Охотничья луна

— Говорят, Версаль — самое прекрасное место на земле, подобно Олимпу населенное лишь небожителями… — Молодой помощник капитана де Руйе прижался губами к руке Анжелики. Проводить команду «Звезды Аделаиды», которая так помогла им в восстановлении форта этой весной, собрались почти все жители Пентагуэта. Корабль должен был отплыть на рассвете. Де Рюйе надеялся, что при попутном ветре, несмотря на все задержки, они успеют достичь островов Вест-Индии до наступления сезона ураганов. — Ах, месье Шамле, вы так юны! Ваша душа переполнена стихами, а глаза притягивает лишь красота. Но с возрастом пелена спадает с глаз, а в душу вливается яд цинизма. Увы, мой друг! — Я предпочел бы умереть в тот момент, когда моя душа перестанет восхищаться и любить! — Это произойдет не вдруг, не сразу, а когда вы заметите, у вас будет достаточно сил, чтобы выстоять против натиска разочарования. — Никогда! — пылко воскликнул Шамле. — Боже, я говорю, как будто мне сто лет, — Анжелика залилась серебристым смехом, отнимая руку у чересчур пылкого поклонника. — Как вы несправедливы к себе, мадам, я в жизни не встречал никого прекраснее вас! — Помощник капитана попытался задержать ее руку в своей. — Говорят, сам король пал жертвой вашего очарования! Умоляю, расскажите мне о Версале… — О Версале! — эхом откликнулась Анжелика, на мгновение задумавшись. — Золото, кругом золото, отражаясь в блеске люстр и зеркал, оно ослепляет. Фонтаны, оранжереи, боскеты, залы отделанные розовым мрамором, золоченой лепниной, расписанные кистью лучших художников плафоны… Каждое празднество являет собой восьмое чудо света. — Готов побиться об заклад: все эти чудеса служили лишь обрамлением вашей несравненной красоте. Но редкая жемчужина одинаково хороша и в перламутре раковины, и в блеске ожерелья! Что до меня, я выбираю любоваться красотой в чистом первозданном облике! — Я и не подозревала, что среди людей мессира де Рюйе есть столь речистые юноши! — Анжелика отпила из хрустального бокала вино и лукаво бросила взгляд из-под завесы ресниц на красивого молодого человека. — Мне казалось, служба на флоте огрубляет, превращает романтических юношей в суровых морских волков, чуждых прекрасному. — О, да! Мы — суровые волки, мадам, можете не сомневаться, и на кораблях не всегда идут разговоры, пригодные для утонченного слуха знатной дамы. — По вашему, я так же хрупка, как этот бокал? — Анжелика указала на сверкающий в свете свечей хрусталь, из которого пили только мадам и монсеньор губернатор. — И все же, вся эта красота, подарок генуэзских банкиров, при всей своей невесомости пережила дальнее плаванье. — Ах, мадам, вы — не хрусталь, вы — алмаз!       Растет любовь — и множатся мечты,       Как на воде круги от середины,       Как сферы птоломеевы, едины,       Поскольку центр у них единый — вы! — Вам удалось меня убедить, прекрасный рыцарь, — со смехом заявила Анжелика, отмечая красноречие юноши благосклонным жестом. — Могу ли я рассчитывать хоть на малую награду? — Месье де Шамле, — холодный чеканный голос заставил обоих вздрогнуть. Анжелика усилием заставила себя не оборачиваться. Неспешный стук каблуков приблизился и замер, и тонкий нюх уловил до боли знакомый мужской запах с ноткой жасминового масла. — Ваша велеречивость ласкает нам слух. Увы, мы здесь совершенно отвыкли от витиеватых оборотов парижских гостиных. Нас окружает почти что первобытная грубость и неотесанность. Уверен, вы пролили елей на сердце моей супруги. А вы, сударыня? Глядя, как вы расцвели от комплиментов, мне становится жаль, что вас постигли столь несправедливые удары судьбы. Мне кажется, приют муз и граций куда больше подходит вашей утонченной натуре, чем это унылое место и его обитатели. Филипп говорил медленно, тщательно подбирая слова, точно стараясь перещеголять соперника. Но в его словах, тем не менее, слышались ядовитые намеки, хорошо понятные Анжелике. Снова хочет отослать ее во Францию! Анжелика ответила мужу прямым упрямым взглядом, в котором читалось: Никогда! Вслед за Филиппом в зал вошли де Рюйе, Савари и незнакомый бородатый мужчина с обветренным, изрытым морщинами лицом. — Позвольте представить вам господина Мопертюи, — Филипп жестом указал на незнакомца. — Еще один траппер. — Я прибыл от Николя Перро. Привез для вас товар, мадам. — После обсудим детали, месье Мопертюи, — быстро сказала Анжелика, не желавшая распространяться о своих коммерческих сделках.— Присаживайтесь, выпейте вина. — Я бы хлебнул чего покрепче, мадам, — простодушно ответил гость, с удобством устраиваясь на табурете. Анжелика сделала знак Бартоломью, и парнишка поспешил на кухню. По взгляду Филиппа Анжелика поняла, что он не рад гостю и не желает тратить вино на неотесанного, дурно пахнувшего медведя. Однако опытные трапперы пользовались большим уважением в Новом Свете: человек, хорошо знакомый с флорой, фауной, обычаями местных племен, следопыт, знающий звериные тропы и горные реки, не раз пересекавший материк от атлантического побережья до долины Святого Лаврентия, ценился здесь дороже золота. Для Анжелики было непривычно, что местные жители не испытывают пиетета перед рангами, титулами и громкими именами. Подобно древним людям, они поклонялись силе, выносливости, проворности и смекалке. Человека, сполна обладавшего этими качествами, уважали гораздо сильнее далекого короля, что восседает на золотом троне где-то на другом конце земли. Несмотря на ее опасения, Филипп усвоил кое-какие правила с тех пор, как высадился на побережье Французского залива, он обращался к Мопертюи почтительно, впрочем, тот, кто хорошо его знал, мог заметить высокомерие в его тоне и манерах. … — Говорят, что шаманы дикарей умеют возвращаться во времена, когда еще не было различия между людьми и животными, и говорить на зверином языке. Понимать зверей — величайшая награда, несправедливо отобранная у