Когда, глотая кровь и зубы, мне доведется покачнуться, я вас прошу, глаза и губы, не подвести и улыбнуться. И. Губерман
В спорт баре в этот ранний час было малолюдно. За столиком около окна, напротив друг друга, сидели Кэл и лохматый парень лет двадцати; со слов Эмили Лайтман знал, что парня зовут Марк и он учится в колледже. Студентик весь извертелся, он злился и заметно психовал, постоянно ёрзал на кожаном диванчике, и поглядывал по сторонам. Кэл цедил виски и всё больше раздражаясь, изучал парня, не сводя с него тяжелого цепкого взгляда. — Что вам от меня нужно? — нудел Марк, и Кэл сбился со счета в который раз патлатый недоумок задавал ему этот сраный вопрос. Одним глотком допив виски, Лайтман со стуком опустил бокал на пластиковую столешницу, и щелчком пальцев подозвал официанта, кивком головы попросил повторить. — Ну… — снова заныл Марк. Кэл упорно молчал, нагнетая обстановку, и продолжал пристально всматриваться в лицо парня, вполне симпатичное, но какое-то расплывчатое, почти не отражавшее эмоций. У Лайтмана закралось подозрение, а способен ли этот недоросль реально испытывать какие-то чувства? Еще хотелось понять почему он до сих пор не сбежал, и почему пришел на назначенную встречу? По словам Эмили Марк законченный отморозок и делал только то, что взбрело ему в голову. — Может, вы всё же мне скажите зачем позвали сюда? — поинтересовался он, и скомкал в кулаке салфетку, выдернув ее из подставки. — Мне пора на занятия. Интонации его плаксивого голоса чуть заметно, но изменились, и Лайтман насторожился, пожалев, что не владеет талантами Фостер — не может так же хорошо анализировать голоса, как читать эмоции по лицам. — Не суетись, — Кэл, цыкнул зубом и широко, но фальшиво улыбнулся, обнажая зубы. — Всему свое время, понимаю тебе не терпится. — Отправил в рот горсть соленых крендельков, с хрустом раскусил, не до конца прожевав, прошамкал: — Ладно, ближе к делу. Ты достаешь мою дочь своими гребаными ухаживаниями. — А что это наказуемо? — А ты сомневаешься? — Кэл оперся о край стола и подался вперёд, сверля настырного ухажера злым взглядом. — Так вот, я утверждаю, что с этой минуты, — лайтмановский указательный палец завис в паре дюймов от носа Марка, — ты забудешь о ней. Понятно! Навсегда выкинешь из своей дурьей башки Эмили Лайтман. Запомнил?! Эмили Лайтман для тебя не существует. — И почему бы это? — Марк, внезапно осмелев, с нахальной ухмылочкой откинулся на спинку сиденья. — Кто вы такой, чтобы запрещать мне встречаться с Эмили? — Ты знаешь, кто я. — Кэл допил виски. — А теперь вали отсюда и лучше будет, если я больше никогда о тебе не услышу, придурок. Парень пожал плечами и лениво сполз с сиденья, криво усмехнулся и вихляющей походкой направился к двери, толкнул ее и обернулся, глянув на Кэла. — Прощай! — крикнул Лайтман, помахал рукой и полез в карман за бумажником, больше не обращая внимания на Марка, не заметив как у того сжались кулаки и на пару мгновений обнажились зубы в мерзкой ухмылочке. Кэл вздохнул, уже в который раз ощущая собственную беспомощность. Сколько еще таких «недоносков Марков» встретится на пути его малышки Эм, а он не всегда сможет оказаться рядом. До рождения Эмили Кэл и не представлял как меняет отцовство отношение к окружающему миру. У него эти изменения вылились в ошеломляющую потребность защитить, задраить все люки и обезопасить все пути доступа в домашнюю крепость. Охранять и не пускать, если бы он мог, то его девочка всегда бы сидела взаперти под его присмотром. Но почему-то, несмотря на все предосторожности, дети так часто попадают в беду? Находятся вот такие крысеныши, готовые на любые подлости ради желания покрасоваться и доказать, что они особенные — им дозволено всё. Расплатившись за выпивку, Кэл вышел из бара и неторопливо зашагал в сторону парковки. Сокращая