* * *
Артур Голдштейн не получил своё сияя статусом, которым обладал с рожденья, не взял зияя именем, что с гордостью наверняка бы фанфаронил каждый, не отхватил чаруя ликом, который делил с предком славнозвестным. Упорно давясь сказаньями отбывавшей последние дни и мало здоровой черепушкой столетней бабули, ещё славным лазурноглазым дитям он строил судьбоносными рунами великие опоры своей достославной биографии, взирая сквозь года, события и не весть чьи души. Ильверморни была высоченной, весомой плитой в лестнице ведущей его к цели, а может к целям, Мэрлин знает. Лишь единое наверняка не скрыто от чужого взора — это имя будет на содрогающихся устах не только каждого мага свободной колдовской Америки, но и всего магического мира, от островов ведунов-индейцев, до глуши материковой язв славянских. А вот в каком ключе оно заиграет? Быть может и сам Артур не решился задавать тон смычку на хрупких струнах доли, но и не дремлет коль под порогом гнездо обила змейка Сельмы — Яксли, а тут ещё приходиться делить пространство с загадочником странствующим видно с той же целью. Два короля одного цвета на доску не влезут, и против королевы одинокой не пойдут. Но вот насколько королева одинока и не имеет ли тайн больше королей да вместе взятых… А может сама Смерть их трио породила, и вестниками вскоре уж рискнёт провозгласить своими в мире, что так измотан войнами и блещет брешью. — Диниктис говоришь, — повторил Голдштейн, вальяжно нарезая очередную кривую заброшенного каминного зала под факультетскими покоями Вампуса, — интересно, мы ведь оба знаем у кого был подобный патронус — у Блэка первого. — И видимо не только мы это знаем, если вспомнить тот инцидент с её видением, — проговорил недвижимый коренастый парень, задумавшись, — но имя Блэков в её круге знает каждый, а вот Розье не так и очевидно, знаешь. Они работали над общим делом, посвящённом бывшей Пожирательнице смерти, но таки «бывшей» златовласку величать не смели. Напарники, что были через чур различны во взглядах, крепко связаны одной лишь нитью, которая то ею не была наипаче, скорее крохотной да вот смертельно ядовитой гадью, притворствуя под обликом несчастной битой кошки вампус. И Голдштейн знал как вскрыть эту обёртку, да и Волчанов планы на неё свои имел, но в том и дело — с руками голыми яду не противник, а он наверняка в ней тихо тлеет. — Чем дальше в лес, тем больше загадок, — разрезал бархатом простынь раздумий Христоф. — Тайн! — резко оборвал мысли названного товарища статный Артур, поправив пиджак приевшимся всем сверх дворянским жестом. — Чего? — Тайн, — повторил староста настойчивее, — тем больше тайн! — Ну да, — усмехнулся на мгновенье замявшийся Волчанов, — кому как не тебе знать об этом лучше остальных. Уже ожидая укола в ответку на эдакую наглость, Христоф желаемого не получил, от чего мысленно поставил у тени сокурсника очередную звёздочку. Его конечно же учили играть на двух фронтах одновременно, но на все три — а мастерства то хватит? «Не прекращает удивлять», — пронесло в думах парня, когда он вновь перевернул одну из кипы вызубренных наизусть старых номеров «Ежедневного пророка», с которой на поблёкшей колдографии растерянно оглядывалась на бунтующих волшебников Амадея Яксли, — «как и ты, змейка». — Прошло уже пол семестра, а ты всё никак не подберёшься к ней, — вновь вырвал из мыслей Волчанова язвительный голос Артура, — не уж то такая сложная задача? Даже Пакважды уже её кубло обжили, и кровью грязные, и даже клятый Майло, а ты то всё пороги оббиваешь. — Голдштейн, — подорвался с чуть обшарпанного древнего никому не нужного трона, оббитого кровавым велюром, Христоф, — мы договаривались работать сообща, но ещё одно слово и от сделки развеется и дымка, — ухватив самоуверенного молодого парня за барки, выплюнул Волчанов, но соратник или соперник иль как его ещё назвать то можно, даже не шелохнулся. — Подумай кому это навредит больше, казачок, — с присущей голосу хрипотцой, пропарировал Артур, схватившись за шею рукой, на тонких пальцах которой отбивал свет заколдованных свечей перстень Марволло Мракса. Оба остались при своих мнениях, уже в который раз, оба держат свои цели при себе, не просвещая их и на пергамент даже, но оба держат уши то востро, ведь скоро ими будет взрыв услышан, а может и не только ими — всеми. Такие новости меняют ход событий, которые и развернутся не успели.* * *
Время, сравнимо фестралам, летело быстро и незаметно. Возвышающийся в скалах Ильверморни весело отбыл пир дня урожая и труда, страшные деньки Хэллоуинского шабаша и буквально только что распрощался с остатками индейки, что за вековой традицией замка подавалась учащимся в факультетских гостиных, вместо всеобщего школьного празднества в большом трапезном зале. Но лекции и напряжённые практикумы не давали ученикам вдоволь воли до первой снежинки, что под буравящими воодушевлёнными взглядами первокурсников, танцуя под ритмы северного ветра, коснулась священной колдовской земли, в одно мгновенье сменив всё ещё осеннее убранство природы заворожённой части побережья в синевато-белые морозные тона. Пышное одеяло мягкого снега укрыло весь замок за считанные часы, сорвав парочку снотворных лекций алхимии, но профессор Певерелл не повела и глазом, по всей видимости ожидая подобной реакции хоть и старшекурсников, но в её