сентябрь 1671 года
Филипп ушел на рассвете. Анжелика не провожала его. Завернувшись в одеяло, она слушала, как за окном шумит дождь. Охваченная уютным чувством, какое возникает у человека, которому не нужно выходить на улицу в ненастье, она смежила веки и провалилась в сон. Утомленное тело просило покоя. Ночью Филипп не оставлял ее, с алчностью голодного зверя заставляя вновь и вновь подчиняться его желанию. Но Анжелика не просила пощады: она упивалась его жадными поцелуями, ее приводила в исступленный восторг та страсть, которую только она умела разбудить в холодном несокрушимом божестве. От власти над его одиноким сердцем ее бросало в сладостную дрожь. Ложе все еще хранило запах любви, и вмятина на постели напоминала, что Филипп недавно был здесь. В полусне Анжелика сжала тонкий край простыни и потянула к себе, вдыхая пряный аромат. Еще час она может наслаждаться покоем, свернувшись под одеялом, смакуя кожей нежность дорогого белья, — счастливая женщина, истомленная ласками возлюбленного. За лето Анжелика успела привыкнуть к постоянным отлучкам мужа. Кеч, названный «Небесная гончая», доставили из Бостона в июле, и с тех пор Филипп проводил больше времени на корабле, чем на суше, курсируя между французскими поселениями. Флоримон неизменно сопровождал его. В соответствии с планами Талона подыскивались места для перевалочных складов, организовывались рыбные артели, из Бостона прибыли плотники. В середине лета два отряда ушли вверх по течению Святого Иоанна и Кеннебека, чтобы разведать наиболее удобный путь до Квебека, наладив таким образом торговые связи между Акадией и долиной Святого Лаврентия в обход Акадийского полуострова*. Жизнь была лихорадочно напряженной, словно вибрирующей, сродни ярким и сочным краскам окружающего мира. Трапперы и рыбаки, пуритане и католики, индейцы и акадийцы — всех их притягивал Французский залив. В Порт-Рояль из Франции прибыл корабль с новыми колонистами. Нетерпеливое стремление рыть, строить, валить деревья, корчевать пни, упорно расширять жизненное пространство, улучшать уже сделанное, создавать новые семьи, окружать дома садами, огораживать эти сады, прокладывать дороги, воздвигать церковь для вновь прибывших, дабы навсегда привязать их к этому месту прочными духовными связями, и строить форты, дабы защитить это все от разрушения, охватило колонию. Анжелика была уверена, что в глубине души Филипп радовался возможности показать себя в действии. Простая размеренная жизнь в форте костью стояла ему поперек горла. Он становился мрачен и холоден, по полдня пропадая на охоте, а в остальное время давая своим подчиненным почувствовать свое неудовольствие при малейшей оплошности. Днем Анжелика практически не виделась с мужем, зато ночи принадлежали только им двоим. На любовном ложе всегда проще достигнуть взаимопонимания, поэтому она не чувствовала на себе холодности Филиппа. Обитатели же Пентагуэта восприняли очередной рапорт из Порт-Рояля, побудивший губернатора вновь собраться в дорогу, с явным облегчением. Мессир де Кассанье жаловался на неких братьев Дефо: эти мошенники занимались спекуляцией на Малом Кодиаке. Они доставляли в верховья Французского залива строевой лес и пушнину и продавали владельцам кораблей, которые заходили в атлантические порты Пуэнт-дю-Шен или в Сент-Ан, прежде чем отправиться в Европу. Разумеется, товар уходил без оплаты налогов, слух об этих жуликах докатился до Квебека. И господин Курсель, и интендант Талон проявили в этот раз удивительное единомыслие: они начали подозревать местное управление в сговоре с братьями Дефо. Кассанье выражал сожаление, что слишком поздно узнал о проделках братьев и просил содействия, подчеркивая, что никогда не посмеет действовать на свой страх и риск без соизволения монсеньора губернатора. Мопертюи с ухмылкой объяснил Анжелике, что Кассанье просто не желает сам подставляться перед местными контрабандистами, предпочитая жить с ними в мире: — Бьюсь об заклад, одновременно с этим рапортом Кассанье предупредил братьев, чтобы они собирали пожитки и уходили в лес. Иначе я не завидую прохвостам — видел я, в каком бешенстве был губернатор, когда получил письмо… Несмотря на строгий запрет Филиппа покидать форт без вооруженной охраны, у Анжелики тоже не было времени скучать, ибо пришло время вытаскивать сети, которые она закинула прошлой осенью, решив вступить в альянс с местными трапперами. Тюки с мехами ждали отправки в Европу, а Перро, нагрянувший в середине июля, принес хорошие вести: — Сперва в Гудзонской компании высмеивали ваш энтузиазм, но теперь, когда