путь, он пошел через заросший сквер. На пересечении дорожек с Кэлом внезапно столкнулся здоровый парень, ощутимо ударив плечом в грудь. — Эй, ты, придурок, смотреть надо куда прешь! — завопил Кэл оборачиваясь, гнев всё еще бурлил в нём, и хотелось на ком-то выместить злость. — И тебе тоже, дядя, — голос раздался справа. — Смотреть под ноги, — посоветовали слева. — Так значит это ты Кэл Лайтман? — Налетевший на него амбал до отвращения мило улыбнулся. — Тогда этот привет тебе. Хотя Кэл и успел сгруппироваться, но противостоять четырем мордоворотам сложно. Обступив его со всех сторон, они перекрыли ему пути отступления. Увернуться ему не позволили, кулак одного из ублюдков столкнулся с носом Кэла, и ему даже послышался хруст ломающихся костей. — Не надо было, дядя, обижать нашего друга, — прозвучало назидательно и издевательски.***
Наконец вода приобрела свой естественный прозрачный вид. Кэл для надежности еще пару раз плеснул в лицо, рассматривая в зеркале украшенную кровоподтёками и ссадинами физиономию, осторожно потрогал начавший заплывать левый глаз. Сморщился, провел языком по разбитым губам. Впрочем, он достаточно легко отделался Закрыв кран, Лайтман потянулся за бумажным полотенцем. — Кэл, я тебя прождала три часа, мы же договорились… — голос Фостер сперва раздраженный и возмущенный дрогнул и стал испуганным: — Боже, Кэл, ты снова… Тебя избили?! Они смотрели друг на друга в зеркальном отражении. — Что ты здесь делаешь? — Кэл спросил с вызовом и развернулся к Фостер лицом, глядя одним глазом. Джиллиан давно перестала удивляться и впадать в панику увидев Кэла с расквашенным лицом, и в этот раз, подавив охвативший ее страх, приняла вызов. Уперев стиснутые кулаки в бока, она с не меньшим апломбом парировала: — Работаю. — Что, в мужском туалете? — Прекрати ёрничать — Ее выдержки и язвительности хватило ненадолго. Огорченно вздохнула, спросив: — Ты когда-нибудь повзрослеешь и прекратишь выяснять отношения кулаками? — Неа… — он мотнул головой и попытался улыбнуться, но разбитая губа не дала, и по подбородку потекла струйка крови. Закатив глаза, Фостер возмущенно фыркнула и, ухватив Кэла за рукав пиджака, потянула за собой. — Твои раны надо немедленно обработать. У меня в кабинете есть аптечка. — Знаешь, Джилл я бы удивился если бы ее там у тебя не было. Она одарила его таким взглядом, что Кэл предпочел захлопнуть рот и молча проследовать за ней. — Садись сюда, ближе к свету и не шевелись, — приказала она, направила ему в лицо настольную лампу, вдохнула, изучив повреждения и, решительно направилась к шкафу, открыв дверцу, достала оттуда пластиковый белый ящичек. Она ничего не говоря, рывком вскрыла упаковку с ватными стерильными тампонами и смочив их дезинфицирующей жидкостью, осторожно промокнула каждую ссадину на лице и шее Кэла, проигнорировав его шипение и протестующие вопли «щиплет». — Господи, тебя что кошки драли? — ужаснулась Джиллиан, бросая в мусорку очередной использованный тампон. — Это не то, что ты думаешь… — ворчливо проговорил Кэл, но Фостер ухватила его за подбородок, поднимая голову и, вынуждая сжать челюсти. Впрочем, он не собирался объяснять Джиллиан, что напавшие на него защитники ухажера Эмили, протащили его бренную тушку сквозь густые шипастые кусты на укромную лужайку. Они не собирались избивать его до смерти, скорее это было силовое предупреждение. Все четверо навалились скопом, слегка попинали, не давая возможности защищаться и сбежали. Обратно ему пришлось самому продираться через колючки и именно они причина многочисленных царапин на лице и шее. — Просто ввязался в драку, — заметил он философски. — Подумаешь, не первый и не последний раз. Джиллиан криво улыбнулась и тут же закусила нижнюю губу, нахмурившись. — Эй! Я жив, оно не стоит того. — Позже, помолчи, — тихо