дети дорог.

Очень не круто, если твой круг общения состоит всего из двоих людей (не считая родителей и вагона родственников). И когда эти двое людей ссорятся или прекращают общаться друг с другом — это ещё более не круто, и ты чувствуешь себя третьим колесом и предателем по отношению к каждой из сторон. С Чонином так оно и вышло. С одной стороны у него единственный, лучший (да и просто единственный) друг Чан, который был как брат, и даже родители Чонина порой называли его своим старшим сыном. А с другой стороны, напарник по школьной футбольной команде — Ким Сынмин, научивший пинать правильно мяч, не подскальзываться на траве и вообще играть так сносно, что взяли на постоянку в основной состав. Чонин любил обоих своих людей до состояния, близкого к религии, когда в твоем мире появляются два Бога, и ты им начинаешь поклоняться. Печаль была лишь в том, что Боги изначально недолюбливали друг друга и терпели лишь из-за Чонина. Чонин это понял в самый первый раз, когда решился познакомить двух своих самых хороших друзей вместе. Он был настолько окрылен этой мыслью, что даже не предполагал негативного варианта развития событий. Но всё стало плохо с первой же минуты. — Значит, вот кто виноват в вечных синяках Чонини, — с самой что ни на есть приторной улыбкой произнес Бан Чан, протягивая руку для знакомства. Сынмин не растерялся и крепко пожал её в ответ, растягивая губы в такой же сладкой улыбке. — Очень приятно, наконец, познакомиться с тем, из-за кого Чонини прогуливает тренировки. В конечном итоге всё пошло совершенно не по плану, и Чонин лишь одиноко потягивал коктейль через соломинку, пока двое его старших хёнов пытались разобраться чьё конкретно общество наносит вред воспитанию Чонина. До единого знаменателя они не дошли, и Чан увел за собой Чонина потому, что «Он мой сосед, и я за него в ответе», оставив Сынмина расплачиваться за заказ. С тех пор Чонин не предпринимал попыток познакомить своих друзей, но каким-то магическим образом (волей звезд и судеб) они всё равно пересекались. Особенно, когда Чан начал ходить на футбольные матчи Чонина: неизменно с огромным рюкзаком-аптечкой и парой десятков кричалок в поддержку Чонина, которого дико этим смущал. И по окончании матча всегда летел в раздевалку (в первые два раза его пускать не хотели, но он закатил такой скандал в стиле «яжмать!», что в последующие раз его пропускали без проблем и даже открывали перед ним двери), чтобы залечить раны своего маленького Чонина, и наличие штатного доктора он совсем не учитывал. А где маленький Чонини там и взросленький Сынмини, которого Чан, ворча, хаял за безалаберность и потребительское отношение к игрокам. Уставшему (и будем честными, тоже крайне помятому после игры) Сынмину меньше всего хотелось пререкаться с гиперзаботливостью в лице Чана, поэтому в такие моменты он молчал и терпеливо пил воду, ожидая когда Бан скроется из виду, чтобы можно было переодеться. Однажды Чонину втащили мячом прямо в лицо: он упал на траву как подкошенный, подвернул лодыжку и потерял сознание. Поэтому он не знал, что творилось всё то время, пока его везли в скорой до больницы, но когда проснулся и увидел перед собой лишь одно обеспокоенное лицо Чана, понял, что творилось что-то не очень хорошее. А когда узнал, что его переместили с основного состава в запасной, так вообще закатил первую в своей жизни истерику. Чан не скрывал, что это он постарался, и что он долго и обстоятельно (пока Чонин валялся в бессознанке) обсасывал этот вопрос с Сынмином (попутно замазывая разодранные сынминовские коленки зеленкой, о чем зачем-то сообщил Чонину, пока рассказывал эту историю). — Всё же у твоего Сынмина есть доля разума. И он согласился переместить тебя во второй состав, — закончил Чан, разваливаясь в кресле и светя довольным лицом, в которое сначала полетела подушка, потом одеяло, а затем и две склянки для анализов, стоявших на тумбочке. Чонин голосил так, что примчались врачи, которые быстро выпнули Чана из палаты и затем долго утешали разнервничавшегося мальчика, похлопывая по спине и услужливо вытирая слёзы с его лица краями белоснежных халатов. В отместку Чонин на неделю прекратил всякое общение с Чаном, даже в мессенджерах закинул его в черный список, а родителям сказал, чтобы дома и духу не было Бан Чана, и неважно какую жалостливую моську он для этого сквасит. Чонин пару раз пробовал подойти к Сынмину и поговорить с ним насчет возвращения в основной состав, но тот очень умело (даже на тренировках) ускользал от него. Неделя прошла для Чонина в настоящей агонии. А в её заключении он всё же написал Чану (которого предварительно вытащил из ЧС), что они будут общаться вновь только после того, как Сынмин снова начнёт с ним — Чонином- общаться. Чонину уже было и неважно вернуться в основной состав, только бы его милый хён вновь начал с ним говорить и рассказывать всякие