ИДЕАЛИСТ

Стоило признать, Баки действительно сильно изменился за годы в плену (Стиву до сих пор трудно было даже в мыслях сказать: «десятилетия в плену», «больше двух третей века в плену»). Но все равно прогнозы Брюса касательно последствий травмирующих воздействий на мозг Баки казались Стиву чересчур мрачными. Баки с удовольствием ел все, что ему было можно, охотно улыбался, мягко подкалывал Стива с такой замечательной снисходительно-ласковой улыбкой на губах и в уголках глаз. С любопытством смотрел книги Стива. И при этом почти не пытался поладить с другими участниками сопротивления. Не стремился, как раньше, знакомиться, общаться, обзаводиться кучей знакомых. Он ни с кем не хотел сближаться и удивительно, как умудрился поладить с Бартоном. Возможно, потому, что они общались, практически обходясь без слов. Женщины, против обыкновения, в принципе не привлекали внимания Баки. Кажется, и в этом плане ему вполне хватало одного Стива. Секса у них было много. Если бы Стив имел представление о том, сколько секса в жизни тридцатилетних мужчин считается нормой, он бы не поверил этой информации сразу по двум причинам: ведь как-то же он умудрялся обходиться вообще почти без секса в течение нескольких лет без Баки, теперь же он хотел Баки практически непрерывно, мгновенно откликаясь на любые его провокации. Да и Баки со своей стороны, кажется, стремился свести к сексу буквально все. Стив не находил это странным, он и сам ужасно скучал. Что ж, хотя бы Сэм был достаточно тактичен, чтобы, когда Стив попытался узнать у него, где тот достал смазку, просто отвести его в хранилище, где, выслушав от недовольной немки-кладовщицы указания в следующий раз приходить со своей тарой, показать ему массивную бочку, откуда можно было самостоятельно наливать китовое масло. Не задавая вопросов, Баки вздыхал довольно, охотно ласкался, нежился, отзывался на прикосновения, а после крепко засыпал у Стива в руках. Поначалу Стив старался читать документы с сибирской базы так, чтобы Баки не видел этого. Но Баки оставался настолько безразличен к ним, когда заставал Стива за этим занятием, что Стив быстро отказался от несвойственных ему игр в секретность. Искреннее равнодушие Баки к собственной истории, вероятнее всего, объяснялось диссоциацией, о которой говорил Брюс. И если разум Баки выбрал такую технику, чтоб защитить себя, Стив не видел в ней ничего ужасного. Главное, что ему так было легче. Просто не думать обо всем этом как о чем-то, что происходило с тобой. Чем не вариант самозащиты? К тому же ранние сводки шли исключительно в машинописном и рукописном виде, преимущественно на русском языке с редкими вставками на немецком, так что Стив едва ли понимал половину терминологии. Но ему совершенно не хотелось обращаться за помощью в переводе. Было достаточно тяжело и от того, что он понимал. «Порабощение сознания», «лишение способности руководствоваться собственной волей» – он не был так уж уверен, что хочет знать точные названия использовавшихся для этого химических препаратов. Информация о заморозках состояла из сплошных формул, схем и научных выкладок. По сути, все, что Стиву удалось извлечь из нее – это даты. По всему выходило, что в годы холодной войны «Зимнего Солдата» использовали не так уж часто. А после смерти основателя проекта и одного из первых кураторов в соответствии с его завещанием не размораживали целых двенадцать лет, хотя потом снова вернулись к прежней практике регулярного использования. Касательно технологии стирания памяти в документах сначала шли лишь смутные намеки и отсылки к каким-то совершенно засекреченным документам. Неожиданно сменившиеся целой пачкой служебных и объяснительных записок, в которых текущий куратор обвинял команду техников в чрезмерном рвении, в результате которого у «Зимнего Солдата» произошла потеря ряда моторных функций и навыков самообслуживания. После чтения пространных оправданий техников и их встречных нападок с намеками на неспособность куратора позаботиться об элементарной жизнедеятельности ценнейшего имущества, Стиву потребовалось на время оставить документы и разделать в тренировочном зале четыре груши с песком. Господи, как