Не обижаются, любя.

- Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты на меня обижена? - С чего бы? – Пробурчав себе под нос, с какой-то злостью, с замиранием сердца и с опущенным в пол взглядом, она продолжила упорно игнорировать ту, чьё присутствие почувствовала еще в тот момент, когда дверь открылась. - Эмма… Посмотри на меня. И игнорировать дальше – это безумно глупо и по-детски, но посмотреть в глаза – значит проиграть и спустить кому-нибудь под хвост все попытки справиться «без», поэтому она упорно изучает точку на своём ботинке, и чувствует удары сердца настолько сильно, что кажется, что они отдают в голову, и… Проигрыш. Серо-зелёные глаза встречаются взглядом с карими, и морщинка на лбу вырисовывается так чётко, что уже нет сомнений – обида определённо есть. И это тут же понимает и её собеседница, нахмурившись, изучая её лицо, и не произнося ни слова. Тут же отводя взгляд, Эмма вздыхает и злится. Злится так, как и последние две недели, разрушая себя этой злостью и обидой настолько, что ничего не может с собой поделать. И повод ведь на самом деле есть? И она снова вспоминает, как с замиранием сердца, отправила сообщение: «Пойдем завтра в кино? Мне говорили, что фильм неплохой. Завтра в 15.30 сеанс», и как несколько раз редактировала текст, чтобы это не было слишком похоже на приглашение на свидание, а на… И будто бы оправдываясь, она сначала написала о том, что этот фильм уже посмотрели все вокруг, а она была вся в работе, но тут же всё стёрла, чтобы это не выглядело жалко… Но жалко это стало выглядеть после того, как ответ она получила через сутки. Ведь все так делают, когда не хотят обижать человека, но и не хотят видеть? Не читать ровно до того момента, когда уже не будет поздно. И «спасибо» всем возможностям социальных сетей, когда видно, когда человек был в сети. Был. Несколько раз был! Но не прочитал сообщение и не ответил. С тоской, злостью, непониманием, болью, и сильнейшей обидой, изо дня в день разрастающейся в её душе, она жила уже две недели. Уже далеко не подросток, она себя чувствовала именно им. Влюбленной, отверженной и получившей таким образом чёткий ответ. И хотя в том позднем ответе-сообщении была благодарность за приглашение, и мягкий отказ, из-за болезни (И она на самом деле знала, что болезнь – не выдумка, Генри действительно упоминал, что его вторая мама в те выходные ещё была не совсем здорова), но почему было так и не написать сразу? Почему нельзя было хотя бы написать простое «извини», за то, что ответила через сутки, когда уже поздно? Почему какой-то глупый отказ так ранил?... Не впервой было влюбляться безответно, но самая главная проблема была в том, что теперь уже нельзя было сбежать. Каждый день было слишком много возможностей встретиться. Горько было осознавать, что то, что раньше было большим плюсом, теперь стало просто огромным минусом – бОльшая часть её жизни теперь вращалась вокруг Реджины Миллс. Её ребёнок, её родные, её работа – всё настолько переплеталось с этой невозможной женщиной, что решение игнорировать её, поставило под угрозу нормальную жизнь безумно влюбленной Эммы Свон. Был лишь один полезный момент в её почти маниакальной влюблённости, при которой она знала наизусть распорядок дня своей «любимой» - теперь, решив её игнорировать, она знала - как можно избежать её. Во сколько не нужно проехать по Миффлин-стрит, чтобы увидеть, как хозяйка особняка поливает любимую яблоню, или во сколько не зайти в кафе «У бабушки», чтобы не увидеть, как та берёт стаканчик кофе на вынос, перед началом рабочего дня, или поменяться сменами, чтобы уже вторую пятницу пропустить их ужин маленькой семьёй, каждый из которых так ждал Генри (и, конечно же, раньше и она сама) и… этот список можно продолжать до бесконечности, потому что все эти мелочи, из которых складывалось их общение несколько лет, складывались в то огромное чувство к Реджине, которое она осознала слишком поздно. И план с игнорированием приносил свои плоды, определённо. Ведь она теперь думала о Реджине всего-то 70% своего времени. А остальные 30% она спала (Хотя может это и нельзя считать совсем уж победой, потому что и во сне её преследовали образы, слишком уж похожие на Реджину…) Но – вода камень точит. И выбрав такую тактику, Эмма гордилась собой и, пусть маленькими, но победами. Как минимум потому, что не глядя в эти карие глаза, она уже могла быть уверена, что не передумает. А сделать так, чтобы их не видеть – она определённо могла. А время бы помогло. Вода камень точит. Определённо. Вот только сегодня игра пошла не по правилам, и совсем не в своё время, в кафе зашла новая посетительница, и даже спиной Эмма сразу почувствовала на себе этот взгляд, и совсем не по правилам, Реджина подошла к ней и решила заговорить. И понимая, что в этот раз она опять проиграла, больше не мучая себя, она снова посмотрела в лицо той, по кому так сильно соскучилась за это время и лицо её начало разглаживаться. Любить кого-то – это самое прекрасное, и в то же время самое ужасное, что можно было придумать… Не имея возможности контролировать свои чувства, с ними можно просто смириться. А отказываться от человека