Охотничья луна

— Стойте! — скомандовал Рескатор, резко оборачиваясь. Анжелика сразмаху налетела на него. Инстинктивно выставив вперед руки, она почувствовала что-то твердое под бархатистой тканью камзола. «Он надел под жюстокор панцирь» — догадалась она. Разведчик-гурон бесшумно вынырнул из зарослей. Люди Рескатора отвели французов на небольшую прогалину, где крест-накрест лежали два поваленных дерева. Анжелика достала из седельной сумки кукурузные галеты и раздала своим спутникам. Они подкрепились хлебцами, после чего пустили по кругу фляжку с водой. Прикрепив поклажу к седлу, Анжелика похлопала по боку беднягу Молодца, совсем поникшего от своей безрадостной участи, затем проверила, плотно ли на морде у мула держится тряпица. — Ничего, малыш, ты молодец! Скоро будешь дома: там и попьешь, и вдоволь поешь сена. — Отец жив, вот увидите! У нас в доме под полом погреб, а крышка незаметно скрыта половицами. Он его вырыл для меня, вот увидите, индейцы до него не добрались, — потерянно шептала Розмари. С того времени, как Анжелика рассказала ей об участи, постигшей родную деревню, девочка беззвучно плакала, привалившись к холке мула, но теперь в ее сердечке как будто возрождалась надежда. Анжелика поддакивала, прекрасно понимая, что взрослый сильный мужчина вряд ли полезет в подвал, когда в опасности женщины и дети. — Батюшка знает, что ему нельзя умирать, что я тогда останусь одна-одинешенька. Он сам говорил после смерти мамы, что я — смысл его жизни. — Honey, may the Lord hear you!* Тем временем Рескатор подозвал одного из своих людей, и они принялись шепотом расспрашивать разведчика. — Гуроны говорят, что та часть деревни, что ближе к лесу, полностью уничтожена пожаром. Другая не пострадала благодаря ветру, дующему с океана. Много погибших, похоже, англичане перетащили их тела в сыроварню, а сами со всем оружием собрались у лесопилки. Взяв с собой двоих — того португальца, что приударил за Инесс, и телохранителя-мавра, Рескатор собрался на переговоры с англичанами. — Переговоры? Я думала, мы просто вернемся все вместе! Англичане знают, что мы никакие не бандиты. Кузнец Огден проводил нас до ворот, дал нам своего мула и дочку в проводники. — Сударыня, с тех пор, как вы выехали из Некуассета этим утром, многое изменилось. Мы даже не знаем, живы ли мистер Огден и комендант Клейтон, с которым у меня были некие договоренности. Все, что было до того, как в деревню пришли индейцы — не имеет никакого значения. Прежде чем становиться пушечным мясом, надо разведать новые конъюнктуры. Например, кто сейчас предводительствует над выжившими англичанами и каковы его настроения относительно чужаков. — Но что может случиться? — продолжала недоумевать Анжелика. — Для ловкой галантерейщицы вы слишком недогадливы, мадам! — улыбнулся Рескатор, показывая белые крепкие зубы. Несмотря на сложность ситуации всю дорогу он находился в каком-то приподнятом настроении. «Авантюрист: такие за три версты чуют заварушку и радуются крови как гиены» — думала Анжелика, стараясь вызвать у себя презрение к загадочному пирату. — А вы слишком нерешительны для хозяина семи морей! — парировала Анжелика. — В вашем словаре нерешительность и осмотрительность — синонимы? В таком случае вы очень удачливы, мадам. — Или я живу, не делая никому зла. — Это неважно. Безрассудство в любом случае приводит к ранней могиле, — пират насмешливо поклонился. — Мое почтение, мадам Мерсье, я был бы счастлив пикироваться с вами целую вечность, но, боюсь, у нас каждая минута на счету. Не унывайте, мы обязательно продолжим! Ради этого я готов вернуться живым и невредимым. Мое почтение, прекрасные дамы! — Рескатор подбросил шляпу в воздух, белозубая улыбка сверкала на черном кожаном лице. — Фанфарон! — прошипела Анжелика, когда трое пиратов скрылись в колючих зарослях малинника. — Ах, мадам, за таким мужчиной можно пойти на край света! Сразу видно, он умеет обращаться с женщинами, — вздохнула Инесс. Сняв косынку, она выпустила на волю свою мавританскую шевелюру. — Инесс, ты меня удивляешь. Похоже «галантность» месье Ван Рейка не отбила у тебя охоту к авантюристам вроде этого пирата. — Да разве ж не ясно, что он — особенный! — Вспыхнула Инесс. — Его благородное происхождение видно за версту! — Дворянин — это не только кровь, это кодекс поведения, это образ жизни. Даже среди дворян есть опустившиеся, ставшие разбойниками и убийцами. Поэтому не так уж важно родился ли этот человек на соломе или на батистовой простыне, важно кем он стал! А этот пират, я уверена, сам встал на разбойничью стезю! — А, может быть, не сам? Может быть, он должен был жить среди роскоши, рядом со своей семьей, но судьба решила по-иному? — Инесс тяжело дышала, а в ее глазах застыли злые слезы. «Да что с ней творится? Она сама не своя» — впервые Анжелика видела эту веселую беспечную девушку в таком состоянии. Она-то считала Инесс бессердечной куклой, у которой на уме только мужчины и развлечения. «Дитя карибских портов» — Анжелика никогда не говорила с ней о прошлом. Наверняка Ван Рейк взял ее из какого-нибудь притона, где ее мать трудилась жрицей любви. Прижитая от моряка с мимопроходящего корабля, эта бабочка-однодневка привыкла идти по жизни, не оборачиваясь назад и не глядя вперед… Люди Рескатора, с интересом поглядывающие на женщин, стали прижимать пальцы к губам. — Тссс! — зашипели они. Молодец, которому передался страх и отчаяние маленькой хозяйки, тревожно зафыркал и забил копытом. — А ну, тихо! — велела Анжелика, потуже завязывая тряпку на его морде. — Розмари, детка, иди, посиди с нами, выпей воды! — А что если все… все мертвы?! — девочка подняла на нее умоляющий взгляд. «Прошу вас, скажите, что это не так» — Это не так, моя птичка. Инесс трижды показала раскрытую пятерню. — Вот так показал индеец-разведчик. Пятнадцать человек точно выжили, а, может, и больше. Твой отец — большой и сильный, его так просто не возьмешь. — Я ненавижу индейцев! Я хочу, чтобы их убили всех! Как Моисей велел убить мадианитян! Индейцы такие же плохие и злые как мадианитяне! Мы должны очистить от них эту землю, дарованную нам Богом, так говорит пастор! — Послушай, Розмари…! — пылко начала Анжелика, ей было жаль, что в невинной душе уже начали всходить побеги зла, посеянные гневом, горем, обидой на несправедливость Божьего промысла. Ей вспомнился страшный мир парижского дна, королевства тюннов, дети, лишенные детской невинности. «Взрослые» лица маленьких воров, проституток и убийц. Нет ничего страшнее, когда из глаз ребенка смотрит ненависть, жестокость и злоба. — Розмари! — Не-на-до, одними губами сказала Инесс, отрицательно покачав головой. И Анжелика послушалась. Сейчас она была бессильна что-то изменить.