ты допустил? Как ты допустил такое? Видеозаписи начинались со второй половины семидесятых годов. Поначалу их было не так много, и они не отличались особенной регулярностью. Содержание, впрочем, не сильно отличалось. «Зимнего Солдата» демонстрировали каким-то высоким чинам: он с завязанными глазами разбирал и собирал разные модели оружия, стрелял по мишеням. В одиночку справлялся с десятками противников. Все это с каменным, пустым и равнодушным лицом. В этих видеодокументах не было, в сущности, ничего особенного, если не считать того, что окружающие явно не воспринимали Баки как живого, разумного, чувствующего человека. В остальном же ничего такого, что серьезно выбивалось бы за рамки представлений Стива о подготовке солдат высокого класса. Когда-то он жадно ждал, что так же будут обучать и готовить его самого, вместо того, чтобы отправлять в тур с оркестром и танцовщицами в блестящих плиссированных юбочках. Дальше шли записи операций, на которых Баки убивал каких-то людей, иногда еще и охрану каких-то людей, иногда еще и случайных свидетелей того, как он убивал каких-то людей… И это опять же мало отличалось от того, что Стив уже видел в его исполнении на войне. Он только и мог, что отвлеченно признать: Баки не только не терял навык, он оттачивал его до невозможного уже совершенства. А потом шли записи новых заморозок и разморозок. Новых и новых сессий на электрическом стуле. Стив смотрел эти видео без звука, в совсем маленьком окошке в углу экрана, не желая привлекать внимания Баки, заставляя его вспоминать об этом. А потом выключал все, спускался к Баки на одеяло и подолгу целовал его руки и лицо, без слов прижимая его к себе и не разрешая сразу же свести все к сексу. Баки, похоже, удивлялся, но льнул, как всегда, охотно, размякая от ласки. С девяностых большая часть записей шла уже с английским дубляжом или даже полностью на английском. Появлялось явно нерусское начальство и кураторы в форме совершенного иного образца, группы огневой поддержки в камуфляже международного типа. На одной из записей бойцы такой группы поддержки избивали явно раненого Баки в душевой. И он не сопротивлялся. – Не уложился во временные рамки, сорвал эвакуацию, – невозмутимо пояснил, заглянув ему через плечо, заинтересовавшийся его возмущенной реакцией на видео Баки. – Руководство спросило с куратора. Влепило ему по первое число. Тот обозлился, раздал лещей своей группе, а потом спустил их на меня. Кто-то передал запись куда следовало, и больше я никого из них не видел. Лошки, не знали, что нельзя попадать под камеры с такими вещами. После его слов стало ясно: не все были «лошки», и очень многое на записи не попало. Стив не собирался спрашивать, почему Баки не сопротивлялся, если даже раненый мог порвать всех этих ублюдков голыми руками. Он боялся, что знает ответ. Он уже сталкивался с подобным несколько дней назад, когда они возились в гимнастическом зале, проверяя новые возможности и приемы друг друга, и Баки провел какую-то совсем уже подлую подсечку, а после, довольный, забрался на Стива, удерживая его руку в болевом захвате. Они оба были в приподнятом настроении, и, даже несмотря на проигрыш, Стив был ужасно горд своим Баки. – Все, отпусти меня, засранец, – смеясь, объявил он, и, когда Баки тут же слез с него, толкнул его в щиколотку и сказал: – Ты победил только потому, что использовал грязный прием. – Это эффективный прием, – спокойно пожал плечами Баки. – Я думал, ты выше таких штучек, – не успокоился Стив и, подавшись вперед, рванул Баки на себя и повалил его рядом. – Придется проучить тебя. Готов понести наказание? Это была просто пустая болтовня, обычные их подколки. Баки полагалось дать ему коленом в живот после такого и тоже сказать что-нибудь обидное, но он вдруг резко выдохнул и разом прекратил все попытки сопротивления. – Я готов понести наказание, – упавшим голосом произнес он и повернулся вниз лицом на матах, как если бы Стив мог ударить его. В тот день они больше не тренировались, Стив увел его в их каюту, просил прощения, обнимал, кормил, объяснял, что не имел ничего такого в виду, снова и снова уверяя, что постарается следить за своей речью. Баки