дети дорог.

Щелчок. На экране ноутбука высвечивается фото. Щелчок. Новое фото. Ещё щелчок. Ничего не меняется. — Чертова мышь, - шипит Сынмин и агрессивно трясет красную “мышь”, повинную лишь в том, что она переживает вторую пятилетку жизни, а кнопка начала заедать на первом месяце использования. Сынмин ненавидит пользоваться тачпадом, у него буквально пальцы сводит, когда нужно прикоснуться к выделенному прямоугольнику под клавиатурой. Возможно он ретроград, а возможно слишком заёбистый. “Мышь” не оживает, лихорадочно мигает красным светом, передавая сигналом, что хочет спокойно умереть, а не вот это вот всё. Она и была мертва буквально пару часов назад, пока Сынмин, разбирающий барахло в своих школьных коробках, не обнаружил внутри одной из них свой старенький ноут, бережной повязанный, как праздничной лентой, проводом от зарядки. Дальше плёвое дело: размотать, воткнуть в розетку, открыть и включить, попутно протирая пальцами пыль с кнопок. На серой крышке приклеен огромный стикер с акита-ину пожирающим кукурузу, а по правой кромке один за другим бежит вереница наклеек, содранных с яблок, которыми в далекие школьные годы его снабжали друзья. Сынмин только сейчас осознает, что ни одна наклейка не повторяется. Экран поочередно светится, то синим, то черным цветом, потревоженный процессор шумит, “мышь” поначалу не хочет вставляться в разъем, как бы Сынмин не переворачивал вход, но всё же сдается. На “рабочем столе” системные иконки и одна папка с фотографиями, куда Сынмин щелкает сразу и погружается в такой водоворот воспоминаний, то если бы “мышь” не умерла, то Сынмин вполне мог слечь первым - сглотнуть стремительно нарастающий ком в горле не представлялась возможным. Экран подсвечивал фотографию, снятую лет восемь назад в один из обычных дней в школьной столовой. Сынмин сразу видит и узнает себя - сидит по центру, взлохмачен, на нос сползли толстые очки, и выглядит очень недовольным. Решает, что одно из двух: либо неприятная оценка по экзамену, либо забрали еду, чтобы заставить его сфотографироваться. Сынмин склоняется ко второму варианту: оценки не так сильно его расстраивали, как отнятая еда; да и фотографироваться он не любил. С левого бока его прижимает Со Чанбин, скрестив руки на груди и улыбаясь своей супер-мачо улыбкой, с правого Бан Чан, приобняв Сынмина за плечи и пальцем указывая смотреть в камеру, которую в этот момент держит корчащий смешную рожу Хван Хёнджин. За спинами сидящих выглядывает со спокойной улыбкой Ли Минхо, создавая впечатление мимо проходящего человека, удачно поймавшего момент. Сынмин вздыхает. На губах легкая улыбка, а в горле всё еще ком. — Раз здесь Чан и Минхо, то это скорее всего их последний год, - бормочет, обшаривая каждый миллиметр фотографии взглядом. Из всех Сынмин постоянно общается до сих пор только с Хёнджином, и то благодаря самому Хёнджину. Периодически с Минхо - поздравлять по праздникам и ставить лайки на фото. С оставшимися последний раз общался как раз в тот самый год, когда сделана фотография: Чан выпустился, а следом и Чанбин, не желая доучиваться еще год. Когда-то их называли неразлучной бандой, а теперь где эта банда, что рассыпалась осколками по Корее. Впрочем, Сынмин не уверен, что по Корее - Чан вполне мог вернуться в Австралию или уехать в США, как мечтал. Сынмин еще раз клацает по кнопке “мыши”, но та реагирует лишь блеском красного сигнала, а потом попросту вырубается. — Чтоб тебя. К тачпаду приходится прикоснуться, чтобы нажать на фото, а дальше можно управлять кнопками с клавиатуры. Фотографии вновь начинают сменяться. Сынмин вспоминает, что большинство фотографий делал Хёнджин, как будущий фотограф. Да и настоящий тоже - сколько у него сейчас по папкам разбросано фотографий Сынмина - не сосчитать. У него всегда получались живые, наполненные смехом и эмоциями снимки: тогда Сынмин этого не понимал - да и, признаемся честно, сильно не разглядывал - а сейчас, каждая следующая фотография поднимает бурю воспоминаний и переживаний. Вот они вчетвером у ворот школы ждут, когда освободиться со своих факультативов Минхо: Сынмин читает, Хёнджин лежит головой на его плече, а позади играют в мяч Чанбин и Чан. Вот Минхо спит на парте. На следующей - Чанбин что-то яростно доказывает Чану, наматывая свой галстук