вам удалось переманить к себе многих надежных поставщиков, ребятам будет не до смеха. Заметив победный блеск в ее глазах, Перро поспешно прибавил: — Вам бы быть поосторожней, мадам, эти канальи способны на любое паскудство. — Не думаю, Перро, что кто-то решится пойти против моего мужа. Наверняка история Ван Рейка многим показалась поучительной. — Так-то оно так, да только там, где не возьмешь силой, одолеешь хитростью. Мало ли несчастий приключается в этих местах? «Человек умирает и распадается; отошёл, и где он?» ** — прищурился Николя. — Золотое правило — всегда помни об опасности, никогда не пренебрегай осторожностью, иначе недолго получить стрелу между лопаток. Анжелика поежилась, вспомнив, как индейцы, воспользовавшись моментом, устроили поджог. — Вы правы, Николя, но жизнь научила меня не быть легкомысленной. — Бьюсь об заклад, что не будь вы — это вы, она могла бы обойтись с вами построже. — Возможно, но ведь я — это я? — рассмеялась Анжелика. — Или, по вашему, во мне что-то изменилось? Под ее искрящимся лукавым взглядом у Николя Перро загорелись кончики ушей. Он протестующе фыркнул в рыжие усы, как бы говоря, что невозможно быть еще более ею, чем она уже есть. Конечно же, от других сравнений он отказался сразу: мадам дю Плесси нельзя сравнивать ни с кем, кроме нее самой. Женское чутье подсказало Анжелике, что смущение такого человека как Перро является куда более красноречивым ответом, чем любые слова. Выдержав паузу, чтобы дать ему прийти в себя, она как ни в чем не бывало принялась расспрашивать его о путешествии к Великим озерам. Анжелика слушала, едва сдерживая изумленные возгласы, в то время как Перро будничным, почти пренебрежительным тоном рассказывал об опасных приключениях, выпавших на его долю. О том, что составляло его обычную жизнь в Новом Свете, можно было бы написать приключенческий роман. Даже высокомерный Филипп питал к этому с виду потрепанному жизнью человеку исключительное уважение. Перро не без оттенка гордости поведал, как присутствовал при историческом событии: подписании мирного соглашения между французами и вождями четырнадцати ирокезских племен. Анжелика было принялась расспрашивать его о губернаторе Курселе, о котором хотела разузнать побольше, но Перро вдруг сменил тему, упомянув, что на обратном пути повстречался в долине Вапассу с неким Рескатором. Траппера, как и всех остальных, заинтриговала загадочная личность этого пирата. — А ведь этот господин расспрашивал меня о вас, мадам. Анжелика почувствовала себя неловко под проницательным взглядом Николя. Ей вдруг вспомнилось, как Рескатор властным жестом привлек ее к себе, как его дыхание жаром опалило ее кожу и умелые губы, не знающие отказа, целовали ее. Она сделала вид, будто высматривает Шарля-Анри, чья курчавая головка мелькала среди зарослей ежевики. Анжелике казалось, что Перро может читать по ее глазам, и от этого ее едва не бросило в краску. В самом деле, должна ли она стыдиться из-за того, что какой-то флибустьер-выскочка повел себя с ней в высшей степени бестактно?! — Похоже, в его планы входит наведаться в Пентагуэт и познакомиться с господином дю Плесси. — Этого еще не хватало! — пробормотала встревоженная новостью Анжелика. — Как по вашему, Николя, у этого человека могут быть дурные намерения? — Смотря что понимать под этими словами, — ответил Перро, сосредоточенно катая между пальцами табачный мякиш. — Он не безмозглый налетчик вроде тех парней под Черным Роджером, замыслы его лежат далеко за пределами обыкновенного грабежа. Отчаянно смел и уверен в себе, иначе бы не рискнул поселиться в индейской долине мертвых. Его интересуют сокровища, которые дает здешняя земля. Золото — вот что ему нужно. — А золото — это власть, — подхватила Анжелика. Слова, сказанные кем-то очень давно, вдруг сами пришли ей на ум. Перед глазами встала картина из прошлой жизни: золотоносный рудник у подножья горы Кобьер, жар кузнечных мехов, бледные языки пламени, вырывающиеся из открытых пастей печей… и любимый голос, шепчущий ей: — Вы тоже свидетель, я выбрал в свидетели вас. В груди зашевелились прежние подозрения: золото — вот еще одно связующее звено между мужчиной, которого она так страстно любила и — увы! — так рано потеряла, и таинственным пиратом в маске. Но голос здравого смысла отвергал любые сомнения. Какое безумие! Она своими глазами видела, как Жоффрея сожгли на костре. Он не мог выжить, король никогда не допустил бы, чтобы такой человек, как граф де Пейрак, остался в живых. И потом, если бы Жоффрею каким-то чудом удалось спастись, разве