попросила Фостер, прерывисто вздохнув. — И пожалуйста перестань дергаться. — В ее голосе появились командные нотки, Джиллиан быстро справилась с охватившей её слабостью. — Не очень то ловко обрабатывать твои ссадины, когда ты вертишься и болтаешь. — Мммм… — промычал Кэл. — О черт! — она наклонилась ниже. — У тебя разорвано ухо. Надо наложить швы. Я отвезу тебя в госпиталь. — Обойдется, — отмахнулся Кэл. — Просто заклей его чем-нибудь. Спорить Фостер не стала. Она покопалась в коробке и достала полоску пластыря. — Э-э-э…нет, — Кэл остановил ее руку, — только не таким гадко-розовым. — Прекрати выдумывать, Кэл. Пластырь телесного цвета. Если хочешь у меня еще есть такой. — С мишками? — Господи, да какая разница! — выкрикнула она, всплескивая рукам. — С котиками! С зайчиками!.. Ее голос сорвался, и Фостер тяжело осела на ближайший стул, ноги внезапно ей отказали и бросило в дрожь. Пластырь выскользнул из ставших непослушными пальцев. Она наклонилась вперед, сжимая ладонями виски, желая унять пульсирующую боль и страх отчаяния. Кэл посмеивался, наплевательски относясь к своим ранам. Удивляться она перестала, но переживала от этого не меньше. И страх, что однажды его выкрутасы плохо закончатся не пропал. Боялась, что однажды сбудется ее кошмарный сон. Безумный, выматывающий нервы и отбирающий физические силы. Ей сообщали, что обнаружили тело избитого мужчины и необходимо опознать труп. Во сне она бежала босиком по ледяному цементному полу, петляя по мрачным и длинным запутанным коридорам, толкалась в бесконечные запертые двери пока, наконец, не оказывалась в огромном пустынном зале, залитом мертвенным искусственным светом. В центре которого лежал кто-то покрытый синей простынёй. Она долго, бесконечно долго шла к неизвестному и не дыша, стягивала покров, каждый раз в этот момент просыпаясь с криком и задыхаясь от слёз. — Со мной правда всё в полном порядке, — повторил он как можно беспечней. — Неужели? — Она подняла на него взгляд, не поверив ни единому слову. — Неужели, Кэл, ты не понимаешь, что однажды твои игры могут плохо кончится? Ты подставляешься. Дразнишь людей, цепляешься, выводишь их из себя, вынуждаешь их защищаться. — Она тяжело сглотнула и добавила чуть тише и напряженней: — И сам при первой возможности пускаешь кулаки в ход… Она не озвучила до конца мысль, но Кэл и без этого знал, о чём она думала. Но вот парочка эмоций отразившаяся на на лице Джиллиан неприятно удивила. Что это? И отчего так неприятно засосало под ложечкой? Она не может так думать. — Понимаю, милая. — Тогда, почему же? В ее взгляде был вопрос, но Кэл знал, что она знала ответ и понимала почему он так поступает. Но она явно что-то не договаривала. И вот снова. Возможно показалось и он сам себя накручивает? Но не верить собственным глазам не получалось. Его часто называли скандалистом, готовым по незначительной причине затеять драку. Самовлюбленным эгоистом, которому доставляет удовольствие издеваться над людьми. Он никогда не отступал, всегда шел напролом, зная что только выведенный из равновесия человек искренен в своих эмоциях. Люди так привыкли лгать и выдавать придуманное за правду, что приходилось нащупывать их чувствительные места и часто методом тыка. Порой кулак — это был единственный способ докопаться до истины. Фостер была его партнером не один год и одной из немногих, кто верно понимал как работает его наука. Она бы не вставала бы так часто на его сторону и не бросалась защищать и оправдывать, если бы не понимала. Или причина в чем-то другом? Страх? Он смотрел на неё, но Джиллиан снова опустила голову и сидела обхватив голову и упираясь локтями о колени, как человек погрузившийся в отчаяние. — Джилл, — почти не разлепляя, саднящих, распухших губ, позвал он. Она не шелохнулась. — Всё хорошо? — Нет, не хорошо, — отрезала