дети дорог.

      – Блядство.       – Ким Сынмин, не матерись!       Меньше, что сейчас было нужно Ким Сынмину, так это получать нагоняи за маты. Но в той ситуации, что он оказался, по-другому нельзя.       Зачем он вообще ввязался в эту студенческую авантюру с Хеллоуином и чистосердечной помощью Минхо? Знал, бы чем это обернется, сидел себе спокойно и не высовывался, возможно бы просто сходил в комнату страха, попугал призраков, выпил пива и был таков.       Предпраздничная суета в потоковой аудитории накалялась с каждой секундой приближения начала торжества нечисти.       Минхо доверил Сынмину раскрасить группу зомбаков, которые будут восставать из мёртвых в коридоре ужаса. Сынмин ему открыто заявил, что руки у него из жопы, и рисовать он не умеет, на что получил ответ:       – Да побрызгай на них кисточкой с краской и ладушки.       Первого зомбака Сынмин действительно побрызгал равно залил краской, что у того был вид не восставшего из мертвых, а кровожадного убийцы, и потратил большую часть краски. Поэтому дальше он поступал разумнее и экономно. Вообще в какой-то момент ему даже понравилось мазюкать кистью по студентам и лезть оной в различные места, заставляя их визжать от страха. Сынмин на все гневные крики лишь делал круглые глаза, мол работа такая, извиняйте.       С Ли Феликсом - студентом первого курса ветеринарного - пришлось немного повозиться, потому что тот так и норовил поймать ртом кисть, пока Сынмин, высунув язык разрисовывал ему шрамы на скулах и под губой. Ну чисто котенок, господи.       – Всё, свободен, - шипит Феликсу, и тот радостно мчится к Минхо, выпрашивать себе на задницу хвост. С каких пор зомби слоняются с кошачьими хвостами на жопе – никто не задался таким вопросом.       На ещё троих он потратил остальную краску и пошел догоняться, а когда вернулся, то увидел, что в их зомбо-полкУ прибыло, а когда увидел, кто именно прибыл, то уже не мог сдержать мат, за то и был наказан мимо пробегающим с ворохом окровавленной туалетной бумаги на руках Минхо.       Сынмин молился, чтобы краска у него закончилась поскорее, но увы, эта банка гуаши была словно нескончаемая и вечная. Он измалевал Хёнджину не только лицо, шею и руки, но даже и на одежду брызнул, но всё равно не помогло. Краска предательски заполняла половину баночки.       А последний зомби стоял неподалеку и внимательно, как затаившийся кот, наблюдал за процессом, ожидая своей очереди. Сынмин считал, что это всё подстава от Минхо, который знал о терзающих его душу чувствах и устроил всю эту вакханалию с раскраской специально.       – Ну что тут у нас, - бурчит Сынмин, подходя к последнему, боковым зрением замечая, как счастливый Хёнджин уходит делать селки, а затем грустно плачет, потому что замарал любимый белый чехол красной краской. Потому, что надо было подождать, когда высохнет, сказано же было!       – Привет, - улыбается ему мягкой улыбкой пока ещё недо-зомби, по совместительству Бан Чан с последнего курса аграрного, по совместительству дичаший краш Ким Сынмина последний год.       Сынмин оставляет приветствие без ответа, предпочитая уткнуться носом в банку с краской. Вот как это ещё по-другому выразить, как не ёмким “блядство”. Почему всех остальных зомби упаковали в одежду так, что только руки, лицо и шея видны, а на блядского Бан Чана натянули покромсанный блядский свитер аля кроп-топ, обнажив большую часть его блядского тела. Красивого тела - тут спорить, конечно Сынмин, не собирается.       Ему приходится вспомнить все пройденные уроки медитации, чтобы успокоить бьющееся в агонии сердце и заставить руки не дрожать.       Может просто развести краску чутка водичкой и ливануть ему в лицо?       – Не двигайся! - шипит Сынмин, когда ведет кисточкой по щеке, а Чан решает улыбнуться.       – У тебя слишком напряженное лицо, - отвечает тот, но улыбка уходит с губ. Вот только из глаз она не исчезает. его взгляд абсолютно кошачий, с приспущенными веками, и веселыми искорками в глазах. Воткнуть бы туда кисточку, чтобы не повадно было.       – Потому, что я не умею рисовать, а превратить вас в трупы надо, - в тон ему отвечает Сынмин и позволяет себе слабость - мазнуть уже почти сухой кистью по полной нижней губе, по которой моментально проходится кончик розового языка.       Блядство. Блядство. Блядство. Храни Ким Сынмина все божества на земле, пожалуйста.       – Если хочется пожрать краски, то подожди. Я закончу, и хоть вылижи тут всё, - шипит Сынмин, имея в виду баночку, но кое-кто думает иначе.       – Тебя тоже могу? - Чан игриво поднимает бровь, а у Сынмина весь дух выбивает из тела. Он тихо кашляет (точно краснеет, он чувствует, как горят уши), сосредотачиваясь на шраме над бровью.       – Язык маловат.       – Заодно и проверим.       С ним сейчас флиртуют или как это вообще, чёрт побери, называется? Сынмин бы снова ругнулся, но высока вероятность того, что Минхо ошивается где-то поблизости и всегда может стукнуть по затылку. Соблюдение чистоты речи, блять.       – Всё, готово, - Сынмин облегченно вздыхает, опуская руки, но взгляд старается держать чуть выше плеча Чана, чтобы не смотреть на то, что не прикрыто никакой тканью. Они там собрались людей пугать или убивать сексуальностью?       – А это? - удивленно спрашивает Чан, указывая указательными пальцами обеих рук на живот, Сынмин автоматически смотрит вниз и крепко сжимает в зубы.       – Я не художник. На холстах не рисую, - грубо отрезает.       – Хочешь сказать, что моё тело - для тебя холст? - насмешливо смотрит Чан, наклонив вперед голову, чтобы заглянуть в глаза Сынмину, которые сейчас горят то ли огнем ненависти, то ли дикого возбуждения.       – Хочу сказать, что кто-то о себе многое возомнил, - буквально рычит в лицо.       – Сынмин-а, ну пожалуйста, - складывает ладони в мольбе Чан, хотя в глазах прыгают бесята.       Откуда этот пидарас (ха, вообще-то из вас двоих это ты пидарас, Ким Сынмин) знает его имя? Тут точно не обошлось без Ли я-вырву-тебе-глаза-и-отправлю-на-съедение-твоим-кошкам Минхо! Сынмин мысленно считает до пяти, успокаивая бурю внутри, и нагибается, практически утыкаясь носом в обнаженную кожу живота. Он сосредоточенно водит кисточкой, размазывая краску по рельефному корпусу, и глушит зависть: как бы он хотел сейчас оказаться на месте этой кисточки. Сынмин с минуту размышляет, стоит ли нарисовать на боку член, чтобы неповадно было так издеваться над младшими, но передумывает - как-то слишком жестоко. Закусывает губу от напряжения: это движение не остаётся незамеченным.       – Нравится? - самодовольно спрашивают сверху, и Сынмин думает, что нарисует ему член вокруг пупка.       – Было бы на что смотреть, - вмещая в слова всё равнодушие, на которые был способен, отвечает Сынмин. Что-то когда он крашился по этому парню, то не замечал за ним такой язвительности и игривости. Он полюбил добросердечного, мягкого, светлого, приветливого парня, с красивым телом (не будем делать вид, что этот факт был не основополагающим). Откуда сейчас эта сексуальная язва вылезла, и где она всё это время была?       – Может тебе лучше встать на колени, чтобы лучше разглядеть?       Кисточка в руках замирает, как и сам Сынмин, в ужасе раскрыв глаза. Что простите? Он поднимает взгляд медленно, вместе с нарастающей бурей внутри. Чан смотрит на него немного насмешливо, немного игриво, немного по-хулигански. Не много ли этот парень на себя берет?       – Я беспокоюсь о твоей спине, - продолжает Чан, заполняя тишину: У Сынмина слишком много мыслей в голове, которые бьются о череп, как лотерейные шарике в стеклянном боксе, - не сорвал бы от такой тяжелой работы.       – Я бы с удовольствием вырвал тебе язык, - наконец, находится со словами Сынмин и резко выпрямляется. Так всё. Работа закончена, пора валить, пока ноги ещё держат.       – Может, сначала попробуешь его на вкус, а потом вырвешь? - подмигивает ему Чан, бросая мимолетный взгляд вниз, чтобы рассмотреть кроваво-синие подтеки на животе. Увиденным остаётся доволен. У Сынмина голова идёт кругом, слишком много игривого флирта от человека, от которого он вообще не ожидал когда-либо такое услышать!       – Боюсь вырвет меня в твой рот раньше, чем я успею тебя избавить от этой бесполезной мышцы, - язвит Сынмин в ответ, хотя всё тело просит согласиться на предложение.       – Я не настолько плох, - обиженно поджимает уголок губ Чан, и в следующее мгновенно тянет Сынмина на себя, крепко обхватив его запястье - в руке он держит открытую баночку с краской.       – Это уже буду судить я, - только и успевает вбросить Сынмин, как его вовлекают в самый жаркий поцелуй, который у него вообще когда-то был. От Чана пахнет краской и новой одеждой, что купили специально для праздника, а рука теплая и сжимает его запястье не сильно - можно вырвать, но стоит ли? Поцелуй выходит властным, тягучим, жарким - пробирает до самых костей.       – Ну? - спрашивает Чан, когда они оба с глухим выдохом отстраняются, и двигает бровями, - я был хорош?       – Отвратительно, - говорит Сынмин, хотя весь его внешний вид говорит об обратном. И победно улыбающийся Чан это понимает, но сказать больше ничего не успевает, так как около них резко материализуется Хёнджин и утаскивает парня за собой, давая Сынмину возможность договорить, - хорош.