***
Сильный порыв ветра бросил в окно пожухлые листья, по стеклу забарабанили капли дождя. С тихим скрипом распахнулась входная дверь, стукнувшись об опрокинутый стул. По дому прокатила волна промозглого, влажного воздуха. Джиллиан вздрогнула и, приподняв голову, прислушалась, но ни гудения автомобильного мотора, ни звука шагов, только мерный шелест дождя. Они не передумают и не вернут Софи. Новая волна боли вызвала приступ отчаяния и высохшие было слезы снова затуманили глаза. — Алек, ну почему, ты мне нужен, ты мне так нужен… — всхлипывая, пробормотала Джиллиан и, поёжившись подтянула к животу колени, ее босые ступни заледенели, но холод это последнее, что сейчас ее волновало. Она не знала сколько прошло времени с того момента, когда в дверь позвонили и порог ее теплого и уютного дома переступили работник социальной службы и незнакомая неулыбчивая женщина, оказавшаяся адвокатом Лидии, биологической матери Софи в сопровождении двух копов и… Мысли о Лидии и ее матери вызывали неконтролируемый гнев, хотелось рычать, растерзать этих женщин… — Она изменила своё решение, — голос дамы из агентства по усыновлению звучал механически-заученно, ровно. Привычная к таким поворотам, она не смотрела в лицо Джиллиан, держала перед собой словно щит папку с документами. — По закону штата Делавэр биологическая мать, отдавшая ребенка на усыновление имеет право вернуть его…— женщина говорила что-то еще, но её слова утонули в каком-то жарком тумане, окутавшем Фостер, и на секунду ей почудилось, что прихожая вращается, хотелось провалиться под землю, закрыть глаза, а потом проснуться и обнаружить, что всё происходящее дурной сон. Ее оттеснили к стене и вся эта компания в угрюмом молчании пошагала по лестнице на второй этаж. В детскую! Понимание опалило огнем, и с пронзительным воплем: — Нет! Вы не посмеете! Она помчалась следом. — Алек! — сходя с ума от отчаяния и страха предстоящей потери, позвала Джиллиан мужа, не чуя под собой ног взлетев по лестнице. — Алек! Он стоял в коридоре, прижавшись к стене, безвольно опустив руки, и не тронулся с места, не попытался протестовать. Он просто ждал и смотрел, как собирали и уносили их дочь. Дальше в воспоминаниях какой-то провал, Джиллиан очнулась в комнате Софи когда та громко заплакала, оказавшись в чужих руках, и этот протестующий плачь, рвал душу в клочья, и еще долго звучал в ушах, отчаянно сопротивляющейся Джиллиан. Чьи-то крепкие руки удерживали ее пока адвокат и соцработник одевали Софи в чужой комбинезон и закутывали в чужое одеяло, не дали ей броситься вслед за уходящими женщинам, не позволили в последний раз прижать к себе, поцеловать бесконечно любимую, ставшую родной малышку. — Софи! Нет! Вы не имеете права. Не имеете… Получив свободу, она почти скатилась по лестнице, упала на пол, разбив колени в кровь, но застала в прихожей одного мужа. Не чувствуя боли, подбежала к нему, истерически закричав: — Алек, ну сделай же что-нибудь! Ты же мужчина! Он сделал шаг назад, едва она приблизилась, и посмотрел на неё отрешенным взглядом, шмыгнув носом. Господи, неужели он успел принять дозу? Оглушенная, эмоционально растерзанная Джиллиан смотрела, как Алек, ступая чуть ли не на цыпочках обошел валявшегося на полу плюшевого медведя, поправил очки, и потёр ладони о брюки, отрицательно покачал головой и хрипло выдавил: — Нет. Не могу. Не знаю, — слова ему давались с трудом, он их выталкивал из себя с натугой и, бешено вращал глазами, избегая зрительного контакта с Джиллиан. Уголок его рта подергивался, Алек медленно отступал назад, пока не уперся спиной в дверной косяк. На ощупь сдернул с вешалки пальто, схватил ключи с тумбочки и ринулся на выход. — Ты как-нибудь сама. Мне очень надо, и исчез за туманной моросью. — Не могу, Джилл. Последнее что расслышала она, прежде чем заработал автомобильный двигатель, раздался визг покрышек проскальзывающих по асфальту, и наступила тишина, сопровождаемая шелестом дождевых капель. Глядя в пустоту Джиллиан прошептала: — Алек, что с … — она пошатнулась, споткнувшись о мягкую игрушку и механически подняла ее. Ворсистый мех пощекотал пальцы и ладони, Джиллиан посмотрела бездумным взглядом на медведя, в его черные