она, выпрямляясь. — Фостер, — тошнотворное чувство усилилось. Она посмотрела на него долгим взглядом и отвернулась. У него похолодело внутри. — Нет! — проговорил Кэл протестующе и покачал головой. — Не верю, что ты можешь так так думать. А она могла и смела, святое дерьмо, она смела так думать, имела полное право. За годы совместной работы Фостер неплохо научилась читать его по лицу. Чему он тогда удивляется сейчас? Сколько раз в пылу их ссор, выслушивая ее упреки, он испытывая праведный гнев и выкрикивая ей в лицо оскорбления, сжимал кулаки, горя желанием отвесить оплеуху. Но кто как не Фостер должна знать, что хотеть не значит сделать. Никогда! Он клятвенно себе пообещал, что никогда не поднимет руку на того кто слабее, кто зависим от него, и уж тем более ни при каких обстоятельствах не ударит женщину или ребенка. И ничто бы его не оправдало, если бы он поддался велению гнева. Он выпускал пар, хлопая дверями и сбивал костяшки пальцев в кровь об мебель попавшую под его кулак в минуты ярости. Или мог отмутузить встретившегося ему на пути говнюка, заслужившего своим мудачеством пару тройку тумаков, вроде сегодняшних дружков назойливого ухажера Эмили… — Фостер, — почти прошептал он, — посмотри на меня. Она тихонько вздохнула, убрала за ухо, упавшую на лицо прядь волос и встретилась с ним взглядом. Ее губы дрогнули в едва уловимой, виноватой улыбке. — Конечно, нет. Не верю. Она прижала ладонь к груди. — Разумом я понимаю, что никогда. Но вот где-то тут внутри, иногда сжимается. — Она нахмурилась задумавшись на несколько секунд, что-то вспоминая. — Он меня любил, но когда я по его мнению вела себя неправильно… — ее рука невольно поднялась и пальцы коснулись щеки. Пощечины. Кэл понял без слов, ужасаясь. — Алек?! — Нет, — она встрепенулась и замотала головой. — Нет. Он себе этого не позволял, даже под кайфом. Отец. Замолчала и отвела взгляд. Для Кэла слова Фостер были откровением. Он знал, что отец Фостер позволял себе выпить лишку, да чего уж там манерничать, напивался в дупель и громил дом, но что доставалось и самой Джиллиан… Всё же как много между ними общего. Она поднялась со стула и подошла к Кэлу, провела ладонью по его волосам, выбирая застрявшие соринки и сухие листики. — Я тебе верю, Кэл. Верю. Иначе бы меня давно не было рядом. Он положил ей руки на талию, привлекая к себе.Так прикасаются тогда, когда не задают вопросов. Когда заранее знают ответ. И когда понимают, что оба будут чувствовать. Ощущая как пальцы Джиллиан мягко перебирают его волосы, Кэл припоминал ужас своего детства. Отца — алкоголика с неистребимой склонностью к насилию. Отца, которому нравилось бить сына и измываться над женой просто потому, что он мог. Вряд ли когда-нибудь удастся вытравить из закоулков памяти ужас, который Кэл ощущал, когда слышал тяжелое шарканье отцовских ботинок на лестнице. Теперь, ощущая как пальцы Фостер перебирают его волосы, Лайтман вспоминал, как он прильнув к матери, превращался в слух, думая пронесёт в этот раз или нет. Отец напивался каждую ночь и искал на ком бы выместить неудовлетворение жизнью. Он бил в основном не его, а мать, и не каждый вечер, но достаточно часто, чтобы страх и отвратительные предчувствия доминировали в его детстве. Ложась в постель, маленький Кэл никогда не засыпал сразу. Как только мать укладывала его и целовала на ночь, уходя из спальни, он вскакивал и стоял в детской кроватке, прижавшись ухом к стене. Он вслушивался в пугающую темноту и в еще более пугающие звуки. Ему никогда не удавалось расслышать о чём говорили родители, но по тону их голосов — угрожающего у отца и умоляющего у матери, мог судить, предотвратит ли заминка насилие. Когда остаться в постели будет страшнее, чем убежать, он выскакивал в столовую и просил попить или еще какую-нибудь глупость. Иногда это