Во тьме

      Достоевский не вмешивался в естественный ход вещей. Переложив ночью Дазая на кровать, сам он улегся на кресле и укрылся пледом. Сон не шел, уступая место более привычной бессоннице. Монолог Дазая не покидал его мысли. Возможно, он на самом деле оговорился, но дал почву для размышлений. Надо было что-то менять между ними: или становиться ближе, или, наоборот, дальше. Возможно, следует дождаться встречи с этим загадочным доктором, которого нашел Гоголь.       С того памятного разговора прошло несколько дней. Дазай практически не вставал с кровати: большую часть времени спал, иногда просыпаясь, чтобы удовлетворить естественные нужды организма. Сон был неспокойным, он часто ворочался, иногда оказываясь на самом краю кровати. От падения его спасали чудо и иногда Достоевский. Порой Дазай распластывался по всей кровати, что невозможно было найти незанятого кусочка, а иногда сжимался в комок. Он не покидал отведенную ему комнату и практически ни с кем не разговаривал. И дело было не в отсутствии желания.       Вообще, на самом деле, странно, что у Гоголя есть такие знакомые, которые помогают ему и которых не знает Достоевский. Николай настолько верен Федору и не видит никого, кроме него, что, кажется, готов убить любого, кто окажется на его пути. При этом про свою жизнь он открыто рассказывал. Гоголь и Дазая пытался убить, только ему это не удалось, даже без вмешательства Достоевского.       Федор стал меньше спать. Он все чаще просыпался среди ночи и садился на пол с ноутбуком, собирая информацию. Ни один из тех, на кого указал Дазай, не скрывал информацию про себя, все было в открытом доступе. Причины, по которым они явились за информатором, были ясны и без разбора. Только не понятно, как среди организаций, стоящих на службе закона, затесался законопослушный гражданин, которого надо было убить. Видимо, единственный человек, который мог рассказать об этом, лежал в комнате и спал. Спал слишком долго. Федору хотелось его разбудить, но Николай утверждал, что это нормально, что он восполняет запасы таким способом.       Слишком зверским способом.       Мотивы Фукудзавы и Мори были ему понятны. Кому бы не хотелось иметь в своем штате человека, который мог достать что угодно, откуда угодно, когда угодно? Даже способности Ранпо меркли по сравнению с умениями Дазая. Эдогава, конечно, с легкостью разгадает любую загадку, без сомнения найдет любого преступника, но вряд ли составит досье на любого человека. Даже целый информационный отдел портовой мафии ничего не найдет, если не дать зацепку. Возможно, дело не в них, а в умении разгадывать шифры.       Вот мотивы Ито напрягали. Если Дазаем занялся начальник органов безопасности, рано или поздно они доберутся до парня и ничем хорошим это не закончится. Им надо уходить, пока не поздно. Два трупа на улице, бойня в больнице и труп врача будут явно повешены нераскрытыми делами на Осаму, а, значит, дорога сюда ему будет закрыта навсегда. Хорошо, что у Дазая здесь никого нет, и он спокойно относится к переездам.       Кудо Шин был обычным импортером и перепродавцом. Интернет выдавал ту информацию, которая не имела отношения к реальному заданию. Возможно, он перешел кому-то дорогу, но из-за этого не убивают. Только если «пострадавший» не имеет отношения к темной стороне закона. Достоевский, взломав базу данных интерпола, стал искать другую информацию про Шина, но безуспешно. Или он прятался, или на самом деле был чист. В последнее верилось с трудом.       Достоевский недовольно бил кончиками пальцев по полу, стараясь продумать дальнейшие действия. Он посмотрел, как выглядит внешне дом, прилегающие здания и улицы. Поиск схемы здания ничего не дал — все причастные умирали разными способами, но не своей смертью, о чем добросовестно умалчивалось.       — Достанешь мой ноутбук — будет вся информация.       Достоевский посмотрел на «спящего» Дазая. Его глаза по-прежнему были закрыты. Дыхание даже не сбилось. Сколько времени он притворялся, определить непросто. Быть может, он таким образом скрывался от неприятного разговора?       — Давно не спишь?       Дазай слегка покрутил головой.       — Слишком громко?       — Выспался, — Осаму немного поморщился, скрывая наглую ложь. — Я тебя обидел. Извини меня, пожалуйста. Я слишком сильно устал от больницы. К тебе это не относилось.       — Я давно уже тебя простил, — Федор улыбнулся, положив ноутбук на пол, и перебрался к Осаму.       — Но не спишь со мной.       Достоевский удивленно изогнул бровь и покачал головой.       — Я про то, что ты спишь где угодно, но не в кровати…       — Вот оно что, — Федор расслабился — не хотелось сейчас интимные темы затрагивать.       — В следующий раз говори, если я делаю или говорю что-то не так. Я на самом деле тяжелее стал соображать.       — Какие серьезные темы ты затрагиваешь. В следующий раз говори, если собрался кого-то убить, договорились?       — Я стараюсь не вмешивать тебя в свои дела, как и ты меня в свои.       Достоевский морщился. Они оба знали истину, но постоянно избегали эту тему. Вроде самым простым решением было бы стать Дазаю одним из «Крыс», но ни один из них не мог решиться произнести это вслух.       — Это моя ошибка.       — Не будь сварливым родителем.       Дазай, опираясь на руки, сначала принял сидячее положение, а потом спустился на пол к Достоевскому. Он неуверенно положил руки на его щеки и повернул к себе, щурясь и моргая глазами, будто приглядываясь. Федор смотрел на него заинтересованным взглядом, устроившись напротив. Он расположил ноги по бокам от Осаму, который положил свои сверху. Дазай медленно гладил щеки Достоевского пальцами.       — Я не хочу, чтобы ты себя винил в том, чего не совершал. Мне надо было сказать, что моя жертва находится в Японии и слишком хорошо охраняется, но не хотелось тебя отвлекать от твоих дел с родственниками. Я своих родителей не помню вообще, в отличие от тебя, и не понимаю, какие эмоции одолевали тебя в тот момент, когда появились такие люди.       — Моей семьей являешься ты и «крысы», поэтому отвлекай меня от любых дел.       Дазай улыбнулся, тихо добавляя:       — Буду отвлекать.       Достоевский прислонился к шершавой ладони и прикрыл глаза. Дазай провел пальцами свободной руки по губам и нахмурился.       — Ты напряжен.       — Ситуация дерьмовая.       Не убирая рук от лица Федора, Осаму опустил голову. Говорить о том, что все плохо, надо бы ему, а не Достоевскому. Он провел столько времени в больнице, считая, что ему оттуда живым не выбраться, а в итоге пытается скрасить картину и показать, что все хорошо. Но это не так. Это неправильно. Просто ему хочется отметить, что рядом те, кто поддерживают хотя бы морально, пускай и говорят прямо, что дело дерьмо.       Достоевский слабо улыбнулся и, приложив тыльную сторону ладони к губам, поцеловал ее. Наблюдать смятение Дазая и понимать, что он ничего не делает, чтобы облегчить страдания, очень нелегко. Осознание, что не знаешь, что делать дальше, уверенности не прибавляет.       — Хэй, я не прав, главное, что ты здесь.       — Вот видишь, смысл есть. Мне надо лечь и рассказать тебе, куда идти.       — И все-таки ты врешь.       Дазай виновато понурил голову и стал ощупывать пространство, чтобы хоть немного сориентироваться, когда его обняли сзади и помогли встать. Он положил руки поверх родных ледяных рук Федора, который помог ему повернуться и сначала сесть, а потом лечь на кровать. Достоевский укрыл его и убрал непослушную прядь со лба.       — Так лучше?       — Да-а-а, спасибо, — Осаму улыбнулся, хоть и не понял, видит ли его Федор. — Ноутбук находится в Пасифике.       — Ты не мог найти место попроще? — фыркнул Достоевский, поперхнувшись.       — Куда уж проще?       Идти в выставочный центр среди ночи — дело неблагодарное. Достоевскому пришлось полазить в интернете и изучить подробнее место, в которое его направил Дазай. Особой радости от посещения Пасифика ни он, ни крысы не испытают, и дело не только в общественном месте, но и в риске быть пойманными. Хотя прятать важные вещи лучше на виду у всех, если нет желания, чтобы это нашли. Дазай научился находить хорошо спрятанные вещи и подобным образом их прятать.       Узнав, что именно ему Достоевский поручил нелегкое дело — следить за Дазаем, — Гоголь был счастлив. Счастлив ровно до того момента, как прозвучала вторая часть задания, в которой все домашние хлопоты тоже сбрасывались на него.       Забрать пальто из химчистки? — Гоголь!       Достать еду? — Гоголь!       Убрать с пола раскиданные вещи? — Тоже Гоголь!       И в перерывах между заданиями Гоголь не должен отлучаться из квартиры. Конечно, это никому не под силу, но он сделает абсолютно все, чтобы боженька был им доволен. А все почему? Потому что из-за Дазая крысам пришлось уйти рано утром, чтобы достать спрятанную вещь. Николай тяжело вздохнул, зато у него будет возможность поговорить с его другом и обсудить, что делать дальше, ведь вся надежда легла на него тоже.       Гоголь разговаривал по телефону, неся три сумки с едой в руке. Ломать его он был не намерен. Николай зажимал телефон между ухом и плечом, когда открывал входную дверь и захлопывал ее с ноги, разнося шум по квартире. Продолжая говорить, он разулся и прошел на кухню. На секунды его сковал шок.       