на кулак. Далее - одиноко сидящий Сынмин под деревом, залипнувший в телефон. Сынмин пытается вспомнить, когда это снято и что он там смотрел, но не может. Вот они впятером на крыше, стоят друг с другом, положив руки на плечи и улыбаются. Всё, кроме Сынмина, который единственный переживал за телефон Хёнджина, поставленный аккурат у столбика ограды - один порыв ветра, и нет телефона. Затем идут сэты фотографий. Первый сделан на кубке школы по баскетболу, где сидящие на трибунах Сынмин и Хенджин (естественно в цветах своей школы) громко поддерживали Минхо, Чанбина и Чана. Заканчивается сэт общей фотографией в больнице: Минхо потянул лодыжку, о которую неудачно запнулся соперник, и их вместе тут же увезли в больницу. Сынмин помнит, что тот парень лежал вместе с Минхо, но когда они делали фото, то Бан Чан резко закрыл шторку, чтобы этого “мудака” не видно было. Ещё Сынмин помнит, как тот калека пытался ему сказать, что он красивый, вогнав его тем самым в краску. А. Как раз потом, Чан и задернул шторку. Вроде бы. Следующие фото - это сплошь сэты, состоящие из их посиделок. По большей части дома у Чана. Это было так привычно после школы совершить набег на его дом, окопаться в комнате, делать вместе домашку, играть в игры, смотреть фильмы, обсуждать девчонок и прочие проблемы в школе. В глазах и носу словно кто-то тихонько щипает пинцетом: Сынмин вдыхает полной грудью и шумно выдыхает, через нос. Слишком юные, слишком теплые, слишком уютные. Последние фотографий двадцать состоят из моментов, связанных с подготовкой к экзаменам, где Сынмин всегда разъясняет что-то Минхо и Чану. И последняя фотография, как контрольный удар под дых. — Чертов Хёнджин, - бормочет, облизывая пересохшие губы. Что-то слишком часто упоминает черта. На фото нахмурившийся Сынмин помечал ошибки в чужой тетради, а наклонившийся сверху Чан, который должен был внимательно наблюдать за исправлениями и внимать тираде, смотрит, наоборот, с такой щемящей сердце нежностью и теплотой на склонившуюся макушку Сынмина. На его лице легкая улыбка, лицо спокойно и безмятежно, только глаза очень добрые, очень смешливые и очень заботливые. И это всё крупным планом. Сынмин выдыхает и резко закрывает крышку ноутбука. На сегодня достаточно. Или возможно вообще навсегда достаточно. Вот лежали они восемь лет в коробках и ещё полежат. Сынмин ложится на пол своей старой детской комнаты, слышит как снизу переговариваются родители, что собирают вещи в гостиной и на кухне. Это ведь он был инициатором их переезда: чтобы они поближе были, чтобы ему не приходилось тратить целый выходной на дорогу. А теперь получается сам себе яму отрыл, которую так успешно закапывал последние восемь лет. Смартфон тихонько вибрирует, подсвечивая входящее сообщение от Хёнджина. “Эй, ты там как?” Сынмин сначала думает смахнуть и ответить позже, но палец уже разблокировал экран. “Разбираю свои коробки. Нашел наши школьные фотографии.” “ Улёт! у меня как жесткий погорел, так и все фото вместе с ним! А там много?” “Достаточно” - отвечает Сынмин, а про себя думает, что “достаточно, чтобы выдернуть его из реальность и снова превратить в 16-го подростка”. “Дашь глянуть? У меня выставка скоро, и пару фотографий, которые покажут, что я был офигенным фотографом еще в детстве, не помешают” Хёнджину не знакомо понятие скромности. Сынмин размышляет: с одной стороны избавиться бы от этого ящика Пандоры, с другой стороны, как будто больно отрывать их от себя, словно они за полчаса успели намертво приклеиться к его коже. “Приезжай. Мы тут до позднего вечера” Быстро печатает, чтобы не передумать: пластырь надо срывать сразу. Хёнджин приезжает через час. — Я быстрый, - выпаливает и вваливается внутрь, чтобы поздороваться в госпожой и господином Ким. Видимо Хван почувствовал, что предложение Сынмина шито белыми нитками, и лучше поскорее приехать, пока друг не передумал. Они поднимаются наверх, Сынмин отдает ему ноутбук и предупреждает. — Мышь не работает. Только тачпад. Для меня это не проблема, - широко улыбается Хёнджин, усаживается прямо на пол и открывает ноут. — Ты прям здесь собрался смотреть? - недоумевает Сынмин. — Ага, я флешку с собой принес, чтобы перекинуть. Сотку лет ими не пользовался, но подумал, что интернет вы, наверное, уже отрубили. Это было