нас богами, уверены индейцы. В их преданиях духи являются людям в виде животных. У каждого племени кроме личного духа-покровителя есть свой тотем — животное, которое они считают священным. У абенаков это волк, дикий кот, медведь, змея, бобер, олень-карибу, осетр, голубь, ястреб, белка, пятнистая лягушка, журавль, дикобраз… — А еще эти господа почитают Христа и всех святых. Молиться и Святой деве, и пятнистой жабе — весьма удобный подход к религии! Французы, кроме Савари и Мопертюи, засмеялись над шуткой губернатора. — Для индейцев духи — такие же настоящие, как для меня этот прекрасный ром, — покачал головой траппер, прикладываясь к кружке и сладко причмокивая. — Я слышал, некоторые племена отвергают христианское учение? — Это так! Ирокезы, Воины Длинного Дома, Лига Пяти Племен. Попасть к ирокезам для миссионера — страшная участь. Они ненавидят Черные платья больше, чем я ненавижу проклятый гнус, — Мопертюи поскреб искусанное мошкарой предплечье. — Давно хотел спросить, а что такое Гиваква? Индейцы так прозвали между собой одну женщину в Пентагуэте. — О, гиваквы — это ледяные монстры-людоеды. Легенды гласят, что давным давно они были людьми, но потом либо были захвачены злыми духами, либо совершили какое-то преступление, и сердце их превратилось в лед. Я бы на вашем месте присмотрелся к этой женщине, монсеньор, индейцы иногда видят то, что не доступно нашему взгляду. — А в этих легендах что-то говорится про то, как избавиться от гиваквы? — Только убить ее и сжечь тело, растопив ледяное сердце. Но даже это может не помочь, злой дух победить сложно, и обычно индейцы никогда больше не селятся в месте, где была сожжена гиваква. — Прошу вас, месье, не нужно этих ужасов, расскажите, каковы вести от месье Перро, — Анжелика присоединилась к разговору. — Я не хотел пугать вам, мадам, примите мои извинения. Мы встретились с Николя этой зимой, дошли вместе до Великих озер. Сейчас он должен быть в Су-Сен-Мари вместе с господином Сен-Люссоном, подписывают соглашение с местными индейцами. Он передал для вас послание, мадам. — Мопертюи полез за пазуху и достал оттуда конверт, покрытый пожелтевшими пятнами и пропахший медвежьим жиром. — Надеюсь, на этот раз месье Перро не назначит вам встречу где-нибудь у кровожадных ирокезов? — губы Филиппа изогнулись в презрительной усмешке. — Нет, ну что вы, монсеньор, — не понял намека Мопертюи. — Это опасно, ирокезы не многих белых привечают, а оказывают доверие и гостеприимство лишь единицам. Перро — как раз такой, готов поклясться, этот живчик войдет в историю. В скольких передрягах он побывал, сколько лье прошел и сколько рек одолел на каноэ… Филипп не слушал разглагольствования траппера, его сузившийся взгляд был прикован к жене. А та пила уже шестой по счету бокал неразбавленного вина, чувствуя, как к коже приливает хмельной жар. В таком состоянии Анжелика готова была простить мужу даже его злые уколы. Она поймала его взгляд и улыбнулась с легким оттенком кокетства, притушив яркий блеск глаз за завесой ресниц, отбрасывающих на щеки длинные тени. Этот взгляд с поволокой сводил с ума. Все присутствующие мужчины пожирали ее глазами, а Шамле не сводил с нее восторженно-красноречивого взора. К досаде Анжелики, тот, для кого она старалась, сохранял отстраненное безразличное выражение, ни один мускул не дрогнул на его лице, а голубые глаза смотрели прямо и холодно. Проклятый Филипп! — Мадам, с вас довольно вина. Поставьте бокал! — Голос мужа прозвучал резко и надменно. Кровь бросилась Анжелике в лицо. Французы сконфуженно опустили глаза. Анжелика поднялась, испепеляя мужа гневным взглядом. От резкого движения она слегка покачнулась, от чего губы Филиппа тут же скривились в насмешливой улыбке. — Вот видите, дорогая, вы едва держитесь на ногах, — вкрадчиво произнес он, медленно поднимаясь из кресла. — Позвольте, я провожу вас в вашу спальню? — Я не нуждаюсь в провожатых! — прошипела Анжелика. — Тише, тише! — Филипп взял ее под руку, с силой сжав локоть. При этом на его губах играла притворно-ласковая улыбка. На пороге своей спальни Анжелика вырвала руку из мужниной хватки. — Довольно! Вы насладились этой маленькой комедией, месье? Держу пари, вы искали повода, чтобы унизить меня. — Мне не понадобился повод. Взгляните на себя в зеркало! Анжелика метнулась к трюмо. Один взгляд на свое отражение поверг ее в изумление. — Вы с ума сошли! Солдафон! Говоря без ложной скромности, я выгляжу великолепно! — Так, что Шамле чуть не залил свой кроат слюной? — Ах, вон оно что! Неужели вы ревнуете, месье? — Глупости, — процедил сквозь зубы Филипп. — Сегодня вы мне безразличны! Или хуже — вы мне не нравитесь. Вы похожи на перезрелую матрону, пробующую силу своих чар на мальчишке. — В таком случае, подите прочь! Я устала от вашей холодности! Устала от вашей ненависти, от вашей злобы. Уж лучше быть Прекрасной дамой для мальчишки! — Дура! — от души выругался Филипп. — Обсудим наши дела, когда вы протрезвеете. Он круто развернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью. Охваченная неистовством Анжелика схватила со стола графин с водой и что есть силы швырнула в дверь, за которой только что скрылся муж. В эту же секунду она распахнулась от удара. Филипп стоял на пороге как соляной столп, с бледным, перекошенным от гнева лицом. Тремя широкими шагами он преодолел расстояние, разделявшее их, и занес руку для удара. Анжелика отступила к стене, испугавшись страшного блеска в его глазах. Тогда Филипп схватил ее за шею, как гусенка, и хорошенько встряхнул. — Не провоцируйте меня, — хрипло произнес он. — Вы лучше многих знаете, на что я способен в гневе, однажды вам пришлось отведать моего кнута. — Я поняла, — выдавила испуганная Анжелика, — отпустите меня. Когда муж медленно разжал руку, Анжелика потерла шею. — Оставьте меня, прошу вас, — еле слышно произнесла она, — иначе я снова