Дело графа де Шаньи

Нью-Йорк ... Маргарита Жири рассказывала, что летом в Нью-Йорке царит изматывающая жара, но пока вечера были прохладными. Легкий ветерок коснулся лица Кристины, запутался в локонах, и она плотнее запахнула пеньюар. Сон не шел, она слишком много нервничала днем, когда Густав и его гувернантка не вернулись вовремя с прогулки, и хотя ей позвонили буквально через час и сообщили, что сын просто задержался в гостях... боже, этот час неведения показался ей длиннее десятилетия. Как хорошо, что Рауль уехал еще днем — как и следовало ожидать, даже на другом конце океана у него сразу же нашлись какие-то совершенно неотложные дела — и до сих пор не вернулся. Сам виновник переживаний сладко спал и, похоже, не испытывал ни малейшего стыда за то, что заставил взрослых волноваться. Разумеется, для него события были захватывающим приключением, о котором он с восторгом и рассказывал за ужином, а Кристина отчаянно благодарила про себя небеса за отсутствие мужа — ему нельзя было слышать рассказы сына. Она вернулась в номер, зашла в комнату Густава и присела рядом с ним на кровать. Сын чему-то улыбался во сне, а на прикроватном столике стоял диковинный механизм, подарок таинственного мистера Уай. Мальчик еще что-то пытался ей пояснить и даже показать, как эта вещица работает, но мать не слушала, или, точнее, не слышала. В итоге Густав просто махнул рукой на её непонятливость, решив про себя, что беседы о технике лучше оставить для отца. Он шмыгнул носом и перевернулся на другой бок, подтягивая угол одеяла. Кристина осторожно поправила его и бесшумно вышла из комнаты. Ветер играл раздернутыми полупрозрачными занавесями, хотя всего несколько минут назад Кристина их плотно задернула. Сердце на миг сжалось в комок, а потом отчаянно заколотилось, когда человек, стоящий к ней спиной на балконе, медленно повернулся. — Здравствуй, Кристина, — прошептал он по-французски. Нужно было закричать, позвать на помощь, но она молчала, рассматривая ночного гостя, чужого и одновременно знакомого. Лунный свет почти выбелил коротко стриженые волосы, безжалостно подчеркнул морщинки... сколько ему сейчас лет? Когда они познакомились, ему было... хотя, она все равно никогда не знала точно, да и что может понять ребенок? А какой она кажется ему спустя одиннадцать лет? — Здравствуй, — сказала она. Некоторое время никто из них не решался начать разговор. — Кристина, — тихо произнес он. — Я должен был тебя увидеть. — Зачем? Я здесь с мужем и сыном. — Знаю, — кивнул Призрак Оперы. — И уже познакомился с Густавом, очень энергичный ребенок. Кристина почувствовала, что краснеет — сын не стал скрывать от неё обстоятельств знакомства с мистером Уай. — Я приношу свои извинения за его поведение, — вздохнула она, повторяя ставшую уже привычной за все те случаи, когда она говорила её помощникам капитана на "Нормандии", фразу, — этого больше не повторится. — И даже не поняла, чему так весело и искренне рассмеялся мужчина. — Боже мой, ты так изменилась, Кристина, — сказал он. — Ты тоже, — отозвалась та, и вдруг спохватилась: — Мег! Она знает, что ты в Нью-Йорке? — Нет. — А мадам Жири? — Знает. Мы изредка видимся. — Почему она мне не сказала? — Считаешь, нужно было? Кристина не ответила. — Я тоже так подумал, — кивнул гость. — Что не стоит пускать в твою новую светлую жизнь призраков прошлого. Но когда я узнал, что ты в моем городе, это оказалось сильнее. Мне захотелось тебя увидеть. Услышать твой голос. — Ты полагаешь, мы еще не все друг другу сказали? — спросила она. — В первый раз, или во второй? — уточнил Призрак, и Кристина отвернулась. — Не отворачивайся, — его голос стал жестким. — Ты же помнишь? — Да, — ответ женщины прозвучал глухо и едва слышно. — Наша последняя встреча, незадолго до моей свадьбы. Тогда тоже была ночь, но небо затянули тучи и не было видно ни луны, ни звезд... * * * Париж, 11 лет назад — Идем, Кристина, скорее, пока он не... — Рауль де Шаньи обнял девушку за плечи и подтолкнул к лодке. Он не договорил, но она угадала не произнесенные слова: "пока он не передумал". — Он не причинит нам вреда. Уже в лодке она оглянулась и успела заметить, как Призрак Оперы размахнулся и швырнул в озеро что-то маленькое и сверкающее... Первые дни после освобождения превратились в один бесконечный допрос, словно бы полицейские надеялись, что на одиннадцатый раз "простите, сударь, я