Дело графа де Шаньи

Конферансье объявил следующий номер, и зал взорвался овациями. Кристина выдержала паузу и, кивнув помощнику режиссера, вышла на сцену. Ее осветили прожекторы, ослепив на мгновение и отрезав от зала. Ряды за оркестровой ямой еще были видны, но дальше партера начиналась темнота. Улыбнувшись этой темноте, Кристина вышла на авансцену, и дирижер поднял палочку. И в ту же секунду Кристину охватила паника. Она не выходила на большую сцену одиннадцать лет. Одиннадцать лет! Да, она репетировала сегодня, "почувствовала" зал, акустические особенности, и режиссер был сама любезность, а дирижер едва не прослезился от восторга... Но режиссеру не стоять сейчас перед полным залом, а дирижеру не петь. Слушая вступление к застольной из "Травиаты", Кристина обвела взглядом ложи, пытаясь скорее угадать, чем увидеть, которая из них принадлежит Призраку, и ей показалось, что она заметила мелькнувшую в темноте белую полумаску, и отчего-то успокоилась. ...Сорвав овации и даже отступив на шаг, когда к ногам стали падать букеты, Кристина перевела дыхание. Когда-то только в самых смелых мечтах она видела себя в роскошном платье, увешанной драгоценностями и на сцене. Вот она только что блестяще исполнила арию Иоланты, или Царицы ночи, или Кармен, и зал вызывает ее на бис. Вот она в гримерной, и там ступить негде — все усыпано цветами (как бывало у Карлотты в ее триумфальные дни). Вот некий галантный кавалер подает ей руку и вводит в сверкающую зеркалами и хрусталем залу, и все взгляды прикованы к ней, и ее ушей касается пробежавший по толпе шепоток: "Смотрите, смотрите, сама мадемуазель Дааэ!.." Этим мечтам не суждено было сбыться в полной мере. В жизни всегда приходится чем-то жертвовать. Кристина пожертвовала карьерой. "И карьеры-то никакой не было, — утешала она себя, — а потом, я все же пою — на домашних концертах, и делаю это блестяще". Волнение давно отступило, Кристина ощущала небывалый подъем, она словно плыла в звуках, уверенно и строго по курсу, как белоснежный красавец-лайнер, разрезавший волны Атлантики, чтобы доставить сопрано столетия к берегам Северной Америки. Она непроизвольно расправила плечи, вскинула голову. Скосила глаза направо от центрального прохода. Густав сидит, приоткрыв рот, разумеется, ему еще не доводилось видеть мать в таком блеске — света, бриллиантов и славы. Рауль теребит лацкан фрака, то поглаживая ткань, то одергивая. Взгляд графа сосредоточен, стог и как-то торжественен, во всяком случае, так показалось Кристине. Что же, сударь, вы сами выбрали себе супругу. Перед последним номером мисс Дааэ сделали небольшую паузу: убирали цветы. Ария на музыку неизвестного (но не для Кристины!) композитора должна была стать гвоздем программы. Еще в гостинице, читая партитуру, Кристина удивилась — слова на английском языке, и, насколько она могла судить, слова если не превосходны, то, по крайней мере, не лишены элегантности и рифмы. Господин бывший Призрак Оперы вполне освоился в чужой стране. Впрочем, если он приспособил для жилья театральный подвал, почему бы не сделать домом целый Кони-Айленд? Кристина не сдержала улыбку — пусть! публика решит, что она предназначена ей. Любовь бессмертна, господин Призрак? А вы что скажете, господин граф? Кристина прикрыла глаза. Для неё нет ничего важнее сына и его счастья. И больше ничего не нужно. Разве что... когда-нибудь... маленькую дочку?.. ... А потом зал утонул в овациях, и мистер Уай в своей ложе аплодировал вместе со всеми. Как и стоявшая у одного из входов красивая и очень бледная светловолосая женщина, в которой любой нью-йоркский театрал мгновенно узнал бы знаменитую балерину Маргариту Жири.