***

— Абенаки, это были абенаки! Сначала раздался какой-то шум, словно жужжал рой растревоженных пчел. Шум становился все громче. — Юу-у-у! Юу-у-у! — А потом… О, Пресвятая дева! Из леса выбежала целая армада полуголых дикарей! Они кричали, размахивая тесаками и томагавками. Все вымазаны красной краской, издалека похожи на полчища красных муравьев! А я стою, верите-нет, не могу пошевелиться. Засвистели стрелы, одна из них воткнулась прямо за мной в опорный столб. Мистер Огден схватил меня за шкирку, как щенка, и потащил в дом. Откинул какую-то хитрую половицу, а там неглубокий погреб, знаками показал, чтобы я там спряталась. — Доколь сидеть-то? — отвечаю, а у самой аж дух из тела вышибло. — Пока не наступит тишина. — Я и сидела, пока счет времени не потеряла. А потом вдруг поняла — давно стихло все. Я половицу приподняла, а меня ровно как зайца из норы — вытянули за волосы и ружьями со всех сторон тычут. А я по-англицки не говорю, тот кузнец-то французский немного знал, а эти — не понимают. Я им давай объяснять, что служу госпоже губернаторше. А они мне знаками показывают, чтобы помогала раненых переносить в сыроварню. Да сопляк один, главный у них теперь, Фипс, ружьем мне промеж лопаток тычет. Сюзон размазала по лицу грязь краем замызганного, окровавленного передника. — Так чего же ты ревешь, дурная! Бог от тебя такую беду отвел, а ты воешь! В рубашке родилась, не иначе, — раздраженно ответила девушке Анжелика. С тревогой она смотрела на приближающийся к ним отряд англичан во главе с Рескатором — живым и невредимым! — подле которого шествовал неизменный черный страж. Предчувствия у нее были нехорошие. — Мооориис! Ему индейцы живот распороли… — Значит, он умер, — пробормотала Анжелика, глядя на завернутые в саваны тела павших, штабелями сложенные на постаменте, где проходило деревенское судилище. Здесь же, напротив «дома собраний», высился помост, а на нем стояло что-то вроде пюпитра с тремя отверстиями, причем среднее было больше остальных — позорный столб для провинившихся. Рядом с этим варварским аппаратом была установлена доска, где писали имя человека и перечисляли его проступки. Столб, у которого виновных подвергали ударам хлыста, дополнял судебные принадлежности небольшой пуританской колонии. Сейчас к нему был привязан молодой индеец, единственный, кого удалось взять живьем. Тела его сородичей, которых нападавшие не успели унести с собой в лес, были свалены в кучу на опушке. — Вечером их сожгут, как падаль, а этого будут мучить, — прошептала Сюзон, проследив за ее взглядом. Отряд подошедших колонистов замер по знаку своего предводителя. Анжелика насчитала пятнадцать англичан, как и сказали гуроны. Неужели все остальные погибли или были ранены? А женщины и дети? Скольких удалось спасти? Среди вооруженных до зубов угрюмых мужчин Анжелика не увидела широкоплечей фигуры кузнеца. Значит, отец Розмари погиб? «Иисус, Святая Дева, защитите этих бедных людей, детей, по воле злого рока оставшихся сиротами!» Рескатор отделился от отряда и подошел к Анжелике, как будто оберегая ее своим покровительством. Среди англичан предводителем был худощавый юноша, не старше двадцати лет. Несмотря на столь юный возраст его черные глаза горели на бледном лице решимостью и отвагой, во всем его облике ощущалось превосходство над остальными. Он рос здесь, будто детеныш хищника, подкинутый на скотный двор, но трагический случай помог ему выявить свою истинную природу, природу лидера, о которой он, возможно, и сам не догадывался до сего дня. — Меня зовут Уильям Фипс, миледи. Комендант Клейтон мертв, да пребудет в мире его душа, выжившие возложили на меня его обязанности, теперь Некуассет находится под моим протекторатом. Вернее, то, что от него осталось, — добавил Фипс, жестом предлагая взглянуть на выгоревшую часть поселения. Черные остовы некоторых хижин еще дымились, кое-где тлели непотушенные угли. — Мистер Фипс, с вашего позволения я хотела бы увидеть раненых. Моя служанка сказала, что один из моих спутников ранен и находится здесь, в здании сыроварни. — Да, мы держали там оборону. Женщины занимаются ранеными, вы можете спросить у них про вашего человека. — Я могу помочь лекаркам, у меня есть кое-какой опыт в таких делах, — Анжелика попыталась улыбнуться, но на лице юноши не дрогнул ни единый мускул, оно было точно высечено из камня — холодного и непроницаемого. «Своей холодностью он напоминает Филиппа, — подумала было Анжелика, но тут же отказалась от этого предположения. — Нет, не то, но он действительно кого-то мне напоминает, кого-то неприятного из прошлой жизни» — Фипс, я сам провожу мадам дю Плесси к раненым, я знаю где это, — раздался хриплый голос Рескатора, все это время задумчиво молчавшего. Лицо Фипса на миг неприятно дернулось, но возражать он не осмелился. Детеныш хищника, встретив на пути себе подобного, только взрослого и матерого, предпочел отступить. — Как угодно, милорд! — Фипс поклонился и вместе со своими людьми двинулся туда, где стоял позорный столб. Зазвучала английская речь, ожесточенная и быстрая, потом раздался леденящий душу вскрик, но Анжелика не обернулась. — Не нравится мне этот сопляк, — бормотала за ее спиной притихшая Инесс, — ох не нравится! — Фипс — достойный малый, его ждет большое будущее, попомните мои слова, а вот ситуация дрянная. Я в Некуассете уже несколько дней и имел удовольствие познакомиться с местными англичанами. Страстные и суеверные фанатики, их сердца пылают любовью к Богу, к работе, к своей земле, за свои убеждения они готовы бороться до последней капли крови. Сейчас они жаждут мести, все, о чем они взывают к Господу — это дать им наказать