глаза-пуговицы. Ноги подкосились и она привалившись спиной к стене медленно сползла на пол, захлебываясь рыданиями. Три дня. Какие-то жалкие три дня и уже никто бы и никогда не посмел отнять у неё Софи. Как ни странно, но Джиллиан больше не сожалела об уходе Алека. Ей было легче от того, что свидетелями ее горя были только стены их некогда уютного и теплого дома. Она без стеснения плакала навзрыд долго и исступленно, пока не охрипла и наконец-то попыталась взять себя в руки. Но справиться с собой получалось плохо, а к боли и отчаянию добавилось чувство зависти к мужу, который скорее всего сбежал из дома, чтобы остаться в одиночестве и закрывшись в туалете придорожного бара, забыться, втягивая в себя очередную порцию белой дряни. Ведь как бы он не старался убедить Джиллиан, она знала, что даже появление в доме ребенка не отвадило его от пагубной страсти. Действительно, бывших наркоманов не бывает. Но сейчас ей это было безразлично. Сейчас, когда она оплакивала потерю дочери. Больше не ее дочери… Она вытянула перед собой руки, растопыренные пальцы мелко дрожали. Никогда, она больше никогда не возьмёт и не прижмёт к себе Софи. Из груди вырвался хрип и Джиллиан со всей силы стиснула кулаки и тут же размаха стукнула ими по полу, надеясь что физическая боль хоть немного облегчит душевную. Тишина наполняющая дом была осязаемой, живой. Она давила на плечи, окутывала вязким покрывалом тело сведенное судорогой боли. Холод безысходности достигали самых потаенных уголков выпотрошенной до основания души. Слез больше не было. Джиллиан лежала на полу в детской, крепко обняв и прижав к груди большого плюшевого медведя. Её пальцы судорожно вцепились в мягкий пушистый мех, славно пахнущий ребенком. Дыхание Фостер скорее напоминало хрип, воздух со свистом вырывался из тяжело вздымавшейся груди. Колючий ворс ковра, под горящей огнем щекой, пропитался солью слез, но глаза высохли и ослепли от долгих рыданий. Не осталось никаких мыслей, думать не получалось. Вся ее жизнь застыла как те фотографии, что были разбросаны на бежевом ковролине в опустевшей детской, где так недолго прожила крохотная девочка, которую Джиллиан трепетно называла «дочка». Она чувствовала себя совершенно опустошенной, словно от её души и тела осталась одна оболочка, пройдет еще немного времени и она растает, расползется от терзающей её боли. Где-то в глубине дома зазвонил мобильный. Он звенел и звенел, замолкал на несколько секунд и снова его тревожная трель раняще вспарывала тишину. Ну и пусть. Было такое чувство, что не осталось ни слов, ни сил, ни желания шевелиться. Она просто… просто не хотела больше ничего чувствовать, и меньше всего с кем-то говорить по телефону. Он словно согласился с ней и, звякнув еще пару раз, окончательно умолк. Джиллиан с огромным трудом поднялась на ноги. Как она сейчас там одна, без меня? Не думать о Софи было выше ее сил. Стоило только прикрыть глаза, и воспоминания снова и снова терзали душу. Как ей нравилось смотреть в широко распахнутые глазки дочери, касаться ее пушистых волосиков, прижимать малышку к себе Как та улыбалась, увидев свою маму. Больше не маму… Боль накатила с удвоенной силой, и Джиллиан задохнувшись, оперлась о стену коридора, пережидая пока немного полегчает. Она какое-то время переходила из комнаты в комнату, пыталась навести порядок в разгромленном доме. Только вещи валились из рук, и в какую бы сторону не пошла Джиллиан, она неизменно оказывалась в опустевшей детской. Детской где еще сегодня утром спала Софи, где лежали купленные с любовью и большими надеждами вещи, где они втроем проводили самые счастливые часы жизни, ощущая себя настоящей семьей. Слезы вновь потекли из глаз, боль с новой силой стиснула сердце, хриплый стон вырвался из пересохшего горла. На негнущихся ногах, она подошла к кроватке, взяла одеяло и уткнулась в него лицом вдыхая теплый, молочный запах впитавшийся в мягкую ткань. Запах ее неудавшегося материнства. Снова раздался телефонный звонок, резко выдернув ее из задумчивости, от чего Джиллиан вздрогнула, выронила одеяло, озираясь о сторонам. Кто-то отчаявшись дозвониться на мобильный вспомнил о существовании стационарного телефона. Телефон