он оставил бы ее и детей на произвол судьбы? Разве позволил бы он, чтобы она вышла замуж за другого мужчину? Никогда! «Если ты изменишь мне, я убью тебя…» — Значит, у этого человека большие амбиции, — медленно произнесла Анжелика, очнувшись от размышлений. — Меня бы это не удивило. Как я понял, до поездки в Пентагуэт он намерен встретиться с губернатором Квебека. — И что же? Месье Курсель — не враг нам… — Но и не друг. Видите ли, мадам, назначение вашего мужа губернатором Акадии поставило господина Курселя в весьма щекотливое положение. Месье дю Плесси должен ему подчиняться, но штука в том, что бедняга никогда не посмеет требовать у прославленного маршала соблюдать эти формальности. Маршал же ведет себя слишком независимо, подрывая тем самым авторитет господина губернатора Квебека. А если учесть, что терпение господина Курселя и так постоянно испытывается интендантом Талоном… — И вы думаете… — Я думаю, что в сложившейся ситуации господин Курсель не рискнет действовать в открытую против месье дю Плесси, однако чужими руками… — Руками человека, не связанного никакими обязательствами? — Вот именно. — Это предостережение, Перро? — Скорее пища для размышлений, мадам. В действительности я ничего толком не знаю, но это не мешает мне строить предположения. — Вы правы, Николя, верный друг! Когда Филипп вернется, мы вместе поговорим с ним. Перро нахлобучил на голову шапку, которую носил вне зависимости от сезона, и решительно поднялся. — Я пас, мадам. Не стану наговаривать на кого-то без доказательств. К тому же, это не мое дело. Я не встаю ни на чью сторону, а стараюсь держаться своей собственной. Лучше на следующей неделе я отправлюсь в Квебек, переговорю с парой трапперов по дороге да и женюсь, наконец, на какой-нибудь королевской дочери. Суперинтендант Талон грозится всех холостяков налогом обложить, ни к чему мне эти расходы сейчас. Анжелика тоже поднялась и с чувством пожала мозолистую ладонь траппера. — Мне достаточно того, что вы уже сделали, Николя. Я приму ваш совет и не буду ни во что вмешивать вас. «В конце концов, это может быть даже лучше, чем если бы Перро был нашим открытым союзником.» Вечером Анжелика как обычно вышла встретить закат над океаном. Ей нравилось смотреть, как возвращаются рыбацкие лодки: рыбаки, шлепая по воде босыми подошвами и стараясь не наступить на морских ежей, вытаскивали сети на берег, где женщины помогали им сортировать улов. Над лодками кружились бакланы и чайки, стремясь урвать свою долю добычи, люди же отмахивались от них, торопясь успеть до темноты. Анжелика ловила себя на том, что эта ежедневная возня вызывает у нее улыбку. Вокруг, хватая ее за юбку, бегали дети. Шарль-Анри смеялся без умолку, и Анжелика, глядя на его перемазанную ягодным соком физиономию, подхватывала этот счастливый смех. Когда багряное солнце тонуло за горизонтом, расцвечивая небо яркими красками, начиналось веселье. На берегу загорались факелы, мужчины укладывали доски на высокие валуны, а женщины хлопотали вокруг, расставляя глиняные стаканы и миски. Над котелками, подвешенными над кострами, поднимался ароматный пар от рыбной похлебки, тут же на вертелах поджаривалась оленина. Этим летом в Пентагуэте было множество приезжих: торговцы, трапперы, соседи-французы из других прибрежных факторий, бостонские рыбаки, приносившие вести из Старого Света. «Паралитик, беспомощно лежащий рядом с величайшим сокровищем», как еще недавно англичане пренебрежительно отзывались о французской колонии, выказывал первые признаки выздоровления. Внезапно в самый предзакатный час раздался возглас солдата, несшего вахту на вышке: «Корабль на горизонте! К нам идет военный галеон!» «Англичане?» «Да нет же! Пиратское судно!» Анжелика выхватила у подошедшего сержанта подзорную трубу. Трехмачтовое судно, на флагах не видно гербов, указывающих на государственную принадлежность, на носовом флагштоке странное знамя — серебряное экю на белом фоне. Корабль, определенно, военный — да, вот он, второй мостик с пушечной батареей, почти невидимые даже сквозь увеличение, врезанные в доски люки оборудованы орудийными портиками, за ними чернеют дула полутора десятков орудий. На мостике возле необычно высокой рубки выстроились в ряд небольшие пушки — кулеврины, их охранял часовой. Под мешковиной угадывались длинные багры, шесты и лестницы, незаменимые в морских боях чтобы оттолкнуть нападающий корабль, либо чтобы притянуть его к себе. Анжелика перевела взгляд на высокую фигуру на капитанском мостике, и ее бросило в дрожь. Сквозь увеличительное стекло подзорной трубы