дам вам повод быть жестоким. Сегодня я… я ненавижу вас! Он был слишком взволнован, чтобы казаться отчужденным, и Анжелика заметила, что ее слова причинили ему сильную боль. Филипп вышел, а Анжелика упала на кровать, чувствуя, что вот-вот расплачется. Ну зачем она произнесла эти жестокие слова? С другой стороны, как унизительно он обращался с ней в присутствии французов! А когда он схватил ее за шею, ей хотелось выцарапать ему глаза. Возможно, в тот момент она действительно ненавидела его, но вот он ушел, и она чувствует себя такой потерянной и одинокой. Анжелика достала из кармана письмо Николя Перро. «Сударыня, я сделал все, о чем мы с вами договаривались. Сказать по правде, индейцы приняли ваше предложение очень хорошо, они недовольны расценками англичан, и вот уже который год тщетно требуют повысить ставку за шкуру. Единственное, о чем стоит беспокоиться, так это то, что бифштексы не будут сидеть сложа руки и смотреть, как меха уплывают у них из-под носа. У этих ребят могущественные покровители. Будьте предельно осторожны, я уже начал получать угрозы. У меня есть еще одна плохая новость. Со скорбью и тяжестью на сердце сообщаю вам о гибели господина де Мальбрана. Он утонул, когда нашу лодку перевернуло на стремнине. Мы два дня сплавлялись вниз по течению, чтобы найти его тело, но удача оставила нас. Я знаю, эта новость опечалит вас, Мальбран был славным парнем и отзывался о вас с восхищением и глубоким уважением. Простите, мадам, что не уберег вашего друга, но здесь жизнь каждого из нас висит на волоске. У меня остались кое-какие его вещи, я привезу их вам, когда судьба снова позволит мне вернуться в Пентагуэт. Преданный вам, Николя Перро. Писано от десятого апреля, 1671 года.» Слезы закапали на бумагу, оставляя синие круги от местами размытых жирными пятнами чернил. Сперва Флипо, потом Катрин, теперь Мальбран… Это — то самое проклятье, о котором говорил мэтр Людовик! Преданные ей люди гибнут один за другим. Напрасно они поплыли с ней в эти дикие края! Теперь их прах будет покоиться в этой красноватой земле, под чужими звездами, где лесам нет конца, туманы белее молока, где реки текут вспять. Бедные души, осужденные на вечное скитание, не нашедшие покоя в родной Франции. Сокрушенная новым несчастьем, Анжелика разрыдалась. Выплакав слезы, она подняла голову от подушки. Не слышно ли за дверью шагов? Тишина… Филипп, он бы мог побеспокоиться, узнать, отчего она так горько плачет. «Он всегда был безразличен к моим чувствам. Сколько можно питать тщетные надежды? Могу ли я винить его за то, что он таков, каков есть?» Анжелика встала, чтобы раздеться. У нее даже не было сил злиться на нерадивость Сюзон. Катрин или Жавотта уже несколько раз бы заглянули к ней, чтобы спросить — не нужно ли чего. Но Катрин мертва, а Жавотта, слава всем святым, стала женой человека, которого любила. Давид успешно занимался своим делом, кроме того из его последнего письма Анжелика узнала, что супруги Шайо ввели во Франции моду на чай. «Слава Богу, ты вовремя покинула меня, моя девочка», — с нежностью вспомнила Анжелика бывшую горничную. Справившись с платьем, Анжелика открыла шкаф, чтобы взять капот и сорочку. Ее внимание привлек скомканный на дне плащ. Наклонившись, она потянула к себе черную ткань. Спрятав лицо в складках, она ощутила дразнящий запах табака и фиалкового корня, за которым чувствовался тонкий аромат восточных благовоний. Рескатор накинул этот плащ ей на плечи перед тем, как посадить в лодку. Зачем он был так добр с нею, так нежен? Неужели это была игра, часть какого-то дьявольского плана? Нет, так не сыграет даже сам Люцифер! Несмотря на уколы и насмешки, в поступках Рескатора чувствовалась забота, нежность и даже как будто бы… любовь? Любовь? Анжелика зашлась нервным смехом. Какая же она глупая… Они были знакомы всего два дня! Разве можно полюбить за такой короткий срок? Тем более не мальчику, мужчине, покорившему множество женских сердец? «Я слишком привыкла к холодности мужа. В любом нежном слове, пылком взгляде и красивом жесте мне видится глубокий подтекст.» «Вы похожи на перезрелую матрону, пробующую силу своих чар на мальчишке.» — безжалостные слова мужа взорвались в голове бессильной яростью. «Это вы сделали меня такой, Филипп! Ваша так называемая любовь, она как ледяное пламя — пылает, но не греет.» Тонкие пальцы разжались, и тяжелая ткань беззвучно осела на пол. Может, и впрямь вернуться во Францию, в Париж? Но ей мерещились глаза короля, в которых отражалось пламя камина. Ее возвращение будет расценено как поражение. Все равно, что на коленях умолять его о прощении. Нет, гордость не позволит ей оставить мужа и вернуться. «Вернуться можно только вместе. Только с победой.» Эти слова застряли в голове, и Анжелика раз за разом повторяла: «с победой», даже не понимая, откуда взялось это сравнение. Кого им предстоит победить? Витая мыслями далеко отсюда, она переоделась и принялась ходить по комнате из угла в угол. Хмель выветрился, но последствия винопития отдавались пульсацией в висках. Сейчас нужно поспать, но мысли не давали успокоиться. Все сплелось воедино: ссора с Филиппом, смерть Мальбрана, возвращение к королю, загадка Рескатора. Ей вдруг мучительно захотелось бежать, бежать в такое место, где никто не знает ее, где можно начать все с чистого листа. Но перед глазами замелькали личики детей, она не может оставить их. «А как же Флоримон? Его я оставила, чтобы следовать за мужем… Мой мальчик, ты будешь грустить, когда узнаешь о судьбе Мальбрана. Он был твоим наставником, любил тебя как сына, которого у него не было. И все же он оставил тебя, чтобы найти свой рок здесь. Все мы тебя оставили…» Она выглянула в окно. Ночь уже вступила в свои права. На черном небосклоне среди россыпи звезд ярче всех сияла Венера. Звезда любви. Прекрасная, но холодная, как ледяное пламя. Что же ей делать?