виновных. — Вы хотите сказать, что они ищут виноватых, и если они их не найдут… — медленно проговорила Анжелика, боясь закончить свою мысль вслух. — То будут искать козла отпущения, — закончил за нее Рескатор. — Вы абсолютно правы, мадам дю Плесси. — Вы думаете, они обвинят нас? — с тревогой спросила Анжелика, игнорируя то, что он уже второй раз называет ее настоящим именем. — Не будем забегать вперед. Нельзя быть доверчивыми, но и мнительными быть не стоит, любые крайности вредны. Мы пришли! — Они остановились перед невысоким строением, напоминающим ригу, с соломенной крышей и маленькими окошечками, затянутыми рыбьими пузырями. — Впечатлительных дам прошу остаться снаружи. — Я не из таких, — гордо вскинула голову Анжелика, подступая к двери. Инесс осталась, бурча что-то про сырную вонь, смешанную с запахом испражнений и гниющих кишок. — Я-то думала, на пиратских кораблях амбрэ не лучше, — уколола испанку Анжелика. — Вот я и нанюхалась на всю жизнь, — огрызнулась испанка. Анжелика махнула на нее рукой, мысленно послав ко всем чертям. — Сюзон, идем, крошка, не бойся, Морису понадобится наша помощь. Пустые чаны для варки сыра, лавки, инвентарь — все было на скорую руку убрано в угол. Очаги, над которыми на цепях, прикрепленных к вращающимся балкам, подвешивались огромные чаны, сейчас использовались для кипячения воды. В ноздри Анжелики ударила густая вонь: смрад от запекшейся крови, испражнений смешался со сладковатым запахом прелой соломы и душком плесневелого сыра, похожим на зловоние немытых потных ног, но это было ничто по сравнению с черным зловонием Отель Дье в далеком Париже. Ее знакомый по двору Чудес, Черный Хлеб, говорил об этом месте, что сама Смерть, должно быть, устроила там свой нужник. — Откройте окна и двери, — велел Рескатор одной из женщин, снующих между уложенными на соломенные тюфяки ранеными. Анжелика тем временем остановила другую: — Положите в кипяток пучки дикой мяты или ромашки. Та покрутила головой, уставившись на француженку недоумевающим взглядом. —  Put some mint and chamomile in the boiling water! Follow this lady's orders! And move for God's sake! ** — снова пришел на помощь Рескатор. Анжелика принялась искать Мориса, проходя между ранеными и заглядывая каждому в лицо. Здесь были не только мужчины, но также женщины и дети. Взглянув на одну маленькую фигурку, Анжелика едва сдержала крик. Только по окровавленному платьицу она поняла, что существо это было женского пола. Ее череп напоминал кусок только что освежеванной туши, около тюфяка кучкой лежали окровавленные тряпки. — Она умирает! — плакала стоявшая подле нее на коленях женщина. Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона. «За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое» запела она псалом, а Анжелика не могла сдвинуться с места, как будто парализованная. Она стояла и смотрела на скальпированную девочку, чье лицо заливала кровь. И почудилось ей, что слышит она бесшумный шорох крыльев и видит тень Ангела Смерти, прибывшего за ребенком, склонившегося к нему с мечом, чтобы пересечь тоненькую ниточку жизни и забрать бессмертную душу с собой. Чья-то теплая рука легла ей на плечо, заставив вздрогнуть всем телом. — Пойдем, — раздался над ухом повелительный голос, и чья-то сила увлекла ее за собой, возвращая на жизненные тропы. Анжелика вдруг вспомнила о Розмари. — Где кузнец, Уильям Огден? — бормотала она. — Listen! Where's your blacksmith, William Ogden? Is he alive?*** — No, m'am, dead. He joined his wife and sons in Heaven, God bless his soul!**** — Мадам, мадам, вот Морис, я нашла, куда его положили, — дернула ее за рукав Сюзон.— Еще час назад он стонал и громко кричал, а сейчас не подает голоса. Это совсем плохо, да? Может, у него уже агония, мадам? — Сейчас мы посмотрим, — Анжелика присела на колени перед раненым, накрытым какой-то насквозь промокшей от крови простыней. Рескатор отступил в угол, похожий на огромную летучую мышь. Стараясь унять дрожь, Анжелика погладила Мориса по покрытому испариной лбу, по слипшимся от пота волосам. Он открыл глаза, замутненные горячечным бредом, и улыбнулся, будто ребенок, увидевший склонившегося над собой ангела, затем его лицо свело судорогой боли. — Прекрасная фея, я буду жить? — спросил он через силу, отбивая зубами барабанную дробь. — Конечно, малыш, сейчас мы посмотрим, что у тебя за рана, — Анжелика обращалась ко взрослому мужчине как к ребенку, потому что сейчас он и был для нее ребенком: ищущим спасения и исцеления в нежных материнских руках. Она выдохнула, собираясь с силами, затем медленно приподняла грязную простыню, и все, кто видел это, кроме Рескатора, вздрогнули от отвращения и ужаса. Сама Анжелика едва сдержала подступившую к горлу тошноту. Зияющая рана имела в длину почти десять дюймов, и над ее краями, словно кошмарное видение, вздувалось и вздрагивало спазматическими движениями нечто подобное клубку змей. Оголенные внутренности во вскрытом животе! Все застыли в оцепенении за исключением Рескатора, выступившим из тени и с любопытством склонившимся над раненым. — Хм, кишечник ни в одном месте не был поврежден, иначе это повлекло бы за собой быстрый конец. Мы потеряли много времени, у него поднялся жар, а это признак воспаления. Впрочем, с небольшим перитонитом молодой здоровый организм может справиться, я видел такие случаи. Шансы есть, но они невелики. Будь здесь мой добрый друг Мешрат-эффенди со всем набором необходимых инструментов, я готов был бы побиться об заклад, что это парень выживет. — Откуда у вас такие познания в медицине? Вы — врач, месье? — с нервным смешком спросила Анжелика. — Нет, но в молодости я прослушал курс по медицине в университете Монпелье. — Тогда вы попробуете его зашить? — Не рискну, я покинул университет раньше, чем мои сокурсники перешли к практической части. В вопросе медицины я — теоретик, мадам. Анжелика прикрыла глаза, сосредотачиваясь. Ей доводилось зашивать несерьезные ножевые раны приятелей по Двору Чудес. Сложными случаями всегда занимался либо Великий Матье, либо цирюльник с улицы Могильщиков. К счастью, Анжелику иногда брали ассистировать. Матье говорил, что ее красота и жизнелюбие отгоняют смерть