нельзя было различить тонко выделанную черную маску, облегающую лицо как вторая кожа, поэтом мужчину легко было принять за мавра, на эту мысль наводил и черный страж, одетый в белый бурнус, и экзотические элементы одеяния, например плащ из тонкой выбеленной шерсти, расшитый восточным орнаментом. Но Анжелика знала, это был он, человек притягивающий ее и одновременно наводивший страх — таинственный флибустьер по прозвищу Рескатор. В этот момент галеон совершал маневр, чтобы войти в бухту. Корма, нарядно и роскошно отделанная, что в пору королевскому кораблю, багрянцем вспыхнула в лучах заходящего солнца. Анжелике удалось разобрать золотую надпись: «Голдсборо». Какого черта! Все это словно в дурном сне! Не может же он просто так явиться сюда как ни в чем не бывало! Да еще поставить свой пиратский корабль в бухте Пентагуэта, резиденции губернатора Акадии, наместника французского короля! Подобная бесцеремонность может объясняться только одним — Рескатор уверен, что сила на его стороне. По спине прокатилась холодная волна. Кто знает, может в лесу скрываются невидимые сообщники, отрезая им путь к отступлению? Но мысли о головорезах, приплывших сюда ради грабежа, сразу же оставили ее. Взгляд снова обратился к черной фигуре на капитанском мостике. Ей захотелось бежать, но то был не животный страх смерти, не нападения и резни она страшилась, она чувствовала, что исходящая от Рескатора опасность угрожает ей одной. — Дьявол, видно, не дремлет! Вот так сюрприз на ночь глядя! Анжелика вздрогнула от неожиданности и опустила подзорную трубу. Лейтенант Сен-Кастин вполне усвоил манеру будущей родни — подкрадываться бесшумно, как кот. — Как думаете лучше поступить? — А что тут думать, — сухо обронила Анжелика, — или вы не видите пушечную батарею? — Прекрасно вижу и думаю — этот корабль обладает куда большей боевой мощью, чем кажется с виду. Нет, я о том, отправлять ли гонца к монсеньору губернатору сразу или подождать, пока не узнаем, чем обязаны такой честью. — Через час уже стемнеет, отправим завтра рано утром, — ответила Анжелика после минутного размышления, — а теперь, Кастин, давайте подумаем, как встречать гостей. Эй, парень, — обратилась она к одному из мальчишек, галдящих точно стайка взбудораженных воробьев возле дозорной вышки, — отыщи-ка Бартоломью да передай, чтобы оседлал для меня Белянку. И найдите мне Савари! Анжелика круто развернулась и поспешила в сторону форта. — Ну что же, монсеньор Рескатор, вы любите театр — вы его получите. Лошадь нетерпеливо переступала на месте, фыркая и поглядывая на хозяйку с укоризной, как бы спрашивая, ради чего ее разлучили с жеребенком, который появился на свет неделю тому назад и тут же сделался любимцем всего гарнизона. Но Анжелика оставила без внимания дурное настроение своей любимицы, ее взгляд был прикован к Рескатору, чья шлюпка уже причаливала к берегу. Едва нога пирата ступила на сушу, Анжелика тронула лошадь, сделав сопровождающим ее солдатам — кроме Сен-Кастина — знак оставаться на месте. Поравнявшись с Рескатором, шедшим ей навстречу в сопровождении мавра-телохранителя, Анжелика грациозно спешилась. Опираясь на галантно предложенную руку Кастина, она приветствовала гостя в соответствии со всеми тонкостями этикета. Будучи одной из тех женщин, про которых говорили, что им достаточно завернуться в рогожу, чтобы выглядеть по-королевски, когда иным для этого нужно несколько часов к ряду прихорашиваться перед зеркалом, Анжелика умело сочетала слегка помпезное появление на белоснежной кобыле со строгостью пепельно-серой амазонки, украшенной разве что галуном из лент. Маркиза подала руку, затянутую в черную перчатку, но не для поцелуя, подразумевающего некую светскую раскрепощенность, а для рукопожатия. При этом мелькнула мысль: допустит ли он оплошность? Подумает ли целовать ей руку или нет? Но Рескатор не подумал, а, кажется, даже разгадал этот маневр. Он поприветствовал ее с нарочитой любезностью, но в черных глазах мелькнули как будто зловредные искорки. Черт бы его подрал! Анжелика с тревогой ожидала, что дальше последуют утомительные состязания в любезности, но Рескатор отказался от дежурных фраз и комплиментов и обратился к Сен-Кастину. — Имею ли я честь беседовать с маршалом дю Плесси? Насмешливая интонация в голосе пирата заставила Сен-Кастина покраснеть. — Хоть мне лестно подобное сравнение, месье, — с достоинством парировал он, — но я не маршал, а всего лишь лейтенант. Жан-Винсент д’Аббади, сын барона Сен-Кастина, к вашим услугам. — И он поклонился с изяществом, достойным придворного. Анжелика