***

— Черти бы побрали этого Филиппа, опять он был прав, не надо было мне столько вчера пить! — Анжелика обессиленно откинулась на спинку кровати. Она проспала отплытие «Звезды Аделаиды», голова раскалывалась, а еще надо было срочно найти вчерашнего траппера и узнать, что за меха он ей принес. И где носит эту девчонку, Сюзон?! Словно отвечая на ее мысли, дверь тихонько приоткрылась, и в комнату прошмыгнула служанка. Анжелика накинулась на нее: — Почему ты не явилась вчера вечером? Я легла без травяного отвара, который привыкла пить перед сном, уж не говоря о том, что мне пришлось самой раздеваться и разбирать прическу. — Но так ведь вы не звали, мадам. — Я должна искать тебя по всему дому? Ты знаешь, что камеристка спит в моей комнате, когда я ночую одна? — Так ведь вы-то ложитесь около полуночи, мадам, я с заходом солнышка привыкла, — с глуповатой миной на лице развела руками Сюзон. — Ты спишь тогда, когда я тебя отпущу! Впрочем, хочешь — возвращайся в дом своей матери, работать в поле и ходить за скотиной. — Нет, мадам, не хочу! — Хватит! Мне нужна смышленая девушка. — Мадам, ну пожалуйста, не выгоняйте, — захныкала Сюзон, умоляюще сложив руки. — Хорошо, не выгоню, — смягчилась Анжелика, — но впредь добросовестнее относись к своим обязанностям. А теперь принеси мне чай с мятой и подготовь все для утреннего туалета. Ступай! И позови сюда мою племянницу. Полулежа на постели, Анжелика смотрела, как Мари-Анж идет по комнате и, остановившись в двух шагах от ложа, делает неуклюжий реверанс. «В ней много от де Сансе! И Жослен, и Гонтран были немного увальнями. И мой Кантор был неуклюж, как же эта девочка похожа на моего мальчика!» Воспоминание о сыне смягчило сердце Анжелики. — Дитя мое, — она протянула руку и девушка приложилась к ней поцелуем, — я рада, что вы веселы и в добром здравии. Однако, вы могли бы проявлять больше заботы о своей тетушке. Вечером вы даже не пожелали мне спокойной ночи. — О нет, сударыня! Я… думала вы не одна! — Увы, дитя мое. Я была одинока, когда мне так требовался верный друг! Умер хороший человек человек, близкий моей семье. На глазах Мари-Анж проступили слезы. — Тетушка, бедняжка! — вскричала она, — какая же я негодная, Боже мой! Вот что у меня за сердце такое? Маменька тоже самое говорит! Вы считаете, я злая? — Нет, детка, не плачь, — ласково улыбнулась Анжелика. — Как мои малыши? Как спали, не капризничали? — У Армана нос опять мокрый. Аделин хотела шпажку Шарля-Анри, но он не отдал, и она очень плакала. А Шарль-Анри ударил шпажкой Шарлеманя, и тот залез под кровать. Шарль-Анри тоже стал плакать. Монсеньор-дядя пришел и сказал, что мужчинам нельзя плакать. Он был недоволен и хмурился. Спросил, знаю ли я грамоту и велел, чтобы я учила мальчика грамоте. И никаких цветов, корзинок и кошек — так и сказал. — Опять мокрый нос? А вы не водили детей купаться в реке? — А как же! С утра и с вечера надо в прохладную водичку окунуться, чтобы ни одна хворь не прилипла! Батюшка всегда так говорил! — Да, мы купались в пруду уже в мае, но в Пуату гораздо теплее, чем в этих краях. — Отец говорил, там одни болота. — Да, когда он был ребенком, болота подступали к самым стенам замка, наши крестьяне добывали там торф, но потом болота высушили, превратили в пастбища для мулов. — Я бы хотела побывать в тех местах. — Побываешь. Я возьму тебя с собой, когда наступит время возвращаться во Францию. — Тетушка! — Мари-Анж забралась на кровать и бросилась Анжелике на грудь. Дверь открылась, впуская Сюзон. Она двумя руками держала блюдце, на котором в чашке дымился травяной чай. Анжелика с улыбкой смотрела, как девушка маленькими шажками приближается к кровати, боясь расплескать напиток. Руки Сюзон слегка подрагивали. Похоже, бедняжка боялась не угодить своей грозной госпоже. — Сюзон, поставь на столик. Посмотри-ка на меня? Ты плакала? — девушка быстро отвела в сторону покрасневшие глаза. — Я огорчилась, что не смогла угодить вам, простите, если расстроила вас, мадам, — залепетала Сюзон, вжимая голову в плечи и делая неловкий поклон. — Кровь Христова, неужели ты меня боишься! — рассмеялась Анжелика. — Посмотри на нее, Мари! И все из-за того, что я устроила ей маленькую взбучку! Вокруг меня одни нежные цветы, одна сеньорита Инесс имеет колючки. — Или острые коготки! — подхватила Мари-Анж, Сюзон вытерла глаза краем фартука и тоже рассмеялась. В дверь постучали, и Сюзон бросилась открывать. На пороге стояла Барба, держа на каждой руке по близнецу, а Шарль-Анри скакал рядом, как заяц, придерживая свою бывшую гувернантку за накрахмаленную юбку. — А вот и мы. Зашли пожелать доброго утра нашей матушке, правда, мои ягнятки?