крутые факты из истории футбола. Чан на то сообщение так и не ответил, хотя прочел, но и выполнять требование, видимо, не торопился. Чонин всё так же тренировался во втором составе, Сынмин с ним не разговаривал, и всё было как-то очень уж плохо. Возможно всё могло быть ещё хуже, но в один из дней, возвращающийся с тренировки Чонин приметил знакомую фигуру у ворот школы: Чан всегда дожидался там Чонина раньше, но после их «ссоры» перестал это делать. Чонин уже было хотел демонстративно пройти мимо, как в самый последний момент понял, что хён занят выглядыванием совсем не его. В первый момент этого осознания стало немного обидно, а потом стало интересно, за кем же его хёнчик наблюдает. Чонин проследил за взглядом и увидел расположившихся неподалёку на скамье Сынмина с кем-то из своих друзей. Они о чем-то мило беседовали, громко смеялись и… этот незнакомый парень потирал голые коленки Сынмина своей ладонью. Чонину стало немного ревностно от того, что сейчас Сынмин смеётся с кем-то другим, а не с ним самим. А всё дело в замершем около ворот хёне! Чонин набрал в легкие воздуха, чтобы подойти и снова отругать старшего за такие подставы. Но вот только Чан вообще никак не отреагировал на приближение распетушившегося Чонина, продолжая неотрывно наблюдать за смеющимися на скамейке и крепко сжимать лямку рюкзака. Подойдя ближе очень внимательный Чонин заметил слишком высокое напряжение на лице у хёна и потемневшие глаза (такие у Чана были в последний раз, когда он отвозил любимого пса к ветеринару на усыпление), и в одно мгновение растерял весь пыл и желание ссориться. — Хён, ты за мной? — вполне миролюбивым и спокойным голосом, словно и не было этих дней в тотальном конфликте, спросил Чонин, чем очень вспугнул Чана. Тот отпрянул от ворот и, кажется, не сразу осознал, что перед ним стоял его любимый младшенький. — Да, Чонини, за тобой, — растерянно пробормотал Чан и протянул руку, в которую Чонин без сомнения вложил свою руку, и они пошли домой. О ссоре они не вспоминали: Чан осторожно обходил эту тему, а Чонин просто хотел всё замять. Футбол — не на всю жизнь, а друг такой один и его терять, как он внезапно понял, совсем не хотел. И всё вроде бы вернулось на круги своя, и Чан стал снова тем гипер-заботливым братом, коим и был. Но Чонину все равно было грустно, и он немного скучал по Сынмину. Чану не говорил, конечно, но тот и так всё видел и возможно мучился муками совести. Теперь на футбольные матчи Чонин приходил в качестве зрителя и неизменно тащил с собой Чана — в качестве наказания. И в один из таких матчей, когда их школа, впервые, заняла первое место, Чонин просто не смог усидеть на месте и помчался в раздевалки, куда его пропустили по старой памяти. — Куда ты? — крикнул Чан, еле поспевавший за прытким мелким. — Попробую поздравить хёна! — запыльчиво ответил Чонин и через пару секунд уже с визгом седлал спину Сынминаи кричал тому в ухо о том, какие они молодцы. Сынмин же на волне эйфории даже не оттолкнул Чонина, а лишь кричал\прыгал\пел\смеялся вместе с ним и (немного) плакал. Раздевалка напоминала взбудораженный рой пчел, и только один человек спокойно стоял в уголке и чувствовал себя немного неуютно и не к месту, наблюдая за тем, как Чонин носился от игрока к игроку и поздравлял с победой. Возможно сейчас совесть стала грызть чуть больше. Чан и не старался присоединиться к всеобщей вакханалии, терпеливо ожидая мелкого, и даже не думал, что на него обратят внимание. Но на него обратили. Сынмин как-то выхватил его лицо сквозь прыгающей толпы и зачем-то двинулся вперед. Всё такой же помятый, в грязной форме, но бесконечно счастливый. — И вот ты снова тут, — с очень доброй и мягкой улыбкой подошёл Сынмин, что Чан не смог не улыбнуться в ответ. — Как коленки? — невпопад спросил он, и Сынмин немного удивился. Ему стоило времени вспомнить, как тогда в больнице Чан замазывал его разодранные колени зелёнкой и увещевал, что Чонину не стоит играть в футбол, ну хотя бы не в основе. Непонятно, чему тогда покорился Сынмин: убеждениям или тому, насколько теплые и заботливые руки у Чана. — Отлично. Зажили молниеносно, — Чан сначала довольно кивнул, а затем улыбка быстро стерлась с его губ и он помрачнел — вспомнил недавний эпизод у школы. — Чонин по тебе скучает, — нехотя протянул Чан, прикусывая щеку изнутри клычками. — Я тоже... по нему, — быстро сориентировался Сынмин. Чан кивнул. — Так иди и пользуйся моментом, пока он не вспомнил и не надулся на тебя вновь. Чану стоило сил дать такое разрешение. Сынмин негромко засмеялся на эту фразу и протянул руку. — До встречи? Чан осторожно, с едва заметной заботой пожал руку в ответ и не захотел отпускать. Вот так просто. — До встречи. А где? Сынмин обернулся назал и кивнул на веселящегося с командой Чонина, кричащего, кажется, даже громче чем вообще вся команда вместе взятая. — Место встречи — Чонин.