и приносят удачу, но на самом деле ему нравилась ее задница, за которую он украдкой пощипывал, когда поблизости не болтался Калабреден. Однажды, после крупной поножовщины на Новом мосту, никто не мог найти Матье, а цирюльник, обычно выручавший бандитов и державший язык за зубами, в этот день был мертвецки пьян. Одного из «мокрушников», Крыса, очень сильно порезали, и Калабреден велел подружке его заштопать. Анжелика вспомнила, как она колола пальцы ногтями, чтобы они не немели от страха. Вся обстановка того ужасного дня, прожитого в беспросветном мире, вдруг надвинулась на нее и прояснилась, сделавшись ярче самой реальности. — Мама, мамочка, — звал ее Морис голосом Флоримона. — Все хорошо, сынок, ты выздоровеешь. Она подняла взгляд на Рескатора и нашла в его глазах поддержку. — Ладно, — решила она, — попытаемся. Позади раздался тонкий писк Сюзон. Девушка прижимала руку ко рту, чтобы сдержать подступающую рвоту. Ее глаза неотрывно смотрели на покрытые кровавой пузырящейся слизью клубки змей — кишки Мориса. — Иди, девочка, освободи желудок, а потом найди мне тазик с кипяченой водой, чистые тряпки, бинты, инструменты: иглу, зажимы, ножницы — все, что сможешь отыскать, и бегом обратно. Да! Завари мне отдельно ромашку и белладонну в кружке и обязательно найди водку или ром, чтобы промыть рану! — Я велю Абдулле повсюду следовать за нашей мадемуазель, тогда местные будут посговорчивее и порасторопнее. «Кое-какой опыт у меня уже есть» — убеждала она себя, быстро раскладывая хирургические инструменты на тряпице подле тюфяка раненого. Помимо Великого Матье в памяти всплывали уроки колдуньи Мелюзины: необычная искусность ее тонких, темных, как кора мушмулы, пальцев, столь подвижных, что, казалось, каждый из них живет своей самостоятельной жизнью, верный инстинкт ее исцеляющих рук толкали ведунью на эксперименты, которые для тех времен и для этой страны были не лишены смелости. Анжелика припомнила, как совсем недавно лечила индейца, которому лось своим рогом пропорол спину. Савари в тот день свалила лихорадка… Впервые тогда она попыталась сама сшить края раны при помощи ниток. Заживление прошло потрясающе, но рана не была такой большой… — Дадите мне какой-нибудь совет, господин теоретик? — обратилась она к Рескатору, стараясь чтобы ее голос не дрожал и звучал насмешливо. — Шейте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым, наверняка будет хорошо! ***** — Благодарю! — процедила Анжелика сквозь зубы. Она была готова осыпать гадкого пирата проклятьями, как он может насмехаться над ней в такую минуту? Решительно, для этого человека нет ничего святого! Но вместе с этим она почувствовала, как со злостью к ней вернулась решительность, момент слабости миновал, и она была готова сделать все от нее зависящее, а дальше дело за Господом Богом. Интересно, Рескатор нарочно злил ее? Анжелика взглянула на Мориса бесстрастным взглядом врача. Несмотря на восковую бледность и глубоко ввалившиеся глаза, она не обнаружила на его физиономии никаких признаков смерти. Как это ни было удивительно, но солдат, казалось, решил остаться в живых. — Что, будет очень больно? — прохрипел он и растерянно спросил: — А в этой проклятой дыре не найдется, случайно, исповедника? — Нет, дорогуша, но если вы будете молодцом, вам он не понадобится. Силы раненого иссякали, и обтянутое прозрачной кожей бледное лицо с красными обводами вокруг воспаленных глаз все больше и больше стало походить на череп, но покрасневшие от притока крови края его век свидетельствовали о том, что его организм сопротивляется. «Он выживет», — пообещала себе Анжелика и сжала губы. Сюзон не сумела добыть обезболивающего, зато принесла рома. Анжелика залила порцию в глотку Морису, остальное использовала, чтобы промыть рану. Морис закричал от боли, тогда Рескатор достал из напоясной сумки какую-то коробочку, в которой оказался белый порошок. — Вотрите ему в десны и насыпьте щепотку под язык. Это на время тонизирует и также уменьшит боль. Выполнив в точности указания пирата, Анжелика вставила Морису между зубов моток корпии, затем положила под затылок немного соломы, чтобы ему легче было дышать через нос. — Мне понадобится ваша помощь, монсеньор Рескатор, — попросила Анжелика, ожидая очередной шпильки, но Рескатор промолчал: он снял с головы свою широкополую шляпу, под которой был черный атласный платок, стянутый на затылке, а из-под него выбивались смоляные вьющиеся волосы. «Южанин?» — подумала Анжелика. «Раз он учился в Монпелье, значит, он, скорее всего, француз, к тому же, мне кажется, я слышу неуловимый акцент жителей страны Ок.» Рескатор принял на себя роль ассистента. Изящным движением он стянул перчатки, обнажая смуглые узкие ладони с длинными пальцами. Понимая без слов, чем нужно помочь, он взял защипы из тростника и с их помощью стал сближать края раны. Полностью это было почти невозможно сделать, но решительными движениями руки Анжелика протыкала иглой с виду дряблую, но в действительности плотную и упругую кожу, удерживая пальцами края раны в натянутом состоянии, в то время как неуловимым, но требующим больших усилий и ловкости движением кисти она протягивала смазанную жиром нить и потом завязывала ее узлом. «Сшивайте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым, наверняка будет хорошо» Слегка наклонившись, она оставалась совершенно неподвижной; лишь ни на секунду не прекращались размеренные и ловкие движения ее рук. Рескатор работал с ней в одном ритме, помогая при помощи защипов или пальцами, когда защипы не могли удержать истерзанные ткани. Она чувствовала его поддержку и в душе росла симпатия к этому с виду страшному человеку. «Сразу видно: он эстет, аристократ, но с каким хладнокровием он поддерживает меня, зашивая этого французского беднягу, не имеющего к нему никакого отношения, и даже, быть может, враждебного его намерениям.» Несчастный пациент уже давно лишился чувств, но по его телу постоянно пробегала дрожь, и временами сквозь кляп во рту слышалось глухое хрипение, которое, казалось, каждый раз было последним. Несколько раз клубок дурно пахнущих, липких и непрерывно шевелящихся внутренностей набухал и снова готов был вывалиться