***

После завтрака Анжелика отправилась гулять с детьми. Процессию возглавил Шарль-Анри. Мальчик гордо восседал на сером муле, которого вел под уздцы супруг Барбы, бывший штурман «Святой Изабель». Близнецы неуклюже ковыляли позади, ухватившись за Барбу. Нянька украдкой шмыгала носом, известие о смерти Мальбрана повергло в скорбь добрую женщину. Анжелика шла последней, напевая себе под нос «Зеленую мельницу» и пощипывая растущие вдоль тропинки люпины. Глядя на широкую спину бывшей служанки, Анжелика думала уговорить ее вернуться с ними в Париж. Барба останется гувернанткой детей, а Жаку найдется место среди дворни. Сердце не отпускало дорогих ей людей, но течение жизни друг за другом уносило их от нее. «Если Барба родит ребенка, то может стать кормилицей и для детей, которых я рожу Филиппу.» Анжелика машинально приложила ладонь к плоскому животу. Сейчас полнолуние, и ее естество желает зачать дитя. Оттого так сильно ранит ее холодность мужа, как мучительно быть отвергнутой, когда женская природа взывает о любви! — Сударыня! — из-за пригорка вынырнула голова с торчащими в разные стороны седыми волосами, поверх которых красовалась островерхая соломенная шляпа. Савари спешил к ним, нелепо размахивая руками. — Мэтр Савари! Как я рада вас видеть! Хотите присоединиться к нашей прогулке? — С превеликим удовольствием, но, кажется, я забыл дома свой сачок для ловли бабочек. Тут встречаются довольно интересные экземпляры. Как раз на прошлой неделе я перечитывал Яна Сваммердама — Мадам, вам обязательно надо взглянуть на его «Всеобщую историю насекомых»! — и, готов побиться об заклад, в его коллекции нет ничего подобного. О, — Савари легонько стукнул себя по лбу, — я хотел выразить вам свои соболезнования в связи с кончиной месье де Мальбрана. — Благодарю вас, — Анжелика покачала головой, — он был хорошим, преданным другом. — Да, мне он тоже был симпатичен. У бедняги были родственники? — Кажется, брат, он не любил об этом говорить. Но вы напомнили мне еще об одном. Я должна написать сыну, ведь Мальбран был его учителем фехтования. — Флоримон расстроится… —  Савари покачал головой, затем встрепенулся и красноречиво взглянул на нее из-под очков. — Чудесно, что вы напомнили о детях! У меня кое-что для вас есть. Он вынул из кармана пузырек, в котором плескалась маслянистая темная жидкость. Анжелика забрала снадобье и сунула его в карман. Ее взгляд обратился к играющим на поляне малышам. Шарль-Анри радостно верещал, вцепившись в холку мула, трусившего вокруг поляны. Рядом бежал Жак, готовый удержать животное, если что-то пойдет не так. — Не знаю, понадобится ли мне это зелье! — губы маркизы изогнулись в горькой улыбке. — Отчего же нет? А, понял! Вы хотите ребенка? Что ж, прошло довольно времени с последних родов, и, думаю, это будет безопасно. С вашим широким тазом… — Вы не поняли, Савари! — Анжелика начала терять терпение. — Видимо, да, — флегматично согласился старик-ученый. — Дело в моем муже! — А, проблемы деликатного толка? Могу ли я со своей стороны чем-нибудь помочь? У меня есть одна травка из Индии, она творит чудеса… — Нет, это касается отношений, — ответила Анжелика, понимая, к чему ведет Савари. Она отвернулась, продолжая смотреть на поляну, где Барба играла с детьми в салки. — Савари, вы когда-нибудь бывали в замке Шамбор? — Нет, мадам, только слышал о нем. Прекрасный дворец, но, говорят, король его не жалует? — Да, он не в его вкусе. Но там есть удивительный ансамбль из двух лестниц спиралью. Они поворачиваются в одном и том же направлении, ни разу не пересекаясь. Мне объясняли, что великий Леонардо сделал так намеренно, чтобы спускавшиеся могли избежать встречи с теми, кто поднимался им навстречу, и наоборот. Лестница, на которой никогда не встретиться с тем, кто очень близко, его можно увидеть, но встретиться никак нельзя. У меня такое чувство, что мы с Филиппом обречены вечно подниматься по такой лестнице. Вчера я сказала, что ненавижу его. Я так злилась, что, казалось, я и правда чувствую ненависть. Но это не так. Сегодня я смотрела на наших детей и думала, что у нас могут быть еще дети. Я вижу нас вместе. — Ну так скажите ему то же, что сказали сейчас мне, будьте откровенны. — Я не уверена, что он станет меня слушать. — Обернитесь, мадам. Филипп стоял за ее спиной с непроницаемым выражением лица. — Приветствую вас, Савари. — Добрый день, монсеньор. Какова погодка, а? Ну что же, мадам, я, пожалуй, вернусь за сачком. Зажав под мышкой шляпу, Савари поспешил в сторону форта. — Филипп, что вы здесь делаете? — спросила Анжелика, машинально подавая мужу руку для поцелуя. — Вы ждали кого-то другого? Может быть, господина де Шамле? Так он уже давно в открытом океане, — на губах Филиппа заиграла легкая улыбка, он кивнул в ответ на поклоны Барбы и ее мужа, а также на приветственный крик Шарля-Анри. — По-моему, вы думаете о месье Шамле больше, чем я. Зная ваши склонности, это не вам, а мне стоит волноваться. Но я не буду. Вы позволите? — она изящным жестом подхватила подол юбки и развернулась, чтобы уйти. — Не позволю, вы пойдете со мной, — Филипп схватил ее за локоть и потянул к себе.