мудрых и видавших жизнь глазах всё ещё детворы. От неугомонного малыша Пакважды до забитого предстоящими экзаменами выпускника Рогатого Змея — все застыли в ожидании главной зимней традиции, что единой из когда-либо существовавших в школе чародейства отродясь не нарушалась — Оккамийский * рождественский бал. Волшебные портреты значимых для магического мира колдунов и ведьм вдоль и поперёк водружённые на высоких каменных стенах замка шумно зашипели, предвкушая недельную тягомотину студентов в поисках пары, утирая реки слёз впечатлительных девчушек, так напоминавших им юную Изольду, нехотя выслушивая болтовню о нарядах, танцах и, едино что развлекало, тайных заговорах, что месяцами вынашивались и просчитывались до мельчайших деталек двумя молодыми юношами Вампуса с конкурирующим по всем параметрам эго, но объединившихся во имя общей цели. Морозное американское утрецо ворвалось диким сквозняком почти под самое одеяло, что едва ли справлялось с нелёгкой задачей согревания мертвецки бледного и почти невесомого тела юной светловолосой студентки Вампуса. — Какого тролля ты творишь? — не сдержавшись от накатившей волны возмущения, проорала со всей присущей ей в последнее время злостью Яксли на замершую на месте, но не сникшую соседку. — Давай, Амадея, — томно выговорила Ливия, которая на диво дивное привыкла к постоянным нападкам яростной блондинки, — сегодня в долину наконец прибыли наши наряды, — добавила яркая брюнетка, что напоминала своим кукольным обликом замухрышку из детских магловских повестий, в товарищах которой водились те мерзкие гномы, совершенно не собираясь поддаваться на метающую глазами молнии соседку. Ливия Бъюкейтер походила из старого аристократичного, однако немаговского рода — грязнокровка, осквернительница крови, недостойная, так бы она выглядела в глазах Яксли, если бы доля велела им пересечься в стенах слизеринских подземелий Хогвартса. Но они в Ильверморни, и Яксли уже не та Яксли, а принципы уже не такие принципы. День за днём в небольшой, но на диво холодной комнате она не замолкала с момента когда порог переступала вечно тонувшая в своих едких думах Амадея, и спустя пару десятков срывов и угроз таки добилась поразительных и крайне неожиданных для их обеих результатов. Светловолосая, но чернодушая гадюка и угольновласая, однако девственно бела душой девушка стали добрыми приятельницами. И вот уже дружбой именовалась бы очередная дверь, которую надёжно закляла сама Яксли. — Закрой ставни и я клянусь не поджигать подолы твоего убранства, — прячась обратно под одеяло выдавила Яксли. Холод удручал её больше, чем когда-либо обычно, она буквально ощущала мраз под кожей, вместо кожи, заместо костей. Её словно пытали, и с каждым днём круги ада внутри неё поочерёдно застывали словно писки под Иммобулюсом *. — Никто уже не называет платья убранством, ты знаешь, — хихикнула Ливия противным смешком, тот час напомнив ещё одну девчонку — Ридгебит, что также бомбардировала дверь приятельств искрящимися рыжими лучами, — а то ты как моя двоюродная бабушка Корделия, видит Сасквотч. — Умолкни ты уже, встаю я! — Умолки, смертная пудрёная клуша, — перекривляя, ехидно таранчала Бъюкейтер, шерстяной косынкой натирая и без того сияющие адским пламенем высокие кожаные сапожки на шнуровке, — не то отведаешь всю грезь голодных гончих! — Прекрати, — искренне засмеялась Яксли, семеня босыми ногами по каменным плитам комнаты к колдо-шкафу, в десятки раз уменьшенном в размерах, с которого торчал пушистый пыльно-апельсиновый свитер, присланный заранее рождественским подарком семейства Прайд. «Сегодня поиграю в Лавгуд полоумную, пожалуй» — пролетело в голове юной чаровницы, от чего она вдруг расплылась в очередной лыбе. Мысли о былых часах не оставляли разум Яксли, беспокойные ночи в кошмарах не двинулись в небытие, но стало почему-то вправду легче. Возможно время и даёт отсрочку боли, однако рано иль быть может позже часовня прекратит свой гулкий звон и пропоёт последнюю для Амадеи песню устами душ, что загубила та бездумно. — Ах кстати, — прекратив хохотать в ответ и завалившись на идеально устеленную кровать, начала Ливия, — ты всё-таки откажешь Волчанову с балом или быть может он имеет шанс? — Я уступаю его тебе, — смешливо ответила Яксли, натягивая выходные серовато-синие джинсы, — раз вы, дама, так падки на угрюмых лесорубов! — А вот позвал бы, — строптиво выдала Ливия, закончив прихорашиваться и подавая названной подруге только что разорванную коробку с лакричными бубликами с корицей и пыльцой манжетки *, — пошла бы! — Кто бы сомневался… Настойчивый стук в дверь девичьей спальни прервал заливистый смех её юных обитательниц, переключая всё внимание. В щель под массивной заколдованной всеми возможными чарами от прослушки и прочего всякого дверью влетел небольшой бордовый конверт. Он был похож на кричалку ещё первого созыва британского министерства магии, обрамлённый золотыми узелками, что соединялись в центре восковой печали размером со снитч, три слова на которой выжжены чётко — «Ради общего блага» *. — Постой, — завидев обрамление конверта, удручённо выговорила брюнетка, едва проглатывая не разжёванную лакрицу, — Мэрлинова борода, это же похоже на… — не решившись выговорить, затихла Бъюкейтер, переведя совиные глазища на почти прозрачную Яксли. — На штамп Грин-де-Вальда.