правдой: заявление на отключение услуг, было написано еще месяц назад, а отключили буквально вчера. Сынмин неуверенно садится рядом, он всё же думал, что больше никогда не увидит снимки. — Обалдеееть! - Хёнджин в экстазе тыкает по тачпаду, сменяя фото, - о, и хорошие тоже есть. Ну скажи, - он тычет Сынмина локтем под ребра, - я уже тогда был шикарен. — И не скромен, – ворчит тот, потирая бок. — И даже с кубка есть! Надо будет на День Рождение Минхо сделать видео-подборку. Вот удивится, - Хёнджин быстро щелкает, что-то выделяет, копирует - кажется совершает за раз десять действий и не прекращает говорить, - я у него спрашивал, остались ли фото, а он сказал, что он залил свой ноут водой и тот не подлежит восстановлению, как и фотографии, вот и приуныл. — А у меня почему не спросил? - вопрос ставит в ступор Хёнджина. — Да я как-то.. - он останавливается на мгновение, поднимает глаза, хмурит брови, - ты же не любил это всё, я и не знал, что у тебя есть… а кстати, откуда они у тебя? — Я думал, это ты мне скопировал, - удивляется Сынмин, искренне уверенный в своем предположении. — Я камикадзе, но не настолько, - отрезает Хёнджин, - да и там были такие фото, что…, - он кусает нижнюю губу, - впрочем, не важно. Я точно не мог, да и доступ к твоему ноуту не имел. ты же следил за ним, как курица за яйцом. — Родители дорого за него заплатили! - возмущается Сынмин на провокацию, но следующий вопрос задает, - Так какие такие фото? — Да не важно, - машет рукой Хёнджин, продолжая листать. — Хёнджин, - с пока мягкой настойчивостью произносит Сынмин. — Да говорю не важ.. -и обрывается на полуслове, долистывая до последней. Той последней, что и у Сынмина отняла дар речи, и говорит неохотно - ну, например, такая. Он кашляет, сворачивает быстро фотографию, выделяет последние файлы и копирует, стараясь не поворачивать головы к другу и всячески избегая взгляда. — Их было много? - чуть сипло спрашивает Сынмин, в голове которого пока белый шум побеждает все настойчиво лезущие в голову мысли. — Да пару-тройку, не больше, - пожимает Хёнджин плечами, мол , ничего такого, и нервно стучит пальцами по панели ноута. — Хёнджин. — Может чуть больше. — Хёнджин! — Да почти на каждый день было по фото! - раскалывается Хёнджин, отчаянно моля файлы быстрее перекидываться, и вообще немного себя корит за то, что пришел и так неумело проболтался. Хотя если честно, он всё же очень хотел заполучить хоть какие-то воспоминания школьных дней (теперь-то он будет умнее и сделает три копии на разных диски), и любимые фотографии. Жаль, что Сынмин скорее всего не даст разрешения их публиковать. — Почему я их не видел? - Сынмин совершенно точно знает, что не видел.Он точно запомнил бы такое. — А когда ты любил смотреть на себя? - ворачивает ему вопрос Хёнджин и даже поворачивается, чтобы посмотреть в глаза. Сынмин чувствует, что ему не договаривают - слишком хорошо знает это шило в заднице. — Причина только в этом? Хёнджин отводит взгляд, вздыхает, смотрит, как медленно движется передача файлов. Прошло так много времени, а раскрыть покрытый пылью секрет оказывается сложно, хотя тогда - восемь лет назад - думал, что проболтается тут же. — Чан запретил, - лаконично. — Получается.. он их видел, - Сынмин закрывает глаза, сердце заходится бешеной скачкой, белый шум в голове усиливается. Его словно сбросили с огромной скалы и летит он на острые камни вниз. — Конечно, видел! - вскрикивает Хёнджин и - была не была-, уже прошло много времени, всё бобылем поросло. - Я и начал фотографировать потому, что он со мной спорил. Сынмин смотрит непонимающе, Хёнджин посыпает голову пеплом и начинает каяться. — Ты болел. Не ходил в школу. Чана шароебило. Мы сказали, что он ведет себя, как влюбленный. Он огрызнулся, что по-дружески переживает, а я.. - еще один вздох, - видел я как он по-дружески переживает. Потом ему это сказал, а он сказал, что всё это выдумки. Ну я и сам с собой заключил челлендж, чтобы буду фотографировать каждое проявление его чувств. Сынмин слушал тихо и сосредоточенно, не отводя взгляда от линии передачи файлов, словно это единственное, что держало его в этом мире и не давало сойти с ума. Хёнджин еще раз вздохнул: — Как дружеская идея - говно, согласен. Словно на преступление шел, но таких хороших фото у меня