— Выпустили коготки и намерены царапаться? — Я буду еще и кусаться, если вы меня не отпустите. — У меня есть множество средств против диких кошек, учтите, — Филипп повел ее по тропинке, идущей в сторону реки, где на берегу стояла баня. Анжелика увидела над трубой тонкий дымок, почти незаметный в солнечном мареве. — Прекрасное место. И вполне уединенное, — Филипп перехватил ее взгляд. — Вам необходимо уединение, чтобы наговорить мне ужасных вещей, как вчера? — Не стоит изображать невинную овечку, насколько я помню, вы не остались в долгу, мадам! — Я говорила не от души, а от злости! Злости на вас, Филипп. — На что же вы злитесь? Кому надо злиться — так это мне, — ответил Филипп вполне добродушным тоном.  Анжелика бросила на мужа быстрый взгляд. Его лица не омрачала никакая тень — не похоже было, что он собирается грубо с ней обходиться. — Хорошо! Что, по вашему, я должна была сделать, чтобы избежать ваших упреков? — Если вы этого не понимаете — значит говорить бесполезно. Наклонившись, Филипп провел ладонью по растущей вдоль тропинки траве. Сорвав длинный стебель, он стал рассеяно хлестать им по голенищу сапога. Тропинка нырнула в заросли папоротника. Небрежно отбросив травинку, Филипп распахнул перед женой дверь в баню. — Прошу вас, мадам! — Вы бываете галантным, только когда издеваетесь? — Простой вежливый жест вы посчитали авансом с моей стороны? — пожал плечами Филипп. — Забудем, — быстро сказала Анжелика, не желая вести словесную баталию. — Зачем мы здесь?  — Для того, чтобы обговорить условия перемирия. — Мы опять воюем, Филипп? — осторожно спросила Анжелика, пробегаясь пальцами по пуговицам его весты. — Я думала, это осталось в прошлом. — Я тоже, но вы снова и снова бросаете мне вызов. Филипп развернул ее спиной и занялся шнуровкой платья. — Не рвите так… вы действуете, как солдат в разоренном городе. — Ошибаетесь. — Грубо и решительно! — Я не обучен премудростям камеристки. — О, нет, месье, вы недурно справляетесь, когда хотите… быть чуточку нежнее. — Мне отпущено мало нежности, мадам. Я берегу ее на потом. Справившись со шнуровкой, Филипп стянул с жены платье, затем нижнюю юбку. Полюбовавшись стройными ногами в чулках, он отвесил ей шлепок пониже спины и стал быстро раздеваться. — Как ваша голова? — спросил он, оставшись в одних панталонах и батистовой сорочке. — Моя голова? — После вчерашних возлияний. — Не знаю, с чего вы взяли, будто я много выпила. — Бросьте притворяться. У вас круги под глазами, и вы, забывшись, то и дело потираете виски. Пар вас расслабит. Скинув чулки, Анжелика последовала совету мужа. В парной было жарко. Филипп плеснул водой на раскаленные камни, и помещение заволокло паром. Сорочка тотчас прилипла к телу. — Ложитесь на лавку. Филипп вынул из ведра дубовый веник и кивнул на длинную, во всю стену, широкую скамью. Бросив на мужа осторожный взгляд, Анжелика повиновалась. Увесистые удары, благодаря мокрой ткани не оставляющие следов на коже, приносили расслабление. Анжелика почувствовала себя куском вырезки в руках опытного повара. Терпкий аромат дубовых листьев одурманивал, по разгоряченной коже пот струился вместе с водой. Наконец Филипп бросил веник, поднял ее на руки, как безвольную тряпичную куклу, и куда-то понес. Сознание вяло отмечало, как муж идет по деревянному мостку, и, прежде чем понять, что он собирается сделать, Анжелика оказалась в холодной воде. Вскрикнув от неожиданности, она нелепо замахала руками и тут же наглоталась воды. Но Филипп уже был рядом и вытолкнул ее на поверхность, вынудив крепко обвить его шею. — Плывем на другой берег? — Я плохо плаваю! — И это говорит мне женщина, выросшая в речном краю? Смелее, мадам! — С таким течением мне не справиться! — Здесь довольно спокойное место, — он развернулся и поплыл, рассекая воду уверенными движениями. — Филипп, какого черта… — но спорить было бесполезно, и она поплыла вслед за мужем. Филипп был силен как спартанец, но на середине реки ему пришлось непросто, течение неумолимо сносило их к океану. — Давайте вернемся, умоляю, — простонала Анжелика, безуспешно пытаясь догнать мужа. — Вернемся? Как пожелаете! Анжелика закусила губу — до противоположного берега оставалось с десяток туазов, в то время как ради возвращения им снова придется бороться с течением. — Не бойтесь! Ад и черти, я не знал, что вы такая трусиха! Держитесь за меня! Филипп развернулся и поплыл назад, упрямо вспарывая быстрые воды. Анжелика смирилась, отдаваясь прохладным речным струям. Они должны доверять друг другу, иначе ничего не получится. Положиться на него полностью, следовать, куда следует он, и, если понадобится, разделить его участь. Именно это — умение полагаться и доверять — и есть истинная любовь. »…заботиться и поддерживать тебя в болезни и здравии, в печали и радости, в бедности и богатстве, обещаю быть верной и преданной тебе до последнего шага моей земной жизни» Эта река и есть земная жизнь. И воды ее стремительны и глубоки. Не можешь бороться с течением в одиночку, стань тому, кто может, легкой ношей. Доверяй. Не этот ли урок Филипп пытается преподать ей? Анжелика облизнула губы — вода в устье Пенобскота отдавала солонцой. Страх ушел, и она ощутила, что купание расслабляет и в тело вливается сила. Обиды, противоречия — все уносили речные струи. Когда они подплыли к мостку, Анжелика отпустила шею мужа и с головой нырнула в чистую прозрачную воду. Филипп, успевший взобраться по деревянным ступеням, ожидал ее на краю настила. Ухватившись за перила, Анжелика подала мужу руку, сопроводив это жест слабости нежной улыбкой, в которой таилась, однако, немалая толика женского кокетства. Филипп подтолкнул ее к двери, по пути освобождая от мокрой рубахи. Его сорочка и панталоны легли рядом. Холодный ветер с океана обжег влажное тело, тут же покрывшееся