плотно сжала губы. Конечно, Рескатор сразу понял, что этот мальчишка никак не может быть ее мужем! Хотел ли он отплатить ей насмешкой за прохладный прием? Или у него на уме нечто иное? «Нужно быть постоянно начеку, этот человек хитер, как сам дьявол,» — напомнила себе Анжелика, с волнением глядя на непроницаемую кожаную личину пирата. — Меня знают под именем Рескатор. Анжелике казалось, что хриплый надтреснутый голос пирата режет воздух, словно нож — масло. — У меня есть дело к губернатору Акадии. — Монсеньор дю Плесси отбыл по делам колонии, — коротко ответил Сен-Кастин. — Ну что ж, возможно, будет не лишним оповестить его о моем визите, — невозмутимо проронил Рескатор. Его спокойная уверенность внушала если не страх, то опасение. Так ведет себя человек, которому пришла хорошая карта. Анжелика поспешила разрядить обстановку. — Месье Сен-Кастин сегодня же отправит сообщение, а пока я приглашаю вас вкусить нашего гостеприимства. Разделите с нами вечернюю трапезу, месье. И пусть ваши люди присоединяются к веселью. — Благодарю, мадам, капитан Ясон отдаст соответствующие приказы, что же до меня, то я весь в вашем распоряжении, — Рескатор подал ей руку, и они возглавили процессию, к которой присоединялись все новые и новые люди. За правым плечом Рескатора неслышно, как кот, следовал мавр-телохранитель. Сен-Кастин шагал рядом с Анжеликой, и его обычно добродушное лицо было мрачным как грозовая туча. Все происходящее казалось мистическим сном: летние сумерки, пронизанные светом факелов, чей оранжевый свет падал на разукрашенные татуировкой медные тела индейцев, танцующих вокруг костров, и на бронзовые от загара и привольного морского ветра, обнаженные по пояс тела рыбаков и матросов, крики опьяненной душистым воздухом ребятни, смех местных женщин, не робевших перед новоприбывшими и стремившихся перещеголять друг друга новой юбкой или ожерельем из кораллов, ракушек и янтаря, монотонный рокот океана, похожего на безмятежно спящее чудовище. — А правда ли, что на Востоке женщины закрывают лица вне домашних стен? — Истинная правда. Красота женщины принадлежит лишь ее повелителю. — Какая участь ожидает женщину, если ее повелитель умирает? — Когда умирает Османский султан, его жены и наложницы отправляются во Дворец Плача и больше не покидают этих печальных стен. — Но ведь это так несправедливо! — Инесс скорчила возмущенную гримасу. Рескатор ответил хриплым смехом. — Воистину, сударыня, на Западе практичная женщина еще при жизни супруга знает, кто станет ее следующим мужем. Не так ли, мадам? Анжелика встрепенулась, поняв, что вопрос относится к ней. Она удивленно приподняла бровь. — Неужели, месье? Признаюсь, я не обладаю дальновидностью ваших знакомых дам и еще не определилась с кандидатом. В этом вопросе я совершенно непрактична. Ответ мог бы показаться остроумным, если не был бы произнесен ледяным тоном. По губам Рескатора пробежала усмешка. — Вам нет нужды быть практичной. Одиночество — не ваш удел. Он сделал едва уловимый знак. Один из его слуг — юноша с оливковой кожей — приблизился, держа седло, обтянутое вишневым бархатом, по которому золотыми и серебряными нитями были вышиты мифические существа: грифоны, химеры и единороги среди растительного орнамента. На луках — золотые чеканные пластины с драгоценными камнями, переливающиеся в свете факелов точно сокровища Али-Бабы. Инесс ахнула при виде подобного великолепия, Сен-Кастин вытаращил глаза, и даже Анжелика на секунду задержала дыхание от восторга. — Я хотел вручить этот подарок вашему супругу, маршалу дю Плесси. Заметив эффект, произведенный подарком, Рескатор говорил нарочито бесстрастным тоном. «Это уж слишком! Очередная насмешка!» — Вы молчите, сударыня! Скажите хоть что-нибудь. Или вам не понравился подарок? — Он великолепен, это бесспорно! Но… — Анжелика смешалась совершенно не подобающим придворной даме образом. Удивительно, но она вновь почувствовала себя той диковатой девушкой, делающей свои первые нетвердые шаги в большом свете, какой она была во времена Отеля Веселой Науки. Все, кто сидел за столом, затихли в ожидании ответа, устремив на нее любопытные взгляды. — … Но не думаю, что он подходит к случаю, — наконец выдавила она, чувствуя себя донельзя глупо. Рескатор улыбнулся, в его черных глазах блеснули озорные огоньки. — Полноте, сударыня! Есть вещи, которые никогда не тускнеют, — золото, слава, красота… — последнее он произнес тише, глядя на нее в упор. Анжелика сглотнула, стараясь придать лицу очаровательное выражение. Все взгляды за столом были устремлены на