наружу, и нужно было снова его вдавливать обратно в полость живота. На беловато-лиловых кольцах кишечника часто образовывались вздутия, и каждый раз возникало опасение, что они могут лопнуть или окажутся случайно продырявленными, после чего, — Рескатор предупредил ее — неизбежно наступит фатальный исход. Но, в конце концов, последний шов был наложен. Морис казался мертвым. Анжелика сделала примочку из ромашки, которую ей подала Сюзон, все еще иногда вздрагивающая от конвульсивных позывов к рвоте, благо в желудке не осталось даже желчи, и наложила ее на всю поверхность живота, затем крепко стянула и завязала концы полотнища, которое она перед началом операции протянула под поясницей пациента. Бедолаге теперь оставалось лишь снова привыкать к своим внутренностям, которые его чуть не покинули, но вовремя были водворены на место. Следовало надеяться, что сейчас их удалось окончательно урезонить. Анжелика встала и с трудом разогнула спину. Операция длилась более часа. — Вы сделали это, прекрасная Иасо! Браво! — Не я, а мы! — устало улыбнулась Анжелика, чувствуя как глаза щипет от слез. Она вдруг схватила руку пирата и горячо ее сжала. — Спасибо, монсеньор, я никогда не забуду вашей доброты! — Нам нужно на свежий воздух, — взгляд Рескатора был направлен на собравшихся вокруг них зрителей. — Она заштопала ему брюхо, это невероятно! — Это верная смерть! Помните старика Вернона? Ему олень пропорол живот? Тут даже опытный лекарь бессилен. — Только Бог может помочь. — Или Дьявол! — Никак ведовство?! С десяток женщин, ухаживающих за ранеными, обступили их, но Анжелика не задумывалась над смыслом произносимых фраз. Она только что зашила человека, которому выпустили наружу кишки! Анжелика улыбнулась одной из женщин, ожидая сочувствия, восхищения, может быть, просьб о помощи другим раненым, но нет, на всех лицах застыло отчуждение, граничащее со страхом. На них смотрели как на опасных колдунов, оттесняя этих чужаков от своих больных. Пусть идут себе с Богом дальше, как можно дальше отсюда! — Что происходит? Что с ними такое? — Даже Анжелика, замкнувшаяся в себе после долгой и сложной операции, стала замечать враждебные взгляды окружающих. — Заберем-ка отсюда Мориса, я прикажу Абдулле перенести его в дом кузнеца, он остался в стороне от пожарища. Там и остановимся на ночь. — Мориса сейчас лучше не трогать! — Но и здесь ему лучше не оставаться, — возразил пират. — Я бы предпочел вернуться в мой лагерь у озера, но это слишком далеко, ваш больной не переживет транспортировки. Вечерело. Закатное солнце зарделось, похожее на далекий отсвет пожарища. Небо над горизонтом расцвечивалось в красные, желтые и оранжевые тона. Облака, сперва розовеющие, но чем глубже опускалось за океан дневное светило, обретающие все больше красок и соцветий — от ярко-желтого до приглушенно фиолетового — обратились в пену над сине-серой пучиной небосвода. В то же время с востока наползали сумерки, и на темнеющем полотне ярче обозначилась растущая луна. Небесный купол постепенно наливался пурпуром, становившимся все глубже, все сочнее, пока ночь окончательно не вступила в свои права и на чернильный свод не взошла первая, самая яркая звезда — Венера. Рескатор проводил их до дома кузнеца, его спутники остались снаружи и, похоже, были настроены не смыкать глаз всю ночь. Бревенчатый дом единственным уцелел на этом краю поселения. Может быть, потому, что жилье кузнеца всегда стоит одиноко, в некотором отдалении от других строений, и огонь не смог добраться до него? А, может, потому, что крыша кузнецова дома — дранковая, а не соломенная, как во всех остальных домах? Кто знает, по какой причине среди пожарища выстоял дом кузнеца… Люди суеверные могли бы предположить, что Вилли Огден тайком обращался к огненным духам преисподней, ведь, как известно, кузнецы, из-за своей профессии, чаще остальных подвергаются соблазнам дьявола. Дом, разоренный, но целый, принял сегодня на постой странных чужаков, принесших с собой смерть. Никто из колонистов не остановил их: ни мужчины с изможденными бородатыми лицами, ни женщины, осунувшиеся от слез, ни дети с испуганными глазами, не успевшие понять, как так, в несколько часов их мир из спокойного и размеренного превратился в кровавое огненное безумие, где они зовут родителей, братьев, сестер, но им отвечают только молчаливые объятия случайных взрослых. Англичане молча провожали гостей взглядами, пока те переносили Мориса из сыроварни. Оказавшись в знакомой комнате, Анжелика уселась на кровать, с которой этим утром так беспечно поднялась с радостным предвкушением чудесного дня. «Не могло все так поменяться всего за несколько часов, нет, это невозможно.» Словно в ступоре она смотрела на свои руки, которыми только что зашила человека, обреченного на смерть. «Как такое возможно? Как?» — повторяла она, не веря в реальность происходящего. — Может, ей нехорошо, монсеньор? Ей надо поесть, умыться. — Оставьте ее в покое, она должна прийти в себя. Во дворе есть колодец? Отлично! Абдулла! Рескатор разговаривал со своим черным телохранителем на незнакомом языке, и Анжелике казалось, что она слышит голоса злых духов. Темные силы сговариваются о том, как погубить ее. Что-то грозное, какой-то таинственный заговор мерещился ей, какое-то злое поветрие, источник которого находится где-то близко, очень близко от нее. Где-то в углах, куда не добирается свет, скользят невидимые тени, собираясь в черные сгустки зла, незаметно шаг за шагом оплетающего ее своими тенетами. Взгляд ее то и дело возвращался к фигуре в маске — не он ли средоточие этого зла? Нет, это не он, — с облегчением выдыхала она, чувствуя как тугой клубок развязывается в груди. Этот человек спас меня сегодня… Или нет?.. Смогла бы она обойтись без его помощи? Она не знала, но твердо осознавала одно — в пирате ощущалась какая-то скрытая до поры сила, не леденящая сердце, не зловещая, но грозная и необратимая, как ярость океана. И эта сила пугала и завораживала ее. Наконец, Анжелика почувствовала, как с нее сходит оцепенение, а вместо него волнами накатывает усталость. — Я, пожалуй, хотела бы умыться, и мое платье… оно всё в крови… — Вам повезло, мадам. Я порылась