гусиной кожей, но в предбаннике их окутало благотворное тепло. В комнате ждала бадья для омовения, а подле разложенные на табурете банные принадлежности. Куски ароматного мыла — по пять экю за десять фунтов? — настойчиво манили продолжить водные процедуры, но кровать, застеленная волчьими шкурами, не оставляла исходящей паром бадье ни единого шанса. Ее ладони легли на влажные напряженные плечи, быстро прошлись по спине, узнавая рисунок старых шрамов. Анжелика потянулась к нему для поцелуя, но Филипп опередил: его губы накрыли ее рот жадно и требовательно, заставив задрожать от прилива животной страсти. Оказавшись распластанной на шкурах, подмятой под него, отвечая на нетерпеливые ласки, она хмелела как от молодого вина. Его стремительный натиск пробуждал в ней первобытные инстинкты. В обоюдном нетерпении они стремились удовлетворить первый голод перед тем как насладиться всеми оттенками любви. Его рваное дыхание, терпкий запах пота, тело, натянутое струной, заставляли терять голову среди мехов, пахнувших пылью и диким зверем. В последний раз Филипп крепко сжал ее в объятиях, его тело конвульсивно вздрогнуло, а с губ слетел короткий хриплый стон. Анжелика почувствовала в себе его горячее семя и сильнее обняла скрещенными ногами его бедра, чтобы как можно дольше не разорвать сплетения тел. — Филипп, — шептала она исступленно, покрывая его лицо и шею быстрыми поцелуями, — Филипп… Они замерли, сжимая друг друга в объятиях. Мгновение истинного счастья. Но удовлетворенные уставшие тела запросили покоя. Филипп откатился на другую сторону кровати, потянулся и сладко зевнул. — Я бы выпил вина, — пробормотал он, смеживая веки. Анжелике же спать совершенно не хотелось. Тело приятно ломило, но вместе с тем ощущался невероятный прилив сил. Легко соскочив с кровати, она взяла с лавки простынь и соорудила из нее одеяние наподобие хитона. На столе стояли графины с вином и с ключевой водой, а также блюдо с охлажденной олениной, ржаные лепешки и утиный паштет. Опробовав закуски, Анжелика наполнила кубки для себя и для Филиппа. Она поднесла мужу вино и, прежде чем выпить, наклонилась над своим платьем и достала из кармана пузырек со снадобьем. — Что это? Филипп лежал, облокотившись на локоть и смакуя бордосское. — Противозачаточная микстура. Вам решать, пить мне ее или нет. Анжелика игриво улыбнулась мужу, ощущая, как его семя стекает по внутренней стороне бедра. — Вы хотите еще одного ребенка? — Того требует мое естество. Но я предоставляю право выбора вам, — Анжелика откупорила пробку и слегка наклонила пузырек, — либо я выливаю содержимое на пол, либо выпиваю. — А, надели таки маску смирения? — усмехнулся Филипп, гипнотизируя ее долгим задумчивым взглядом. — Пейте. — Вы не хотите еще дитя? — Нет, не сейчас. Это слишком рискованно. — Вот как? Я думала, вы любите риск. — Я рискую только своей жизнью. — Вы усвоили это мальчиком, охотясь на волков в Ньельском лесу? Если подумать, даже тогда вы не принадлежали себе: единственный наследник древнего рода. А теперь и вовсе: вы отвечаете за сотни, тысячи людей, и ваша жизнь является залогом их благополучия. — А как же насчет вас, мадам? Или вам можно якшаться с пиратами, давая повод нашим недругам вздернуть вас на дереве? — Вот об этом я говорю — мы похожи. Может, оттого мы так близки. Оттого вы полюбились мне с первого взгляда, вредный гадкий мальчишка… — А может оттого, что выгодно отличался от изъеденных вшами крестьян, ваших приятелей? — А я запомнилась вам оттого, что не напоминала писклявых дочек вельмож? — К чему это словесное состязание? — К тому, что мы оба должны полагаться друг на друга, доверять и разделять ответственность за поступки. Филипп рассмеялся. — Отменная проповедь! Как жаль, что женщин не производят в епископы. Анжелика засмеялась следом. Одним махом опрокинув содержимое флакона, она запила зелье водой, слегка подкрашенной вином, и присоединилась к мужу на кровати. Прильнув к Филиппу, так что тонкая простынь обозначила соблазнительные изгибы ее тела, она удобно устроилась на меховом покрывале. Он провел ладонью по крутому бедру, задирая выбеленную ткань. — Как шелк, — промурлыкал Филипп, поглаживая кончиками пальцев кожу. — Чума на ваше философское настроение! Там, в реке, с вас слетела вся спесь, вы были так беззащитны… Но никакой глупости, никаких истерик. Вы не женщина, а какое-то неизвестное природе дьявольское создание! Одним рывком оказавшись сверху, он распял ее на кровати. Анжелика замерла и приготовилась, что он будет действовать напористо, но стремительный натиск был лишь обманным маневром. Губы Филиппа на ее губах, на груди, дразнящая боль от укуса на затвердевших сосках, наслаждением отдающаяся во всем теле… Когда жар внизу живота стал нестерпимым, Анжелика потянула Филиппа за волосы, заставив взглянуть в глаза. — Отдайте вожжи мне. Губы Филиппа растянулись в хищной улыбке, открывая ровные белые зубы, которые тут же сомкнулись вокруг соска. Анжелика вскрикнула, выгибаясь ему навстречу. Действуя неторопливо, Филипп напоминал кота, играющего с пойманной мышью, — то приотпустит, накроет лапой, то прикусит, чтобы лишь слегка придушить. Анжелика закусила губу, с присвистом втягивая воздух. Она раскрылась перед ним, в то время как его рука легла в ее промежность. Накрыв его ладонь своей, Анжелика стала направлять ласки мужа, как это было в Плесси, когда он просил обучить его любовному искусству. Но теперь Филипп не нуждался в ее помощи. Подаваясь