них, как будто окружающие, не сговариваясь, ждали какой-то драматической развязки. Даже воздух вокруг сделался тяжелым и раскаленным, и в нем рождалось что-то ужасное, какая-то роковая необратимость. Сен-Кастин решил прервать затянувшееся молчание. — Вы знаете, месье, мы здесь не очень жалуем пиратов. Если вы честный человек, почему бы вам не снять маску? — Прошу извинить меня, но я вынужден вам отказать. Поверьте, на это есть веские причины. И не торопитесь с обвинениями, молодой человек. Опыт мой показывает, что в жизни каждого мужчины рано или поздно наступает момент, когда ему нестерпимо хочется поплевать на ладони, поднять черный флаг и начать резать глотки. Таков наш век, и, думаю, вы сами в этом убедитесь скорее, нежели вам бы хотелось. Рескатор обвел взглядом сидевших за столом людей. — Не будем портить этот прекрасный вечер взаимными подозрениями. Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Наступит время, когда я сниму маску и назовусь во всеуслышание своим истинным именем. А пока последуем библейской мудрости — время веселиться, время петь — так будем же веселиться и петь! Он махнул рукой, и рядом вновь материализовался юноша-слуга, на этот раз держа в руках гитару. Рескатор принял из его рук инструмент и легонько прошелся пальцами по струнам. — Музыка — это голос Любви, дамы и господа. Споете для нас, сеньорита? — обратился он к Инесс, чье хорошенькое личико при этом раскраснелось от удовольствия. — Sí, Señor, — промурлыкала она грудным голосом. Роза, утренняя роза, Столь изящна и любима, Хоть держал я вас в объятьях, Но не мог я вам отдаться. А теперь, хоть я свободен, Не моя вы, не моя вы!» «Чья вина, о друг скажите? Сильный с чувственной хрипотцой голос испанки обволакивал, туманил разум, в нем звучал призыв самой Любви, и ему вторили нежное благоухание летнего вечера и ласковый шум прибоя. Анжелика не отрывала взгляда от пальцев Рескатора, перебирающих струны. Когда-то давным давно они с Жоффреем ездили в Сен-Жан-де-Люз, и сегодняшний вечер воскресил это воспоминание с пугающей точностью: костры, факелы, танцы рыбаков на берегу и шум океана, испанские баллады о любви… Длинные, бесконечные ночи, наполненные сладким ароматом цветов и соленым запахом океана, чувственными мотивами иберийской земли, где, казалось, все до единого поклоняются лишь одному божеству — любовной страсти. И отголоском тех воспоминаний по телу прошла сладкая дрожь. Анжелика чувствовала, как в ней просыпается желание отдаться безумию этой летней ночи. Рескатор не отрывал от нее горящих, как угли, глаз, он понимал, что означает этот влажный блеск в глазах женщины, румянец на щеках, чуть приоткрытые губы. Будучи слишком искушен в природе желания, он безошибочно угадывал момент, когда бунтующая одалиска, скрытая в каждой женщине, изнывающая в темнице рамок и устоев, готова вырваться наружу. «В глубине души любая женщина стремится быть завоеванной. Это потребность ее естества — приносить себя в жертву на алтарь Любви. И никакое самое строгое, самое благочестивое воспитание не способно убить того, что было вложено в нее Создателем. Извратить, исказить, задавить — да, но не уничтожить.» А ночной воздух все густел, становился тягучим и как будто сладким, и вдруг взорвался и затрещал. Черные небеса расцветились разноцветными огнями. — Фейерверк! Фейерверк! Снова громыхнул выстрел. Над кораблем Рескатора завис сверкающий шар и тут же звездным дождем осыпался в воду. На берегу фонтаны золотых, красных и зеленых искр взмыли в воздух, закрутились волчки вертушек, затрещали бенгальские огни. В этот вечер Савари превзошел сам себя. Одобрительно проводив взглядом разноцветный сполох, надолго зависший над бухтой, Рескатор вернул гитару слуге и наклонился к соседке справа. Неужели он пригласит Инесс? Анжелика почувствовала укол ревности, но тут же устыдилась. Она уже повернулась к Кастину, готовому предложить ей руку, как услышала хриплый голос Рескатора. — Такая чудесная ночь, мадам. Могу ли я воспользоваться правом гостя и пригласить хозяйку вечера? Анжелика покорно вложила руку в протянутую ладонь. Отсветы фейерверка роняли на лунную дорожку на воде цветные блики. Оранжевые вспышки отражались в черных, как ночной океан, глазах спутника. Анжелике казалось, что в них пылает пламя, которое вот-вот вырвется наружу и испепелит ее. Ее захлестывала жаркая волна, а потом становилось холодно. Анжелика невольно поежилась. — Холодает, — прошептала она, обращаясь к самой себе. — Да, — согласился ее спутник. Он потянулся к застежке плаща, и через мгновение Анжелика