еще не было, и я втянулся. Про челлендж я забыл, это стало уже привычкой: вы вместе, я подхожу и тихо щёлк,чтобы никто не видел… и вот как-то так. — А показал когда? - говорить Сынмину сложно, как и голову поднимать. Вообще ощущение, что он сейчас разревется. От обиды, безысходности, глупости и тоски. Хёнджин медлил с ответом. Передача файлом завершилась, он извлек флешку, выключил ноут, закрыл крышку. — На его днюхе. Мы там что-то опять поспорили, и я решил сделать такой прикол, распечатал самые хорошие, сшил в книжку и решил так подарить. Сынмин прикрывает глаза, вспоминая, что они тогда складывались и покупали Чану в подарок гитару, и вспоминает, что Хёнджин был с подарочным пакетом, но что было внутри, никто не знал, и не узнал. — Вот, - вздох, - Я, если честно, думал в первую секунду, что он меня отхлестает этой же книгой и заставит съесть каждый листочек. Уверен, это было его первое желание, когда он открыл книгу. Но чем дальше смотрел, тем больше словно каменел лицом. Сынмин вспоминает, что то день рождение было странное: Чан действительно выглядел бледным, осунувшимся и даже не пил, на что весь вечер пенял Чанбин. — Взял с меня обещание никогда тебе их не показывать, скопировал у меня имеющиеся файлы, и попросил больше, не фотографировать. Сынмин закрыл лицо руками. Хенджин испугался, что тот сейчас заревет, но вместо этого услышал сначала тихое хихиканье, а потом громкий неудержимый смех, который пугал ещё больше, чем слёзы. Смех перешел в икоту — Попросил больше не фотографировать.. ик, доучился свой последний год… ик, и свалил в туман.. ик, пидорасина ебучая.. ик- икает Сынмин, из глаз которого таки полились слёзы, словно всё то, что он держал эти долгие годы, наконец, вырвалось наружу, захватило его полностью и вихрем понеслось куда-то вдаль. — Сынмин, - с мольбой в голосе произносит Хёнджин, немного пугается - Сынмин раньше никогда не матерился - тянет руку, чтобы обнять друга, но тот мотает головой, отодвигается и кусает губы. — Так, фото скопировал.. ик, а теперь.. ик будет добр провал..ик ливать.. ик. Хёнджин некоторое время ещё сидит, но обнять больше не порывается. Ему совестно уходить и бросать друга в таком состоянии, хотя, наверное,о совести надо было подумать раньше. Намного раньше. Сынмин не реагирует, только тихо плачет, подтянув колени к груди. — Сынмин, - тихо зовет Хёнджин, поднимаясь, - один вопрос, - Сынмин поднимает голову, показывая заплаканные глаза, у Хёнджина щемит сердце и в животе возникает такое чувство тревоги, которое появляется, когда ты жестко проебался. Но он должен спросить, чтобы понять, насколько сильно он проебался, - тогда это было взаимно? В ответ Сынмин громко икает, вытирает ладонями глаза и тихо отвечает не только Хёнджину, но и самому себе: — Да. — Я убью его. - рычит Хёнджин и срывается с места, оставляя Сынмина одного, но тот даже и рад сейчас остаться один. Хёнджин слетает по лестница, быстро прощается с родителями друга и вылетает пулей за дверь. Смартфон обнаруживается в машине, он быстро лезет в контакты, ищет нужный контакт, находит, открывается экран переписки, где последнее сообщение датировалось предыдущим месяцем этого года. “тебе не жить” Отправляет, не дожидаясь ответа, заводит двигатель и стремительно срывается с места, чтобы найти, побить, покалечить. Сынмин наверху всё еще плачет, слёзы льются и льются, словно он снова школьник, словно в нём снова играют гормоны, словно он еще не разучился плакать в подушку. Он успокаивается лишь через полчаса, когда вытраханный за сегодняшний день эмоциями мозг подкидывает ему последнее воспоминание и отключается, как отключается процессор у компьютера, когда мощности не хватает вывозить все открытые задачи. Сынмин вспоминает, как в свой последний день перед отъездом Чан пришел к нему в гости. Один. Без друзей. Они сидели в комнате Сынмина и долго разговаривали как будто бы ни о чем и сразу обо всём. Это был их первый и последний длительный и доверительный разговор. Затем Чан перекинул ему на ноут фотографии, сказал, что ему подарок на прощание, а Сынмин поморщился, напоминая, что не любит смотреть на себя. — А я на тебя люблю, - говорит последнюю фразу Чан и исчезает за дверью комнаты так же неожиданно, как и появился на пороге его дома несколько часов назад.