Лед треснул.

      Смуглая веснушчатая девочка смотрит на нее настороженно, почти затравленно, словно ожидая удара или насмешки. Сердце Жени кольнуло болью - она знала этот взгляд, знала, что такое этот затаенный в глубине души страх, который вызывает желание стать меньше, незаметнее, да и вовсе исчезнуть. И вот этому напуганному ребенку нужно объяснить, как Лунева дошла до жизни такой?...       Не расскажешь ведь всего. Рано ей еще знать про книгочейство, про медленно убивающие тебя чернила и Костяной Дом. Только сейчас понимаешь, насколько все, что для тебя стало привычным, ужасно выглядит. Поэтому неловко подбираешь слова и видишь, как взгляд из испуганного становится печальным, словно она что-то поняла.       - Ну, началось все от усердия и сидения за книжками... - начинаешь ты и обрываешь сама себя. И как теперь продолжить? - Теперь вот, живу отдельно, - ни слова лжи, - учусь, - запнулась, вспоминая о занятиях и сессии параллельно со смертельно опасными сменами, - приключений море, - усмехнулась, словно услышав забавную шутку. Ни убавить, ни прибавить, на отсутствие приключений книжные маги точно не жалуются. То заговоры монохромов, то рискованные задания от Круга, то еще что-то намечается... Но кажется, девочку интересует совсем другое, когда она искоса смотрит на мага синевы. И вопрос, который все вертелся у нее на языке, наконец-то сорвался с ее губ.       - А... тебя больше не дразнят? - Уже не прячется, доверчиво, но не торопясь, сантиметр за сантиметром придвигается поближе к Луневой.       "Слышь ты, рябая... ты мужик или баба вообще?" - неожиданно всплывает в голове Жени, когда та уже хотела успокоить девочку, что ничего подобного больше не было."Средний пол, епт," - вызывающие липкое чувство отвращения окрики поднимались из памяти, перемыкая горло мага синевы. - "А ты точно не заразная?"       "Во природа отыгралась," - сочувственный вздох одной из мамочек в метро, покачавшей головой при взгляде на Женю, резал не хуже дразнилок бывших одноклассников.       "Эй, дылда!" - они подкараулили ее тогда недалеко от школы, окружили, не давая ей пройти в дому. - "Ну нихрена себе фонарный столб!" - дразнились и приплясывали, словно обезьянки в цирке, кидаясь комками жеваной бумаги. - "Каланча!" - ощущение мерзости росло, Женя пыталась увернуться, но некоторые "пули" попадали в цель, и тогда ее противники торжествовали, как будто это как-то клеймило саму девушку, оставляя унизительные отметины. К горлу подступал страх, а ее саму теснили к дереву, склоненному над дорогой.       Тогда она смогла убежать - в два шага взобралась на древесный ствол, длинный прыжок, а дальше Женя делала то, что у нее получалось лучше всего. Уже в четырнадцать она получила далеко не первую золотую медаль на городской олимпиаде по легкой атлетике.       Лунёва бежала тогда во весь дух до самого подъезда, и здесь своим преследователям она могла дать сто очков форы, но они бы все равно ее не догнали.       "Ты жираф - и рост и пятна," - в свои семнадцать она вытянулась еще больше, и теперь превосходила ростом всех парней в своем классе. На физкультуре ее ставили первой, отрезая тем самым от остальных девушек, и раз за разом делая ее легкой добычей для новой порции насмешек. "О, транс какой-то пришел," - тычок под ребра пальцем. - "Уй!" - локоть Жени сорвался, словно пружина, точно врезаясь в середину грудины ее остроумного соседа. Тот закашлялся, и согнулся от боли. "ЛУНЁВА! ДЕСЯТЬ КРУГОВ ПО ЗАЛУ!" - и лучше было бежать десять кругов без перерыва чем стоять рядом с этими...       "Да кто тебя ***** такую станет?" - с негодованием сплюнул Саноцкий, нарвавшись на отповедь и удар по рукам, когда положил руку на бедро Жени. От него несло спиртом и сами прикосновения были такими же склизкими, неприятными, как эти воспоминания. На выпускной Женю заставили пойти в шуршашем белом платье, оставшемся от старшей сестры, и в нем Лунёва самой себе напоминала Одуванчика из мультика, который ставили смотреть ее младшим братьям. "Такие толстые щеки на тоненьком стебельке". Пушистое белое облако на тонкой и высокой Жене казалось ей столь же несуразным, да и сам выпускной наряд был очень неудобным. Спина чесалась от кружева, колготки сползали, а от каблуков болели привыкшие к кроссовками ступни.       "Юбку бы хоть надела," - причитала всегда мать, видя, как ее дочь предпочитает сарафанам в складочку практичные джинсы...       Залихватский свист выбрасывает Женю из потока воспоминаний, словно волна на сухой берег. Она встряхивает головой, собираясь с мыслями. Затем поднимает руку и гладит непослушные коротко остриженные волосы девочки, ощущая мягкость тонких детских волос.       - Дразнят, - признала Женя. - Врать не буду. - девушка поднимается со скамейки и оглядывается. - Но есть у меня теперь люди, - она коротко улыбнулась, - которые за такое бьют больно, - девочка внимательно смотрит на мага синевы, словно завороженная, - даже если этого я не одобряю.       "Мужебаба!"       "Нахрен пошел, урод, и вымыл рот с мылом!"       - Эй, Жек, ну ты идешь?! - окликает ее Рита, искоса глядя на нее из-под челки.       - А потом говорят, что это я опаздываю, - ворчит под нос Матвей, заложив руки за голову. Гриша лишь молча покачал головой.       Чуть отворачиваясь от машущего ей приветственно Антона, Женя бросает последний взгляд на девочку, но скамейка оказывается пуста, словно там никого и не было.       "Все будет хорошо," - обещает Женя той, маленькой себе, которую она смогла пронести через года в своем сердце.       "Я точно знаю."