в вещах покойной миссис Огден. Индейцы выпотрошили все сундуки, но одежду не тронули, — Инесс бросила на кровать охапку тряпья, немного пахнувшего сыростью. — Я выйду, — сказал Рескатор, — мне надо еще поговорить кое с кем из моих людей. Не осмелюсь повторно смущать вашу скромность, мадам, но не в моих силах поручиться за домовых. Он поклонился, посылая Анжелике очередную насмешливую улыбку, но ей сейчас было не того. Она так устала за этот бесконечный день… Анжелика кое-как вымылась при помощи Сюзон, затем сменила свое пропахшее потом и кровью одеяние на одежду миссис Огден, среди которой нашлись даже неношеные сорочки из тонкого льна, расшитые по вороту и рукавам синей вязью. Сюзон собрала влажные волосы госпожи и при помощи гребня и и шпилек затянула тяжелым узлом на затылке. — Мое платье пусти на тряпки, пусть пойдет на перевязки для бедного Мориса. Как он сейчас? — Спит, мадам, Мартин присматривает за ним, — ответила Сюзон, выливая в окно воду из тазика. Инесс тем временем прихорашивалась, разглядывая себя в ручное зеркальце. — Что-то быстро кончилось твое Саудади, с тех пор как месье Рескатор появился. Может, это и есть твой обещанный принц? — с усмешкой бросила Анжелика. — Похоже, ты была бы счастлива, если бы он увез тебя с собой… — Я бы не отказалась, но думается мне, он хочет увезти вас, мадам, — дерзко ответила испанка, не отрывая взгляда от своего отражения. — Да что ты такое говоришь, девчонка! — Я хотела лишь сказать: он был очарован вами с первого взгляда. Трудно этого не заметить, все его взгляды, слова обращены только к вам! Ах, — Инесс вдруг со злостью швырнула зеркало на соломенный тюфяк. — Я бы пошла с ним, но, мне кажется, этот мужчина не для меня. Я чувствую это! Можете не верить мне, мадам, но на такие вещи у меня особая интуиция. Этот пират здесь только ради вас, и только вы смогли бы удержать его. — Хорошо, что ты стала такая разумная, Инесс, продолжай в том же духе. Почему бы тебе не использовать свою интуицию в Пентагуэте, это здорово бы всем облегчило жизнь? Бедолагу Жуйбера носит неизвестно где уже второй или третий месяц, даже губернатор начинает беспокоиться. — Мадам, я сказала только то, что думаю, — огрызнулась испанка. Стук в дверь заставил обеих замолчать. Женщины разом вспомнили, что их со всех сторон окружают недруги. Лучше пока не думать о возвращении в Пентагуэт, а сосредоточиться на насущных проблемах. — Сударыни, могу ли я войти? — прозвучал за дверью хриплый голос Рескатора. — Конечно, монсеньор, — как можно любезнее ответила Анжелика. Она больше не испытывала к нему того сродства, почти дружеской привязанности, как после операции над беднягой Морисом. Должно быть, тот порыв был вызван глубокой признательностью за неустанную терпеливую поддержку, а сейчас ее мнительность вновь обострилась, выставляя как происходящее, так и окружающих в дурном свете. «Нас пятеро вместе с Морисом, и мы должны во что бы то ни стало выбраться из этой мышеловки» — У меня есть новости, — Рескатор пересек комнату широким шагом и остановился подле Анжелики. — Начинайте с хороших. — Завтра, если мои приборы не лгут, будет превосходная погода и попутный ветер, который за полдня домчит вас до Пентагуэта. — Это добрая весть, — облегченно вымолвила Анжелика, позволив себе слабую улыбку. — Подождите! Чтобы уплыть, надо сперва сесть в лодку, а англичане, увы, замышляют что-то недоброе. С нас не спускают глаз, да и пристань надежно охраняется. Но не волнуйтесь, у меня есть свои козыри в рукаве, — темные глаза из-под маски весело блеснули. — Подождите, по-моему, эти люди только и ждут, что мы покинем их деревню. В этот раз наши желания совпадают целиком и полностью. Я хочу уплыть как можно скорее! — А англичане жаждут мести за своих людей… — Тогда пусть идут воевать с индейцами! Разве мы виноваты в их злоключениях? Рескатор разразился хриплым дребезжащим смехом: — Как вы очаровательны в своей наивности, мадам! Сейчас эти господа споют свои псалмы, выпьют маисовой водки за упокой собратьев, пастор, к счастью или к несчастью для нас оставшийся в живых, произнесет пару пылких речей. Обычно этого бывает достаточно, чтобы в людском стаде возобладал инстинкт убийства. Вы, кстати, знаете, что их религия не гарантирует спасения после смерти? Смерть — наказание за грех и одновременно часть большого пути, и никогда нельзя быть уверенным, что, завершив земной путь, ты окажешься в раю, даже если твоя жизнь была праведна. Все это не добавляет англичанам человеколюбия. — Что вы хотите сказать? Разве англичане могут меня… нас… убить?! Это величайшая глупость! Это невозможно! Как вы, к моему величайшему сожалению, уже успели понять, я — супруга губернатора Акадии, маркиза дю Плесси-Бельер! Они что, с ума сошли?! У нас сейчас перемирие! — Энн Хиббинс была сестрой губернатора Массачусетса, Ричарда Беллингема, и это не помешало пуританам вздернуть ее на дереве. Увы, дорогая маркиза, когда идет дождь, он одинаково мочит и святых, и грешников. В возмущении Анжелика вскочила на ноги. Рескатор сделал пару шагов назад и замер в позе, выражающей крайнюю почтительность — точно слуга, ожидающий приказаний госпожи. Конечно же, он в очередной раз решил посмеяться над ней, но Анжелике на сей раз было не до его насмешек. Перед ней одно за другим вставали лица любимых людей. Нет, это какое-то безумие, она должна вернуться к мужу и детям! — Вы сказали, у вас есть новости. Может, что-то еще, о чем мне необходимо знать? — она резко развернулась, глядя Рескатору прямо в глаза. — Есть кое-что… Мой человек ухитрился хорошенько осмотреться здесь. Он говорит, что от убитых индейцев и от того юнца, что привязан к столбу, исходил крепкий запах рома. То же предположение выдвинули мои проводники-гуроны. — Возможно, они нашли запасы алкоголя здесь, в деревне? — Нет, местным колонистам не из чего делать ром, и они не покупают его у торговцев. Здесь, в Некуассете, пьют в основном пиво и маисовый самогон. Никто не держит у себя больших запасов, так как пуританам не пристало пьянство. В их общинах за него предусмотрено суровое наказание. — Тогда, получается, индейцы совершили набег в хмельном угаре и здесь нет никакого