Вся кухня была усыпана белой пылью, стулья стояли посреди помещения, развернутые от стола. На кухонном гарнитуре виделись следы муки, которая была еще и на полу. Там же валялись осколки то ли кружки, то ли тарелки, Гоголь не приглядывался, и чуть в стороне было желтое пятно. Видимо, Дазая снова рвало. Справа от всего бардака стоял сам Дазай, который одной рукой удерживал дверцу навесного шкафа, которая из-за своей тяжести не фиксировалась, а второй пытался достать стакан, задевающий слишком близко стоящую к краю коробку.       — Совсем ничего не ест. Что делать-то, до...       Гоголь от ужаса неминуемой трагедии бросил сумки, позволяя телефону выскользнуть из руки. Стараясь ни во что не врезаться, он быстро добежал до Дазая, встав сзади, запихнул коробку назад.       — Дазаюшка, не погладит нас Боженька по головке за это, — Николай осторожно взял за руку Осаму, закрывая шкаф.       — Я искал что-нибудь попить, — проскулил Дазай, медленно сползая вниз и закрывая глаза руками. — Все так плохо?       Гоголь, удержав Дазая, усадил его на стул, быстро достал кружку, налил воды и вручил ее Осаму. Возможно, стоило не уходить, а все поручения сделать чуть позже.       — Держи.       Дазай трясущимися руками взял кружку и начал делать маленькие глотки. Не хотелось ему стать причиной неприятностей.       — Ну, придется постараться, чтобы успеть прибраться, — Гоголь скептически огляделся вокруг. — Почему ты встал?       — Голова закружилась, и в желудке снова было бурление, а воды не было.       — Тебе надо нормально есть, ты совсем на скелет становишься похож.       — Не могу, — Дазай развел руками. — От одного запаха воротит.       — Не успел я договорить с доком по этому поводу, но он сказал, что условится по поводу твоей транспортировки.       — Ты расскажешь обо всем Досту?       — Нет, но ты выпьешь мятный чай, чтобы стало немного легче, а лучше попробуем поесть пюре, но на последнем не настаиваю.       — Хорошо.       Гоголю пришлось поднапрячься, чтобы привести квартиру в нормальный вид. Еще больше усилий он потратил, чтобы все это сделать максимально тихо. Дазай лучше переносил покой и тишину, что ему объяснял его знакомый врач. Тот вообще настаивал на полной изоляции пациента и соблюдении режима, но сказать, как соблюдать режим, если у пациента нет прописанных лекарств, он ничего не ест и не знает, какое время суток сейчас, не удалось. Гоголь скептически осмотрел телефон, принимая за истину, что он не подлежит замене, а, значит, придется покупать новый, как только вернутся остальные члены команды. Оставлять Дазая одного на кухне крайне не хотелось, а брать его с собой нельзя — он слаб.       Когда Гоголь закончил прибираться на кухне и поставил на плиту готовиться пищу, он вернулся за Дазаем и помог ему перебраться в гостиную. Осаму не был проблемным человеком, скорее, наоборот, пытался никому не навязываться. Сидеть в комнате все время только потому, что он может своим ущербностью состоянием заставить всех переживать за него, забывая о своих проблемах, было неправильно. Дазай будто старался показать незначительность своего состояния. Но какая же это незначительность, если было перевернуто все вверх дном? «Крысы» буквально старались создать наиболее комфортные условия для выздоровления младшего брата.       Достоевский вернулся первым и был неимоверно зол. Добраться на другой конец города за ноутбуком было не так просто. В самом начале пути «крысы» разделились, чтобы не вызывать подозрений. Но прийти в выставочный комплекс и не застать там толпу народа было невозможно. Они смешались с людьми, стараясь добраться до хранилища. Им пришлось принять участие в конференции и скрыться с глаз. Когда Федор нашел компьютер и стал выбираться назад, он столкнулся со службой безопасности, которая следила, чтобы ничего не было вынесено. Убивать на глазах у тысяч людей было нельзя, и им пришлось покрутиться. Если изначально они действовали по жаре, то потом зарядил такой ливень, что пришлось ухитриться, чтобы важный аппарат не сдох.       — Как он?       — Спит. Ему нездоровится, Дос-кун, — Гоголь сидел в гостиной и выбирал на планшете себе телефон.       — Что с твоим телефоном? — Достоевский достал ноутбук из сумки и стал подсоединять к батарее, чтобы поставить его на зарядку.       — Неудачно выскользнул, — Николай весело улыбнулся. — Все прошло нормально?       — Да, скоро остальные придут.       Федор, поставив ноутбук на зарядку, направился в сторону своей комнаты, когда на его плечо легла рука соратника. Достоевский обернулся и увидел мрачное лицо Гоголя.       — Нет, Дазаюшке надо немного поспать.       — Что случилось?       — Просто ему очень нехорошо, и он попросил его пока не трогать.       — Николай?! — прорычал недовольно Достоевский, играть в загадки ему не хотелось. В последнее время Достоевскому надоели тайны, которыми окружил себя Гоголь. Понять его мотивы были трудно — мысли были заняты Дазаем.       Гоголь опустил глаза и пошаркал ногой по полу.       — Он не ест, вот и было ему сегодня плохо. Я уговорил его поспать, но перед этим он попил со мной чай с мятой, и ему стало немного лучше, но это ненадолго. Ему в больницу надо бы, а не тут лежать, — причитал Ник. — Чем больше он отдыхает, тем лучше.       — Твой друг что говорит?       — Мы не успели с ним договорить, но он обещал договориться по поводу транспортировки.       Дазай проснулся от нагнетающей тишины в комнате. Он тихо позвал Достоевского, но тот не отозвался. Ему было немного страшно. Искать Федора по всей квартире не хотелось. В голове стучали маленькие молоточки, заставляющие морщиться от боли. Привыкнуть к головной боли не получалось, как и избавиться от нее. Осаму попытался встать, но тут же был притянут холодными руками назад. Мир в очередной раз покачнулся, а он лишь прижал ладонь к губам и второй рукой стал ощупывать пространство рядом с собой, пока пальцы не сплелись с чужими. Сила, струящаяся по телу, немного жгла, заставляя сжиматься.       — Стало легче? — сонный голос Федора немного расслабил натянутые нервы, но мир продолжал кружиться.       — Н-н-е-е, — протянуто, едва слышно послышалось в ответ.       Желудок бурлил, а тело начало содрогаться от спазмов. Достоевский открыл сонные глаза, рассматривая тень. Что происходило, он не сразу понял, но тут же утащил Дазая в ванну и помог склониться над раковиной, придерживая волосы. Осаму тошнило желчью, и тело содрогалось от спазмов.       Федор аккуратно придерживал его, а глубоко в аметистовых глазах начал плескаться страх. Он сожалел о том, что вытащил Дазая из больницы, где ему могли оказать помощь. Он сожалел о том, что не знает, чем помочь. Неизвестность нагоняла страх. Может, это пройдет и останутся лишь воспоминания об этом случае. Возможно, это смерть занесла свой серп над парнем и хочет забрать к себе. Но Достоевскому не хотелось отдавать Осаму коварной женщине в черном.       Дазай в крепких объятиях сполз на пол и, прислонившись лбом к прохладной керамике, старался отдышаться. Достоевский, намочив полотенце, заботливо его умывал.       — Давно так?       — Да, сейчас хуже, — у Дазая было ощущение, словно из него все силы высосали. — Я омерзителен?       — Ты прекрасен и хрупок.       — Врешь. Ты ведь достал ноут? Давай покончим с этим раз и навсегда.       — Ну уж нет, я не собираюсь делиться тобой с кем-то еще.       — Я про Шина, — слабо улыбнулся Дазай. — Я буду говорить, ты будешь делать.       — Тебе легче?       Осаму лишь покачал головой. Врать не хотелось.       — Подожди, я сейчас встану.       Федор хмурился. Внутри разрастался иррациональный страх. Он слишком многого не знает. Его самого не так беспокоила собственная растерзанная нога, как состояние Дазая.       Достоевский практически на себе принес едва стоявшего на ногах Осаму в комнату и уложил на кровать. Он сходил в гостиную за ноутбуком и положил на пол, включив. Система загрузилась быстро, Федор даже не успел вернуться с кухни с бутылкой воды. Дазай диктовал дальнейшие действия слишком тихо — приходилось прислушиваться и иногда переспрашивать.       Найдя нужный файл, Достоевский углубился в чтение. На его плече лежала рука Дазая. Ну, конечно! Его догадка оправдалась: Кудо Шин обычный поставщик оружия, который незаконную деятельность прятал за законной. Кто же мог подумать, что среди фруктов можно ввозить гранаты, а среди детских вещей — ножи? Главное, вовремя их убрать с глаз таможенников. Кудо владел несколькими домами, но на него был записан лишь один, который был взорван. Федор не сомневался, что большинство действий он совершал, чтобы только исчезнуть с глаз.       В разработке плана по проникновению в чужое жилье и избавлению от Кудо участвовал и Дазай, который добавлял нужную информацию и наблюдения. «Крысам» пришлось тихо сидеть и на всякий случай записывать данные. Перед Муситаро и Гончаровым была поставлена задача наблюдать за домом, чтобы уточнить предоставленную информацию, пока Пушкин с Гоголем доставали оружие. Их вылазка должна будет избавить мир от поставщика оружием по имени Кудо Шин, заставившего страдать их друга.