Истории Россий

      Несмотря на хорошую погоду, над Москвой словно нависла тьма. Который год здесь хозяйничают поляки. Посадили своего беглого монаха* и издевались над людьми, пока те не убили его. Но беда не приходит одна: всем хочется русскую столицу к рукам прибрать. Не прошло и двух лет, как объявился ещё один самозванец, а негласный глава ляхов, как их называли в землях южнее, столкнулся с конкурентом с севера*. Тот бы его уничтожил одним лишь своим суровым взглядом, если бы только мог. Никто не знал, что с этими двумя придётся ещё хлебнуть горя*.       Не везёт Луциану. Приглянулась ему девушка из восточнославянского семейства, стройная как молодая берёза, волосы тёмные, глаза синие-синие, ярче неба, а как задобрить её — не знает. Уже и пообещал, что не даст их своим в обиду, и характерную польскую оконцовку к фамилии приписал — не получается. А прямо сказать — засмеёт.       И вот, лето, по обыкновению допетровских времён, семь тысяч сто двадцать первое. Ярослава (при крещении названная Иоанной; так и подписывалась, чтобы не было вопросов, откуда у царя при дворе девушка с нехристианским именем) возвращалась со службы, но до своих покоев дойти не успела: путь ей перегородил уже знакомый поляк.       — Чего хотел? — за этот вопрос другую девушку бы наказали строжайшим образом: не по «Домострою» так с противоположным полом разговаривать. Но ведь «Домострой» для простого народа писан, а она — не кто иная, как Московское государство.       — Поговорить с тобой, — Луциан улыбнулся, но улыбка эта была похожа на оскал. К тому же Ярослава заметила краем глаза, что в его руке блеснул нож. — Жду не дождусь, когда ж ты от меня бегать прекратишь, когда ко мне в столицу переедешь, когда со мной жить будешь. Я тебя в свою веру обращать не стану, коротай часы за вышивкой да радуйся.       — Чему радоваться? Что твои паны ноги о нас вытирать будут? Вот что: шиш тебе, а не твой ставленник* в Москве на царстве! И тому, с моря, тоже так скажу. А то будете тянуть меня в разные стороны ещё, — она не любила оказываться меж двух огней, и если Ваньку с Сашкой как-то разнимала, то Луциан и Бернард друг другу никто, и из этого кошмара имеется только два выхода: независимость или самоубийство. Первый не понравится иноземцам, второй — ей и её семье.       Такой ответ разозлил Луциана.        — Без ножа меня режешь, Янка… — прошипел он, подбираясь ближе. Бедняга даже подумала, что поляк совсем обезумел: тот смотрел на неё широко раскрытыми глазами, их зелень пугала, но вместе с этим даже завораживала. Если бы только Луциан со товарищи не творил бесчинства в Москве, Ярослава, может, и забыла бы сама себя, утонула бы в этих глазах. — А я так не могу.       В следующую секунду девушка ощутила сильную боль вверху живота. Всё поплыло перед глазами, а затем стало тихо и темно.       В другое время можно было бы ругать домостроевские правила на чём свет стоит, однако именно одно из них сохранило Ярославе жизнь: остро отточенный нож прорезал ткань трёх её одежд и вспорол кожу, а была бы она хотя бы без одного платья, Луциану удалось бы нанести непоправимый вред её телу.       Её нашли ближе к ночи, лежащую в крови. Поляк, казалось бы, остался незамеченным. Как бы не так. Он замарал сапоги, и отследить, куда ведут мокрые следы, можно было с лёгкостью.       — …Ну давай, поднимайся, засоня! — услышала девушка перед тем, как открыла глаза и увидела, что младшая сестра дёргает её за волосы.       — Что ж ты творишь, веретено! — раздался другой голос, он принадлежал Анне. — Забыла, что ли, что её порезали? Э-эх, целый месяц без памяти пролежала…       — Что, правда? — Ярослава приподнялась на локтях. Сёстры кивнули.       — Пока ты спала, эти нелюди сдались, и их скоро выметут отсюда,* — Ольга выжала полотенце, которое до этого окунула в плошку с каким-то отваром.       — Слава тебе, Господи… — вторая сестра из восточнославянского семейства облегчённо выдохнула и упала на подушку, снова закрыв глаза.       Все знали: придётся пролить немало крови, так как с Речью Посполитой ещё воюют. Но осознание того, что Смута подходит к концу, грело души не хуже зимних шуб.