потому, что он тебя не любит в ответ – это слишком по-детски. Сев напротив, Реджина задумчиво начала теребить салфетку, опустив глаза, и, наверное, это самое прекрасное, что Эмма видела за последние две недели, потому что - такая вот, задумчивая и даже немного потерянная Реджина – прекрасна. В ней сейчас нет высокомерия, гордыни, королевских замашек, и сердце начинает стучать быстрее, а пальцы уже немного дрогнули, готовые потянуться вперёд, и накрыть чужую ладонь, что так сосредоточена на том, чтобы расправить загнутый уголок. - Если я тебя как-то обидела, то прости. И эти слова разбивают сердце на осколки, как это не странно. Потому что видеть такой Королеву – это уже слишком. Хочется забрать её боль себе, по привычке, а уж никак не быть её источником, и злость испаряется, оставляя какую-то тупую боль. И сердце продолжает сжиматься, причиняя почти физическую боль, что опустив глаза, она всё-таки решается немного побыть взрослым человеком, и сказать прямо. - Я всё понимаю… Я не самый приятный человек для общения и для… дружбы. – Чуть запнувшись, она всё-таки в последний момент поменяла то слово, которое у неё было на языке, заменив его чем-то более безопасным. – Мне просто было очень обидно, понимаешь? Все последующие две недели ты вела себя так, словно ничего не произошло, ты даже мне улыбалась как обычно. И мне уже не 15, я знаю, и я умею принимать правду. Точнее… - Снова пару секунд помолчав, она немного улыбнулась, буквально уголками губ. – Я учусь это делать. И мне всё стало понятно, я сама так делала, и не раз. – Резкий выдох, и только тут она решилась поднять глаза, после чего увидела в чужих глазах полнейшее непонимание и немой вопрос. – Я не должна была на тебя злиться, я знаю. Господи, да я даже обижаться не имела права. Но мне было слишком обидно. Ну и ведь я – это я. – Эмма немного пожала плечами, словно последняя фраза должна была всё объяснить. - Я ничего не понимаю. – И по ответной реакции было заметно, что это правда. – Что произошло две недели назад? – Реджина словно пыталась вспомнить что-то, но ей это не удавалось. Вздохнув, Эмма отвернулась к окну. – Я выучила этот жизненный урок на всю жизнь – не навязываться людям, которые не хотят проводить время с тобой. Ещё в 15 лет я получила этот урок, и больше никогда не повторю. – Она так глубоко ушла в свои мысли, что из них её вытянуло лишь после того, как она ощутила прикосновение чужих пальцев к своим. - Тебе о чём-то говорит тот факт, что я сейчас здесь? Удивленно посмотрев в карие глаза, пронизывающие её насквозь, Эмма несколько секунд молчала, а потом опустила глаза. – Я так делала и не раз, именно поэтому я сразу всё поняла. Умышленно не читать сообщения, чтобы потом прочитать и ответить, что уже поздно. - Ты сейчас про кино? – Наконец-то начиная более или менее понимать, Реджина улыбнулась. – Я ответила сразу, как только увидела сообщение. - Ты была несколько раз в сети. – Еле слышно, и не поднимая глаза, но слишком очевидно - обиженно, перебила её Эмма. – Я видела это. - Генри брал мой телефон. Он играл в какую-то игрушку, и ему нужно, чтобы как можно больше друзей играли в неё, и посылали какие-то подарки. – Реджина тепло улыбнулась при упоминании о сыне, и о его глупой игре. - Он меня тоже просил туда зайти. - И ты играешь? – Уже не скрывая улыбки, Реджина рассматривала Эмму, и между ними, наконец, начало спадать напряжение. - Зашла только один раз. – Соврала та в ответ. (Не говорить же ей, что она даже перегнала их сына по уровням там. Это же слишком глупо и по-детски). При этом она с сомнением уточнила. – Так значит, ты правда не видела сообщение до вечера воскресенья? - Правда. – И в подтверждение, чужие пальцы нежно сжали её ладонь. – Я очень скучала по тебе эти две недели… - И снова глаза были опущены, потому что говорить такие вещи глаза в глаза они ещё просто не научились. – Я не сразу поняла, что произошло, просто неделю назад я начала ощущать такой катастрофический дефицит Эммы Свон в моей жизни, что поняла, что что-то произошло. Но как я не пыталась сама понять, что случилось – у меня не получалось. Ты словно стала призраком, и везде о тебе было только упоминание – ты или уже уходила или ещё не приходила. – Она замолчала и подняла глаза. – Я старалась быть в тех местах и в то время, когда ты там точно будешь. Но тебя не было… И знаешь, я… тоже не навязываюсь людям, и я решила не искать тебя, но сегодня, увидев тебя тут одну, я поняла, что должна узнать в чём дело. И если это моя вина – исправить её. И тут до Эммы доходит, что сама Реджина Миллс, сама Королева, еще совсем недавно извинялась перед ней, толком не зная – в чём её вина, и это ли не доказательство того, что… - Я заеду сегодня вечером. В 8. Будь готова. – И вставая со своего места, она окинула Реджину оценивающим взглядом. – И надень что-нибудь попроще. – Улыбнувшись и оставив удивленную Реджину одну, она направилась к выходу, уже не увидев, что та изо всех сил пытается сдерживать улыбку, глядя вслед удаляющейся Спасительнице (что ей совсем не удавалось) и откровенно пялясь на определённую выдающуюся часть тела (что она бы всё равно не признала).