почувствовала, как ее окутывает тепло, а вместе с ним уже знакомый аромат восточных благовоний. — Я не вернула вам тот, что вы давали мне в прошлый раз, месье, — Анжелика с благодарностью взглянула на Рескатора. Он не ответил, указав на холм, возвышающийся над заливом: — Поднимемся туда. Прекрасное место для того, чтобы побеседовать наедине, любуясь звездами, не правда ли? Они медленно взошли по тропинке, скрывшись от посторонних глаз под сенью сосен и кедров, подступивших к самому краю обрыва. Анжелика любовалась разверзшейся перед ней черной бездной океана, ночными небесами, припорошенными дорожками звездной пыли, бледным загадочным ликом полной луны. — Мои люди подумают, что вы решили меня похитить, месье. — Как знать, сударыня. Жизнь так коротка, по мне так нет ничего хуже, чем время, потерянное даром. Там, где мы не рискуем, где мы не поставлены на карту в своих переживаниях, в своих восприятиях и в своей судьбе — там мы зря растрачиваем величайшее сокровище на свете. Я готов все поставить на кон — и проиграть. Пусть! Если судьбе так угодно… Но отказаться от борьбы — немыслимо. Я знаю, что вы не похожи на других женщин — жизнерадостных снаружи и пустых внутри. Вы готовы, не задумываясь, шагнуть в огонь? Он вдруг резко обернулся и страстно прижал ее к себе. И она уступила его напору, чувствуя лишь одно единственное желание — освободиться от оков условностей и подчиниться очарованию летней ночи, разбередившей память о былом. Над их головами шумели сосны, а где-то внизу клокотал океан. Последним усилием воли Анжелика разорвала объятия. Она обнаружила, что легкий морской ветерок ласкает ее обнаженную грудь, должно быть, во время поцелуя Рескатор освободил ее из корсажа. Дрожащей рукой Анжелика принялась поправлять платье. — Вы не должны относить мою слабость на свой счет, месье, — строго проговорила она. — Эта ночь… она показалась мне особенной и разбудила в душе старые воспоминания. — Пусть так, это хорошее начало, — в темноте Анжелика различала лишь очертания маски, но она была уверена, что по его губам скользит ироничная улыбка. — И все же вы приехали сюда не затем, чтобы сорвать с моих губ поцелуй! — Конечно же нет! Ну хорошо — раскрою перед вами все карты. Я приехал, чтобы увезти вас, я поклялся, что вы будете моей там, у озера, еще не зная, кто вы. Как я уже говорил — отказываться от борьбы не в моих правилах. Видите, Прекрасная Дама, я отдаю себя вашей воле, — он склонил голову как будто в знак повиновения. Эта тирада едва не заставила Анжелику задохнуться от возмущения. Цинизм, соединенный с бесстыдством! Она вскочила на ноги и уже набрала воздуха в легкие, чтобы дать нахалу хорошую отповедь, но он протянул руку и вдруг с силой сжал ее ладонь. — Моряки поют. Это французская песня, прислушайтесь к словам. Моряк изможденный вернулся с войны, Глаза его были от горя черны, Он видел немало далеких краев, А больше он видел кровавых боев. «Скажи мне, моряк, из какой ты страны?» — «Хозяйка, я прямо вернулся с войны. Судьба моряка все война да война. Налей мне стаканчик сухого вина». Он выпил стаканчик и новый налил. Он пел, выпивая, и с песнями пил. Хозяйка взирает на гостя с тоской, И слезы она утирает рукой. «Скажите, красотка, в чем гостя вина? Неужто вам жалко для гостя вина?» «Меня ты красоткой, моряк, не зови. Вина мне не жалко, мне жалко любви. Был муж у меня, он погиб на войне. Покойного мужа напомнил ты мне». «Я слышал, хозяйка, от здешних людей, Что муж вам оставил двух малых детей. А время бежит, будто в склянках песок, Теперь уже третий, я вижу, сынок». «Сказали мне люди, что муж мой убит, Что он за чужими морями лежит. Вина мне не жалко, — что осень — вино, А счастья мне жалко, ведь счастье одно». Моряк свой стаканчик поставил на стол, И молча он вышел, как молча пришел, Печально пошел он на борт корабля, И вскоре в тумане исчезла земля.*** «Как странно все переплелось! Может, этот человек — колдун? Когда он рядом, прошлое неотступно преследует меня.» Анжелика сделала несколько нетвердых шагов. Нащупав рукой сосновый ствол, она обняла его. Рескатор уже стоял сзади, он наклонился, отвел рукой золотистые локоны и прижался губами к ямочке у основания шеи. — Эта песня… Какая страшная насмешка судьбы… — прошептала Анжелика, вдыхая опьяняющий аромат хвои. — Увы, не каждая женщина обладает верностью Пенелопы. — Но у Пенелопы была надежда. А если… если так случилось, что женщина уверена в гибели супруга, что тогда? — Тогда? Либо, подобно большинству, жить дальше, либо, вопреки очевидному, верить своему сердцу. Анжелика