не знаю", вдруг превратится в "да, я расскажу". Допрашивавших её следователей она не запомнила, их лица слились в одно светлое пятно, кроме, пожалуй, только одного, пожилого господина с идеальной выправкой (даже танцоры Оперы позавидовали бы). Его имя и звание — что-то звучное и высокопоставленное — однако, пролетели мимо, зато Рауль вдруг вскочил на ноги и сказал, что ответит на вопросы без посторонних свидетелей. Кристина даже не успела оскорбиться, когда один из жандармов, повинуясь властному кивку, вывел её из кабинета. Примерно через час сообщили, что она свободна и может отправляться домой, но, как и прочим свидетелям, ей категорически не рекомендуется покидать город вплоть до особых распоряжений. Домой... грустно это прозвучало. Десять лет Кристина считала домом оперный театр, но его больше не существовало. Как ей потом рассказывали, пожар непоправимого ущерба не нанес, но уйдет достаточно времени и средств, прежде чем Опера Популэр вновь раскроет двери зрителям. О возвращении на пепелище и речи, разумеется, быть не могло. Балерины и хористки снимали меблированные комнаты, а мадам Жири продолжала присматривать за девушками, привнося некую упорядоченность в окружающий их хаос. Только на следующее утро Кристине передали записку от Рауля. Виконт успокаивал невесту, обещал, что эта страшная история вскоре закончится, и просил проявить еще немного терпения. Снова они увиделись через два дня, Рауль казался очень уставшим и почему-то выглядел примерно как некоторые молодые балерины, навлекшие на себя недовольство мадам Жири. Он позвал её на прогулку в парк, завел разговор о будущем... на её вопросы о полиции сказал, что очень не хотел бы обсуждать эту тему. Потом Рауль надел ей на палец новое кольцо с большим красивым камнем (она еще попыталась пошутить, что им не везет с украшениями Сваровски, и виконт заверил, что уж на этот раз все будет иначе). Он сказал, что договорился со священником, что хотел бы, чтобы они поженились немедленно, но тетки желают присутствовать на свадьбе, им понадобится некоторое время, чтобы приехать в Париж, так что, они достаточно долго ждали, еще одна неделя ничего не решает? Это позвучало так осторожно, словно бы Рауль опасался отказа. Кристина не смогла сдержать улыбку. Пусть будет через неделю. Уже на обратном пути они встретили мальчишку-продавца газет, на всю улицу выкрикивавшего, что Призрак Оперы мертв. День следовал за днем, её больше не допрашивали, зато навестила модистка помочь со свадебным платьем. Кристина купила его в магазине готовой одежды, и после того, как мастерица его подогнала под фигуру невесты, наряд ждал своего часа в уголке. Кристина старалась лишний раз не смотреть в его сторону. ...вечером ей показалось, что она потеряла подаренное кольцо. Обыскав всю крохотную комнатку, она уже решила, что украшение соскользнуло с пальца где-то на улице, но оно обнаружилось на столике. Странные мысли терзали её весь день; мадам Жири, с которой она решилась поговорить, заверила бывшую ученицу, что это волнение абсолютно нормально, однако успокоиться Кристине так и не удалось. А теперь еще и кольцо... Она несколько минут сидела и крутила золотой ободок, бездумно наблюдая за разноцветными бликами от камня, а потом решительно встала и взяла пальто. "Пер-Лашез, пожалуйста", — сказала Кристина вознице и, бросив взгляд на сумеречное небо, села в коляску. ... Густав Дааэ хотел, чтобы его прах развеяли над пшеничными полями родного Линдхольна, но Академия Музыки решила иначе и, проявив неслыханную щедрость, купила прославленному скрипачу место последнего приюта по соседству с великими Бальзаком и Мольером. Парижане, веселый и беспечный народ, любили гулять меж каменных надгробий и читать эпитафии. Для них это было своего рода развлечением — угадывать лица и судьбы меж безликих дат рождения и смерти. Кристина быстро прошла мимо каменных плит. Дорогу она знала прекрасно, могла бы найти склеп с закрытыми глазами. Высокие каменные статуи — ангелы и святые в застывших канонических позах — молчаливо расступались перед ней, ветер затих. По серому безлунному небу, ползли лохматые тучи, редкие фонари почти не разгоняли зыбкий мрак. Едва различимые узловатые тени деревьев скользили по надгробиям. Склеп. Вдохновленный не то Пантеоном, не то Домом инвалидов, штатный архитектор Академии создал нечто монументальное, совсем не вязавшееся