навстречу его пальцами и постанывая, Анжелика захотела отплатить мужу тем же удовольствием. Но одних прикосновений было мало, ей хотелось ощущать его размер, его вкус, осязать кончиком языка перекатывающиеся венки под тонкой, как пергамент, кожей. — Филипп, позвольте мне! Он лег на спину, увлекая ее с собой. Они оказались лицом к лицу, так близко, что их губы разделял какой-то дюйм. — Филипп! Она провела пальцем над губой, там, где раньше была тонкая нитка усов. Уголки его рта слегка дрогнули. Его взгляд скользил по ее лицу, и в нем безошибочно угадывалась любовь. И сила, таившаяся в этом чувстве, выворачивала душу наизнанку, пронзая все тело слабостью. Мгновение нежности притушило страсть — белое на красном. Их губы соединились в долгом поцелуе, затягивающем в чувственный омут. Слабость прошла, и низ живота снова наполнился жаром неутоленного желания. Теперь уже Филипп раскинулся на меховом ложе, и власть над ним сводила Анжелику с ума. Однако она помнила, чтобы действовать умело, надо сохранять трезвый рассудок. Вот только с Филиппом это почти невозможно. Но за свое терпение она была вознаграждена стократно. Ощущая его в себе, пробуя его на вкус, управляя его наслаждением, она чувствовала, как удовольствие нарастает, готовое вырваться на волю, заполнив тело блаженной негой. Его ладонь, ласкавшая ее затылок, вдруг сжалась. — … Довольно. Давайте сверху… Не нужно было повторять дважды. Она тут же оседлала его бедра и сразу пустилась в галоп, то откидываясь назад и широко разводя ноги, чтобы Филипп насладился открывшимся видом, то подаваясь вперед как жокей на скачках, обмениваясь с любовником короткими поцелуями. — Звереныш… Его стон стал последней каплей, ее тело напряглось, дернулось и обмякло на нем. Анжелика вздрагивала, кусая губы, пытаясь прийти в себя. Исступленно шепча «Филипп», она чувствовала, как по щекам катятся слезы, а губы распускаются в улыбке. Филипп осторожно уложил ее на спину, ласково целуя в покрытый испариной лоб, благодаря любовницу за доставленную радость, прежде чем самому отдаться страсти. Прекрасная в своей наготе, Анжелика раскинулась на кровати, готовая исполнить любое его пожелание. — Нас ждет бадья, которая, увы, остыла, — Анжелика лениво потянулась, стряхивая дремоту. Филипп лежал рядом, заложив руки за голову и устремив неподвижный взгляд в потолок. Анжелика приподнялась на локте, взяла свой недопитый кубок и сделала длинный глоток. — Вам не привыкать, вы ведь до замужества разве что в речке купались. Анжелика ответила низким грудным смехом. — А вы где научились плавать? — Мальчишками мы бились об заклад, кто переплывет Сену в самом широком месте. — Безрассудство. Я помню, как во время королевской свадьбы трое молодых дворян утонули в штормовом море из-за глупого спора. — Одного из них я знал лично. За внимательным взглядом мужа скрывалось множество вопросов. Анжелика подумала: они редко говорили о прошлом. Им обоим есть что скрывать, да и ни к чему выворачивать наизнанку душу даже перед близким человеком. Анжелика быстро отвела взгляд и в этот момент Филипп взял кончики ее пальцев в свою ладонь и легонько сжал. Этот мимолетный жест означал только одно — они снова обрели взаимопонимание. В ворота форта они вошли рука об руку, и Анжелика не могла скрывать счастливой улыбки. Навстречу к ним спешил человек в поношенном плаще и шляпе английского кроя и с плетеной торбой за плечами — очередной представитель племени торговцев, что курсировали на барках вдоль побережья, снабжая жителей нехитрым, но необходимым товаром, а также доставляя письма и посылки. — Милорд, миледи, мое имя Джон Мур, я торговец скобяным товаром из Фалмута. У меня послание для госпожи дю Плесси. — Она перед вами, — Анжелика приветливо кивнула в ответ на поклон. Коробейник снял с плеч торбу, достал оттуда деревянный ларец и хотел передать Анжелике. — Нет, — трость Филиппа ударила по крышке, — открывай сам. Торговец повиновался и отщелкнул замок. Анжелика едва не вскрикнула от радости, увидев внутри пистолеты, подаренные мужем, которые она считала утерянными навсегда. Она бережно прижала их к груди. Филиппа же заинтересовало другое — записка в углу, свернутая в трубочку и перевязанная красной лентой. Брезгливо, двумя пальцами, он вытащил послание, распечатал и прочел вслух: «Достопочтенная мадам дю Плесси, я возвращаю дорогие вам вещи, ибо даже сердце такого закоренелого пирата как я не могло не дрогнуть при виде слез в глазах прекрасной дамы. Пусть же теперь ваша улыбка послужит утешением в моих странствиях. С глубоким уважением, Р. P.S. Передайте от меня поклон сеньорите Тенарес, а также маленький презент на память о нашей встрече. Человеку никогда не следует отказываться от своей мечты.» Анжелика заметила на дне ларца бархатный сверток. Развернув его, она обнаружила пару лайковых перчаток тончайшей выделки, украшенных венецианским кружевом и лентами. — А пираты умеют быть галантными… Это так мило, вы не находите? — спросила Анжелика у мужа, разглядывая перчатки. — Весьма! — процедил Филипп. Надменным жестом он бросил записку обратно в ларец и стремительно пошел прочь. — Так вы прибыли из Некуассета? — торопливо спросила Анжелика, возвращая перчатки на место и закрывая ларец. — Я был там, но потом дела забросили меня в Порт-Рояль. По дороге подобрал двоих. Очень хотели попасть сюда. А вот и юноша… Но Анжелика перебила его, пронзительно вскрикнув. К ней бежал вытянувшийся, загорелый Флоримон…