молчал, но смотрел с какой-то робкой надеждой. Наконец, спросил: – Ты меня любишь? – и, когда Стив прижал обе его руки к своей груди, кивая, как китайский болванчик, несмело улыбнулся и потянулся сначала за поцелуем, а потом к ремню Стива. Это был самый неудачный их секс: Баки все время напрягался, зажимался, будто ежесекундно ожидая жестокости, отводил глаза, явно не слушая заверений Стива в том, что тот никогда не ударит его. Но при этом, когда Стив попытался прекратить все, Баки только запаниковал совсем уже в открытую и чуть ли не изнасиловал его, сам оставаясь в пассивной роли. Стиву было жутко даже представить, что творилось у него в голове. Но он не знал другого лекарства, кроме нежности, и после очень ласково отсосал ему, проглотив все до капли, после того, как разрешил Баки кончить себе в рот. То есть, у них не все и не всегда было просто, но любые сложности казались такими мелочами в сравнении с тем, что Баки был жив и был с ним. И теперь он мог сам защитить Баки. Время бежало незаметно. Фьюри проглотил свои возражения и смирился с тем, что Стив не отпустит от себя Баки даже на шаг. На заданиях бойцы упражнялись в остроумии по поводу того, какая они двое сладкая парочка. Стиву было плевать. Баки расцветал с каждым днем. Баки сиял. Двигался уверенно. Метко стрелял. Нагло красовался. Встряхивал своими густыми темными волосами. Сиял ярче солнца. Господи, спасибо тебе. Что еще было важно? Они трахались все так же неутомимо. Перемежая жадность и нежность, похоть и безумие с боготворящей трепетной лаской, осторожные поцелуи в подбородок с негласным соревнованием, кто сможет дольше не дышать, заглотив член в горло. И стыдно было признать, Стиву то и дело казалось, что еще чуть-чуть, и он снова окажется недостаточно хорош для становящегося все более великолепным, живым и счастливым Баки. Ведь тот больше не закрывался от людей, танцевал и флиртовал с Наташей, отвечал остротами на подколки Рамлоу и остальных, касаясь людей, общаясь с ними и улыбаясь им все естественнее и проще. Его Баки заслуживал всего самого лучшего. Стив заранее ревновал к тому, что однажды Баки станет мало его. Но ревновал только к его будущему выбору. Не к тому постепенно пришедшему к нему горькому пониманию, что в плену Баки подвергался в том числе и насилию сексуального характера. Его Баки трахали против воли. Столько раз, что теперь тот просто не мог кончить, не получив разрешения партнера. Понимать это было больно. Горло перехватывало от злости, что ничего уже невозможно исправить. Можно только любить еще нежнее и страстней, не позволяя Баки даже заподозрить, что он понял. Всегда заранее давая ему разрешение, не вынуждая просить. Стив целовал тазобедренные косточки Баки и прижимался щекой к его животу. Баки был его. У него был его Баки. Они принадлежали друг другу. Господи Боже, ничего не имело значения. Главное, Баки был жив. Визит Старка чуть было все не испортил. Стив хотел бы не обвинять его. Но он также не мог понять и того, как сам Старк мог винить Баки в том, что тому приходилось делать. И не имело значения, кого именно ему приходилось убивать. Стив не собирался оправдывать Баки перед Тони. Это было просто нелепо. Баки же признал, что не помнил Говарда. Да он и самого себя-то временами толком не помнил. В любом случае, пока Стив спорил с Тони, у молчавшего с самого начала этой не самой радушной встречи Баки случился срыв. Он закрылся в ванной, стараясь сдержать свою агрессию, разбил там зеркало, кричал. Как бы Стив ни уважал Тони за его ум и колоссальный вклад в борьбу с ГИДРой, он готов был схватить его за грудки и трясти в воздухе, как котенка, чтоб до того дошло, насколько он был неправ. Но успокоить Баки было куда важнее, так что Стив выломал дверь ванной комнаты, вытащил Баки и увел его обратно к ним в каюту. Потерянный и мокрый Баки сидел на одеяле, покорно позволяя Стиву делать с ним все, что заблагорассудится: вытирать волосы, кутать, обнимать. Стив не знал, что можно сказать сейчас. И не был уверен, что вообще что-то нужно говорить. Наверное, он угадал. Во всяком случае, Баки постепенно расслабился в его руках, прижался к груди, успокоился. Слава богу!