медленно повернулась. Он нависал над нею, и от него исходила уверенность и сила. «Совсем как от короля, » — мелькнуло в голове, — «или нет, с королем было иначе, его любовь придавливала меня к земле, как каменная плита, а с ним, с ним я тоже как будто не принадлежу себе, но мне легко и свободно…» — Что с вами, сударыня? Вам нехорошо? — Нет, — Анжелика вытерла лоб тыльной стороной ладони, — дело в другом, вы… вы напоминаете мне одного человека, которого я знала… которого я любила… — добавила она и тут же пожалела о неосторожных словах, слетевших с губ. Теперь кожаная маска Рескатора была в двух дюймах от ее лица, но он не пытался ее поцеловать, а как будто силился разглядеть что-то в ее лице, скрытом ночным сумраком. — Продолжайте, прошу вас… Но она не замечала или не хотела замечать, как изменился его надтреснутый голос, как, подобно сжатой пружине, напряглось его тело. Его рука легла на ее плечо и сдавила его почти до боли. — Он был моим первым супругом… моей первой любовью… но сильные мира сего разрушили наше счастье… Я говорю вам это, чтобы вы поняли: моя слабость относится не к вам. С неожиданным гневом она вырвалась из-под его власти и сбросила его руку со своего плеча. — Уходите! Вам здесь нечего делать. — Я уйду. Завтра же на рассвете вы избавитесь от моего присутствия, которое так вас тяготит. Но помните: можно отвести глаза в сторону, обманываться в мыслях, но сердце всегда держит верный курс. В сердечной математике дважды два не равняется четырем, и вы знаете это не хуже меня. Прислушайтесь к себе, к своей интуиции, прекрасная Нимуэ, ибо я прозвал вас Нимуэ, когда еще не знал, кто вы. Вот моя ладонь. Завтра, когда взойдет солнце, мы будем вместе встречать попутный ветер, раздувающий паруса. — Но я не могу… — пробормотала она, чувствуя, как голова идет кругом. Она сделала один неверный шаг назад и едва не упала, но сильные руки Рескатора удержали ее, и она снова оказалась в плену его чар. — Вы можете! Сама Афродита сотворила вас по своему образу и подобию. Вы свободны от оков ложных добродетелей, от чар толстобрюхого золотого тельца, от ханжеских условностей Старого Света. — Вы не должны так говорить со мной… Я замужем! — И вы любите своего мужа? — Это неважно. Я не могу нарушить священный обет! — Еще одна условность! Душа человека остается целостной, и никакая грязь не может запачкать ее только до тех пор, пока он верен себе! Бог — вот наш единственный сюзерен и судья, но не тот Бог, о котором вещают нам лжепророки. Не стойте на страже у человеческих заблуждений, следуйте за своей звездой. От слов Рескатор тут же перешел к действию: его губы властно накрыли ее рот, на сей раз подчиняя ее своей воле. Но в этот раз Анжелика была начеку: она вырвалась из его объятий — как только хватило сил! — и побежала по склону в сторону форта. — Я буду ждать! Здесь, на этом месте! До первого луча солнца! — неслось ей вслед. Анжелика не помнила, как добралась до дома. Она вихрем влетела в комнату, разбудив служанку-англичанку. Сюзон не было, похоже, она еще не вернулась с праздника. — Milady… — Ничего не говори! Приготовь мою дорожную сумку! — Анжелика прижала ладони к пылающим щекам. — What happened, milady? **** — Боже милосердный, защити меня… Я собираюсь совершить глупость, дитя мое! Но я должна… Сейчас! Потом, боюсь, у меня не хватит решимости…***
Сен-Кастин шел навстречу губернатору, чувствуя, как сердце в груди замирает, а ведь он с малолетства чего только не повидал — и войну, и пытки, на которые индейцы были изощренные мастера, и диковинные, необъяснимые, порой жуткие вещи. Глаза слезились от бившего в лицо ветра, но он не пытался заслониться. Поравнявшись с маршалом, Кастин отвесил ему почтительный поклон, и они бок о бок зашагали в сторону форта. Лейтенант молчал, рассеянно прислушиваясь к скрипу песка под подошвами и подбирая в уме подходящие слова. Как сказать страшную правду? — Докладывайте, — наконец произнес маркиз, глядя на дорогу. — Что, монсеньор? — глупо выдавил Сен-Кастин, встрепенувшись от этого внезапного вопроса. — На вас лица нет. Что-то случилось? — Н…да. Видите ли, мадам дю Плесси… она… она… — лейтенант принялся позорно заикаться. Проклятье, уж лучше лицом к лицу встретиться с полчищем ирокезов. — Я не видел ее на берегу, она больна? Маркиз продолжал смотреть на дорогу, лишь слегка нахмурил брови. Его голос звучал ровно, но Сен-Кастин почувствовал, как тот напрягся. Будто тугая струна лопнула внутри, мысленно махнув на все рукой, лейтенант выпалил: — Она сбежала. Сбежала с этим проклятым пиратом, с Рескатором.