с Густавом Дааэ, при жизни отличавшимся скромностью и даже кротостью. Она извлекла из ридикюля маленький ключик, вложила в замочную скважину и не успела удивиться, как дверь тут же начала распахиваться, бесшумно и неотвратимо (кто-то смазал петли?). При входе горела лампадка (кто-то ее зажег?), и девушка на секунду зажмурилась. Предательски скрипнул камушек под чьей-то подошвой, мелькнула тень, замеченная боковым зрением. "Ангел!" — сорвалось с губ. Кристина прижалась к стене, напряженно вглядываясь в темноту за крестом, пытаясь унять заполнивший ее страх. И темнота едва различимо отозвалась: "Крис-стина". — Я знала, что это ты, — в Нью-Йорке Кристина обхватила плечи руками, словно ей было холодно. — Я знал, что ты догадаешься, — сказал Призрак. — Это было единственное безопасное место. — Но я не догадалась. И не искала тебя. Я просто хотела помолиться на могиле отца... Ты не умер, — ее слова звучали почти обвиняюще. — Полиция сказала, они нашли тр... труп и... — ... И тут же нарекли его Призраком Оперы, после чего торжественно похоронили. И меня, и дело. Он сидел на каменной скамье, свет от лампады косо падал на плечо, освещая здоровую половину лица. — Ты... — они одновременно начали фразу, оба запнулись, и Призрак жестом предложил Кристине продолжать. — ... Куда ты теперь? Как ты... теперь? — Какое это имеет значение? Ты больше никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне. Я обещаю. — Он вздохнул. — Понятия не имею, зачем я вообще бежал и пришел сюда. Лучше было бы остаться и встретить первую же пулю. — Не говори так! — Почему? Призраку не место в этом мире. Думаю, твой жених с этим согласился бы. Кристина сделала шаг, приближаясь, и тут же отступила. Что ей сделать, что сказать этому странному человеку? Многие годы он был для нее бестелесным голосом, доносившим слова утешения, строгим учителем — но как дорожила она его не столь уж частыми похвалами. Как грустно, что они узнали друг друга слишком поздно. Она до сих пор не понимала, кем же он был на самом деле, Ангелом в черном плаще, разъяренным духом мщения или человеком, прошептавшим слова любви, прежде чем отпустить её вместе со счастливым соперником. — Жадность — мой величайший грех, — сказал Призрак. — И еще гордыня. Я возмечтал сделать тебя своим лучшим творением, снискать всеобщее восхищение, и присвоить твой голос и твою душу. Этому нет прощения. Я заслужил смерть. — Не тебе судить, — резко ответила она. — А кому? — он пожал плечами. — Тебе? Или твоему виконту? Кристина опустила голову. — Ты причинил всем очень много зла, — сказала она, наконец. — Тебе придется очень долго его искупать. — И вдруг, решившись, она подошла к нему. Он не успел отодвинуться или отвернуться и оказался к ней лицом к лицу. Без маски. — Ты должен уехать. — Куда? — Не знаю. Далеко, насколько сможешь. Возможно, ты прав, и Призраку Оперы больше не место здесь, но найдется место кому-то другому. Уезжай и попробуй начать все сначала. Деньги, — продолжила она. — Чтобы уехать далеко, нужны деньги. — Много ли мне надо, — пробормотал он, словно загипнотизированный ее близостью. — Не беспокойтесь, дорогая виконтесса, у меня есть небольшие сбереже... — Я еще не замужем, — перебила она его и отвела взгляд. — Дорогая будущая виконтесса, — поправился он. — Если этот щенок не поступит как мужчина, я ... — Убьешь его? — в вопросе прозвучали иронические нотки, и Призрак с интересом посмотрел на девушку. — Да, — сказал он медленно. — Убью. — Нет, — тем же, новым для него, тоном продолжила Кристина. — Свадьба завтра. Они снова замолчали, думая каждый о своем. Кристина теребила кольцо, то снимая его, то надевая обратно на палец, и вдруг встрепенулась. — Вот, — она протянула кольцо Призраку. — Оно дорогое. И ты можешь его продать. Тебе хватит, чтобы уехать и жить первое время. Если распоряжаться средствами экономно... Призрак не выдержал и расхохотался. — Надень обратно, а то еще потеряешь, — Кристина покачала головой. — Ну, слышишь? — Возьми его. — Я не нуждаюсь в благотворительности. — Это не благотворительность. — И в милосердии. — Это не милосердие. Кристина взяла его большую сильную руку в свою, маленькую, теплую, погладила ладонь, вложила в нее кольцо и сомкнула пальцы в кулак. Как тогда, в подземелье. — Это справедливость, — серьезно, даже строго сказала она. А затем повернулась и вышла из склепа, не оглядываясь.