько лет назад. Ничего не изменилось. Бетонные стены старой ограды. Он до одури бьёт по ней, сбивая руки в кровь, несколько раз ударяется головой и падает на траву. – Ненавижу! Ненавижу тебя! Закинул в степь заледенелую! Любимый... – кричал мужчина, словно кому-то невидимому, продолжая лежать под проливным дождём. В последний раз с его губ сорвалось "Ненавижу, любимый". Глеб с трудом поднялся и пошёл вглубь рощи. То и дело ударял по каждому дереву и продолжал кричать. Очки во время таких блужданий куда-то слетели. Было всё равно. Находясь посреди этой рощи, мужчина опустился на колени и тихо заскулил, как побитый пёс. Он скулил от отчаяния, от невыносимой душевной боли. Неожиданно на его глаза попалась колючая проволка. Не думая о её происхождении, Глеб нервно усмехнулся. "А что если закрыть себя в ней? Особенно сердце Ото всех. Навсегда". Младший Самойлов принялся наматывать проволку вокруг торса, затем – руки. Это давалось ему с большим трудом. Последний кусок ушёл на шею. Багровые струи крови смывал дождь. Мужчина улыбался сквозь адскую боль, сквозь слёзы. На душе стало лучше. Перед глазами плыли образы... Пока Наталья и Дмитрий планировали свадьбу, пока Вадим выезжал из города – Глеб забыл их всех. Забыл их лица, голоса... Неожиданно раздался хриплый голос и мужчина с трудом разомкнул веки, пытаясь сфокусировать взгляд.