заговора? — Наоборот, кто-то продал индейцам алкоголь, а затем натравил на деревню. Скажите, у вас или вашего мужа есть недоброжелатели в Долине святого Лаврентия? — Откуда? Все, что мы видели здесь, это Порт-Рояль и Пентагуэт. Мы приехали только прошлой осенью, еще и года не прошло! — Врагов нет только у нищих и у дураков, — пробормотал Рескатор, — ну что же! Предоставим события их естественному развитию. Пока у нас нет другого выбора, будем ждать. Выгляните в окно, мадам, кажется, мы пропустили великолепный закат! Нам нет прощения, — он подал Анжелике руку и жестом пригласил взглянуть на небо. — Видите эту звезду, что так ярко сверкает на небосводе? Это планета Венера. Испокон веков считалось, что когда на небе хозяйничает Венера, наступает время любовников. Вы знали это, мадам? — Ах, монсеньор, рассказывайте об этом невинным девам, ублажая их слух романтическими пустяками. — Как же мне обращаться с вами, мадам дю Плесси? Неужто придворные грубияны отбили у вас вкус к утонченности? Чистая непорочная прелесть Урании уступила место чувственной Пандемос, которую не прельщают небесные светила, но влекут жгучие земные страсти? — при слове «страсть» Рескатор почти прижал ее к себе, а его лицо опасно нависло над нею. — Меня влечет лишь одно: желание поскорее увидеть свою семью, — пробормотала сбитая с толку Анжелика, не ожидавшая подобного натиска. — Так какого же черта вас принесло сюда, странная вы женщина? — Анжелика видела, что он ждет ответа на свой вопрос, но промолчала. — Вам нужно отдохнуть, сударыня, — еще мгновение назад его голос был охвачен пылом, а теперь звучал почти безразлично. Рескатор отодвинулся от нее, переводя взор на небо, где в чернильной темноте ярко сверкала Венера. Движущийся огонек испугал Анжелику, и этот страх окончательно вырвал ее из мира сновидений. Через мгновение она поняла — это всего лишь дымящийся кончик сигары, которую держит между пальцев Рескатор. Когда глаза привыкли к полумраку, Анжелика различила рядом с ним фигурку Инесс — испанка положила подбородок на скрещенные на подоконнике руки. — Дайте-ка я угадаю? — хриплый голос Рескатор звучал тихо, но отчетливо в этой прохладной ночной тишине, нарушаемой лишь звуками леса и пронизанной, как и в предыдущую ночь, нежным ароматом хвои и луговых трав. — Ваш отец, испанский идальго, был выслан служить в колонии за какой-нибудь проступок или, может быть, искал спасения от кредиторов? Ваша мать — португальского происхождения. Держу пари, они познакомились там же, на островах Вест-Индии. — Вы — волшебник, señor. Как вы узнали, что мой отец знатного происхождения? — Ваши руки, узкое запястье, длинные тонкие пальчики, которые хороши разве чтобы перебирать струны гитары или теорбры. Тяжелая работа уродует их. — Вы знаете, что нужно говорить женщине! Я очень люблю свои руки и считаю их своей гордостью. Когда я буду богата, у меня будет сотня пар хороших перчаток! Нет! Две сотни! — У вас будет целый сундук, сударыня, я уверен! Желаете ли вы, чтобы я и дальше играл роль Пифии? — Рассказывайте, умоляю вас! — Потом ваш отец умер, и семья пошла по миру. Ваша мать, которую жизнь успела сделать практичной особой, повторно вышла замуж или же выбрала кого-то одного среди детей, предоставив остальных своей судьбе. — А любовь? — Вы, определенно, познали очень сильное чувство, повлиявшее на вашу судьбу. — Да! О, вы читаете в моей душе! — Какой-нибудь трагически погибший офицер? Не могли же вы всерьез любить такую свинью, как Ван Рейк? В Бостоне ходило про него несколько историй, и ни одна его не красила. — Нет! Нет, конечно! Но вы ошиблись… это был не бравый офицер, это был принц! Настоящий принц! Хотите, я расскажу вам? — Сейчас самое время, сударыня, такая чудесная ночь! — Может быть, последняя в нашей жизни, — голос Инесс задрожал, но не от страха, а от волнения, от предвкушения какого-то таинственного приключения. — Мой отец был капитаном испанского галеона, арестованным за контрабанду, а моя мать — дочерью тюремного врача в крепости Эль-Морро на острове Пуэрто-Рико. Отец благодаря своему обаянию, крепкой голове и славе картежника быстро перешел на особое положение. Комендант благоволил к дедушке и устроил брак моих родителей. Я выросла в тюрьме, монсеньор, она стала моим домом и местом первых невероятных открытий. Когда мне исполнилось одиннадцать, я случайно подслушала разговор между комендантом и моим дедушкой. Оказывается, в тюрьме содержался некий важный и таинственный узник, чье имя нельзя было произносить под страхом смертной казни. Комендант велел дедушке осмотреть заключенного, который в последнее время чувствовал себя неважно. Дедушка исполнил приказ, он сказал, что у пациента подозрение на грудную сухость и ему нельзя больше оставаться в холодной сырой камере. «Сперва его нужно перевести в лазарет, ну, а потом — ежедневно гулять и дышать свежим воздухом,» — говорил дедушка. Комендант возражал и даже пытался угрожать, но дедушка стоял на своем: если условия для больного не поменять, он зачахнет в течение месяца. Комендант был вынужден отступить, но велел, чтобы для таинственного заключенного приготовили отдельную палату и никто, кроме доктора и стражника, приносившего еду, не входил к нему. Я всегда была любопытным ребенком. Той же ночью я пробралась в палату. Узник не спал, он читал, согнувшись у одной-единственной сальной свечки. — Боже, ты прислал ко мне ангела? Лети ко мне, мотылек, я не причиню тебе зла. Как ты красива! Прохладная ночь дала цвет твоим волосам, солнце позолотило твое кожу, а твои губки, как кораллы на дне теплого бирюзового моря! Я рассмеялась, потому что никто из знакомых мне мужчин так не разговаривал. Я решила, что этот человек — сумасшедший, но это не испугало меня, а развеселило. Я хотела еще послушать его красивые и нелепые речи. Когда я присела рядом с ним на кровать, он взял мою руку и долго разглядывал: — Ты напомнила мне одну из сестер, Элизабет. У нее были точь в точь такие прекрасные руки. Говорят, она унаследовала их красоту от одной царственной особы, к чьей ручке мечтали прикоснуться все герцоги и пэры утонченной Франции. Чтобы как в зеркале, обворожая нас, Явить нам в женщине величие