срабатывало, а иногда отвесив затрещину, отец вышвыривал его в коридор и запирал дверь на шпингалет. В самом раннем детстве Кэл уяснил, что ожидания хуже, чем сами побои. Годам к шести Кэл научился игнорировать физическую боль. Надо было просто мысленно удалиться от сцены, которую приходилось наблюдать и стоически ждать пока он прекратит тебя колотить. Никаких обсуждений в доме не было. Чем меньше Кэл задавал вопросов, тем меньше вероятность, что он спросит не о том и не получит очередную порцию тумаков. Он научился угадывать настроение отца по тому, как он шёл по лестнице, научился желать быть невидимым, спрятаться и лежать. Научился жить в унижении, беспомощности и чувстве вины за то, что знал, что никак не поможет матери, что сопротивление только сильнее разъяряет отца, что должен подчиняться бычьему глазу, а потом зализывать раны. Когда всё кончится: смывать кровь, лечить синяки, тщательно ощупывать нос, чтобы решить надо ли идти в травмпункт и врать что-то о том, что он играл с ребятами в футбол и неудачно расшибся о штангу ворот или еще какую-то правдоподобную чушь. Но он никогда бы не признался в стыде за случившееся, так как публичное унижение было бы хуже, чем собственное презрение. Кэл никогда не мог понять мать, почему она не могла бросить отца и получить развод. Его возмущало бездействие полиции, почему в тех случаях, когда им с матерью удавалось удрать в ночной одежде из дома и прибежать в участок, никто ничего не делал и только чесали головы и говорили: «Семейная ссора». Чего ему на самом деле следовало бояться — это стать похожим на своего отца. Одна лишь мысль, что однажды он уподобится «драгоценному» папочке вымораживала мозг. И сейчас ему вдруг показалось что он всё понял и осознал истоки своих проблем, и это осознание пробудило в нём что-то близкое отвращению к собственному поведению и поступкам. — Я не смог… — тихо сказал Кэл, словно поясняя что-то скорее себе, чем Джиллиан. — Никак не мог заставить ее играть ту роль, что придумал для неё. Она жила по своим собственным понятиям, а я не рассмотрел… Фостер поняла его, поняла что Кэл говорил о матери. — Мне думается, что ты давно простил ее. — Вопрос в том, простил ли я себя. — Твоей вины в том, что случилось нет. Но… — Джиллиан легким жестом прошлась по его волосам. — Все мы тащим с собой большой эмоциональный багаж. И когда уже думаем, что наконец распаковали его и разложили всё по полочкам, то оказывается, что ничего подобного не произошло и он по прежнему стоит на пороге спальни и встречает нас по утрам, готовый отправиться в очередное путешествие. — Твоя мать, мой отец…— она аккуратно убрала ладони Кэла со своей талии и на пару шагов отступила назад. — В нашей жизни всегда присутствует некая личность, которую мы будем винить в своих бедах или обвинять себя, что когда-то поступили неверно. А сейчас вызови такси и поезжай домой. Эмили тебя заждалась. Прими душ, выпей обезболивающее… — Слушаю и повинуюсь, доктор Фостер, — резко оборвал Кэл ее на полуслове, — но всё же позволь мне самому решить, что делать и куда ехать, мамочка. Последнее «мамочка» прозвучало издевательски мерзко. Грубость Кэла не удивила и не оскорбила Джиллиан, она знала насколько болезненно он реагирует на любое упоминание о самоубийстве матери. И до сих пор он избегал обсуждать эту ранящую его самолюбие тему. — Дело твоё. Она коротко разочарованно вздохнула, понимая, что вместо дома, Кэл может отправиться в бар и напиваться там до глубокой ночи. Быстро собрала медикаменты в коробку и отнесла в шкаф, когда закрывала дверку услышала тихий скрип и быстро обернулась, успев заметить мелькнувшую в коридоре сгорбленную спину, уходящего Лайтмана. — Спокойной ночи, Кэл. — Она взяла сумочку и погасла свет, — не так уж и много я прошу, просто будь осторожней и береги себя.