богини, Жар сердца, блеск ума, вкус, прелесть форм и линий, Вас людям небеса послали в добрый час. Природа, захотев очаровать наш глаз И лучшее затмить, что видел мир доныне, Так много совершенств собрав в одной картине, Все мастерство сложила щедро в вас. Творя ваш светлый дух, Бог превзошел себя. Искусства к вам пришли, гармонию любя, Ваш облик завершить, прекрасный от природы, И музой дар певца мне дан лишь для того, Чтоб сразу в вас одной, на то не тратя годы, Воспел я небеса, природу, мастерство. Он прочитал это стихотворение медленно и нараспев, и по его щеке скатилась слеза. — Это прекрасное стихотворение, оно о вашей сестре? — спросила я, чувствуя, как мое тело пронзает дотоле неизвестный мне трепет. — Нет, оно о моей прабабке, прекрасной и несчастной королеве, чью судьбу я в некотором роде повторил. — Так вы — принц? — спросила я, уже ничему не удивляясь. Мне казалось, что я попала в одну из сказок, которые мама рассказывала мне перед сном. — Прилетай ко мне еще, маленький ночной мотылек, я расскажу тебе все. Так вышло, что эти дрянные сальные свечки быстро гаснут, а ты останешься единственным светом моей безотрадной жизни. Ты скрасишь остаток моих дней, а больше мне ничего не надо — умереть, запомнив красоту этого мира, выразившуюся в тебе, мотылек. А теперь лети, пока никто не застал тебя здесь. — Его звали Морис, как этого парня, которого вы с мадам сегодня заштопали. — Кажется, я знаю, кто был вашим принцем. Мориц, потерянный сын Фридриха Пфальцского и Зимней королевы? Так вот какая судьба его постигла, — задумчиво произнес Рескатор. — Я слышал, что лет двадцать назад его корабль попал в ураган где-то в Вест-Индии, старший брат, принц Руперт, который командовал вторым кораблем, пытался его найти, но безуспешно. Значит, остаток своих дней племянник Карла I провел в крепости Эль-Морро? — Он умер спустя несколько месяцев. Увы, ни прогулки, ни свежий воздух не помогли. Перед смертью он попросил дедушку, чтобы он привел к нему меня. Мы долго говорили. Я пообещала Морису однажды добраться до Англии и рассказать семье принца о его последних днях… Голос Инесс оборвался. Громкое заунывное пение нарушило тишину ночи. — Пуритане поют свои псалмы… Анжелика приподнялась на локте и громко прочистила горло, давая понять, что она уже проснулась. — Сколько времени? — пробормотала она, притворяясь, как будто бы она только что открыла глаза. — Рассвет совсем скоро, — коротко ответил Рескатор. — Что же он нам сулит? — Узнаем, когда наступит. Вы отдохнули? Тогда присоединяйтесь к нам. — А что вы делаете? — Мы? Мы с сеньоритой Тенарес сторожим ваш покой, а заодно играем в одну интересную игру. — И каковы правила? — Все просто. Сделай шаг навстречу, посмотри в глаза ближнего. Как часто вы, мадам, смотрите на человека и думаете, что скрывается за телесной оболочкой? Возьмем, к примеру, вас… Что кроется за безмятежностью этих зеленых глаз? Какие страсти сжигают вас изнутри? Какие тайны скрываются за этим белым выпуклым лбом? Душа ли там или всего лишь «медь звенящая или кимвал звучащий»? Что скажете, мадам? Признаюсь, я слышал о вас, но сегодня вам удалось меня неоднократно удивить и, в некотором роде, переубедить в моем предубеждении. А это не часто случается, должен вам признаться… — А почему же мы начали игру с меня, монсеньор? Позволено ли даме вступить первой? Пение колонистов за окном напоминало странный ритуальный напев. Анжелике вдруг вспомнилась деревня Волу, песнопения гугенотов, плывущие по дороге огоньки факелов, страх брата Тома, отчаянно хлестающего мула, чтобы тот сдвинулся с места. — Остановитесь, это же дети! Это дочь барона де Сансе! — Паписты! Прислужники сатаны! Гулко стучало сердце, и все, вплоть до чернеющей у окна «безликой» фигуры Рескатора, внушало Анжелике страх. И лучшим способом побороть этот страх было первой броситься в бой. — А я знаю, кто вы такой! — резко бросила Анжелика. — В самом деле? — в голосе пирата звучало удивление напополам с сомнением. — Да! Думаете, вы один умеете разгадывать загадки? Но, если хотите, я не стану разглашать ваши тайны, к тому же это — не мое дело. — Вот как? Не ваше дело! Любопытно! Говорите свободно, мадам, все, до чего дошел ваш пытливый разум! — Вы — беглый каторжник, месье! — торжественно выпалила Анжелика, точно ударив в козыри. — Ага, когда я ассистировал вам во время операции, ваши острые глазки разглядели застарелые следы кандалов на запястьях? — Именно! Рескатор несколько раз ударил в ладоши. — Pronto! — Да, как я и предполагала, вы — бандит! Проблемы с законом начались у вас слишком давно — именно поэтому суд отправил вас на каторгу. — А, точнее, в яму для гребцов на галерах Его Величества. И знаете что? Среди тех, кто греб вместе со мной, было всего двое преступников: один вор и один убийца. Остальные принадлежали к религиозным конфессиям, не угодным королю и Папе Римскому. — Не сравнивайте себя с ними, они хотя бы пострадали за веру! — А вы знаете, за какую веру пострадал я? Слышите мой голос? Еще пять лет назад я не мог произнести длинную речь, не зайдясь в приступе кашля. — А что случилось с вашим голосом? — в унисон спросили Анжелика и Инесс. Рескатор долго не отвечал, оставаясь совершенно неподвижным. — Однажды, стоя на краю, я позвал Бога, — медленно заговорил он, и его голос из-под маски звучал глуше чем обычно. — Бог услышал меня. Он подарил мне жизнь и вернул свободу. Но взамен он забрал у меня самое дорогое… — Ваш голос? — дрожащим шепотом спросила Инесс. Анжелика не видела ее лица, но была странно уверена, что оно залито слезами. — Да, и не только голос, — Рескатор обернулся, и Анжелика почувствовала на себе его пронзительный взгляд. — Слышите? — выдохнула она. — Что? Я ничего не слышу, — шепотом ответила Инесс. — Воцарилась тишина. «И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса, » — хриплый голос Рескатора прозвучал так зловеще, что по спине Анжелики прошлась холодная волна. Горизонт на востоке посветлел. Наступало утро. Через окно в комнату вползал бурый полумрак. А потом Анжелика услышала то, чего подспудно ждала и так боялась: голоса, звук приближающихся шагов, тяжелые удары в дверь и голос: — Открывайте!