продолжал звонить, настаивая тем самым на том, чтобы она ответила. Джиллиан поплелась в коридор и посмотрела на мигающий индикатор вызова, оглянулась по сторонам в поисках трубки, не обнаружила ее, равнодушно пожала плечами и спустилась вниз. — Всё в порядке, со мной всё будет в порядке, — сказала она, овладев голосом, и кивнула, пытаясь убедить себя. Потянулась за пальто. — Всё будет хорошо, — она обулась и потуже завязала пояс. — Мне просто нужно немного подышать свежим воздухом и решить… Находиться одной в пустом доме, где буквально всё, каждая мелочь напоминали о Софи и, зная что тут больше никогда не раздастся детский плач, стало мучительно невыносимо. Не понимая куда и зачем она шла по пустынным улицам пригорода, пока ноги сами не привели ее на набережную, где она так часто гуляла с коляской. Пройдя по тротуару вдоль Потомака, Фостер остановилась у самой кромки в паре ярдов от ног плескалась тяжелая темная вода. Обычно ее успокаивало ленивое течение реки, но сегодня равномерное журчание воды, как никогда ранее, вызывало в ней мучительное, усиливающееся ощущение ничтожности своей жизни и всей ее бесперспективности. Она бродила по городу ни один час, тело ныло от усталости, одежда промокла, но Джиллиан было плевать на дискомфорт и меньше всего хотелось возвращаться домой. Полное физическое изнеможение, как правило, было лучшим средством от горьких мыслей. Но сегодня это не помогло. Она не могла перестать думать о Софи. Что с ней? Вовремя ли ее покормили? Она же боится когда ей в лицо попадает вода при купании…***
— Фостер, прекрати. Мы же договорились, — Кэл хмуро посмотрел на телефонную трубку, уже черт знает в какой раз выслушивая длинные гудки. — Ответь, не вынуждай меня отправиться к себе и выяснить почему ты не желаешь со мной говорить. Трубка полетела на стопку бумаг, не удержалась и свалилась на пол. Тишину кабинета нарушали долгие биип-биип-биип… Лайтман уставившись в пол, раскачивался с пятки на носок, размышляя что ему делать дальше. Не нравилось ему молчание Фостер, ох как не нравилось. Не в ее правилах игнорировать телефонные звонки. Тем более они условились, что на протяжении всего декретного отпуска она будет на связи и по мере необходимости консультировать дистанционно. А ему просто необходимо ее мнение. — Ладно, — буркнул Кэл. Покопался в развале бумаг на столе, выискивая нужную папку. Вытащил из ноута флеш карту с видео. — Тогда я навещу тебя, заодно и оценю насколько подросла Софи за последние две недели. Одной рукой захлопнул ноутбук, другой рывком сдернул со спинки стула пальто и, всовывая на ходу руки в рукава, размашисто зашагал к выходу. Столкнувшись в коридоре с Анной коротко бросил: — Остаешься за старшую. — Но, доктор Лайтман… — Никаких "но". Справишься. Должен прийти этот, — Кэл неопределенно повертел в воздухе рукой, — пусть посидит в зале совещаний. Я скоро буду. — А как же?.. — спросила Анна спину быстро удаляющегося шефа. — Как-нибудь, — ответил Кэл не поворачиваясь. Уже в лифте, безуспешно набирая раз в пятнадцатый номер Фостер, он ощутил сосущее чувство тревоги, засевшее где-то под рёбрами. Ее молчание напрягало. Нехорошо всё это. Нехорошо. Чем ближе он подъезжал к дому Фостер, тем сильнее давил на газ, рискуя попасться на глаза патрульных. Но нервное напряжение усиливалось с каждой минутой. Брошенный на пассажирское сиденье мобильник упорно твердил, что абонент либо выключил телефон, либо находится вне зоны действия сети. Под шинами тоскливо проскрипел гравий подъездной аллеи, через лобовое стекло Кэл смог рассмотреть дом Фостер. Открытая на распашку входная дверь. Серебристый «вольво» Фостер криво припаркованный около въезда в гараж. Сердце пропустило удар и, резко дав по тормозам, Лайтман выскочил из еще не остановившейся машины. — Фостер! — он взлетел по порогам, вбегая в прихожую и наткнулся на опрокинутый стул. Пинком ноги отшвырнул его с дороги и, теряя самообладание, проорал еще раз: — Фостер! Джиллиан! Алек! Его голос эхом прокатился по дому. Только где-то наверху что-то упало. Кэл сделал пару шагов, как по лестнице запрыгал трехцветный мячик и стукнувшись о ботинки, отскочил к стене и снова вернулся к ногам Кэла. Лайтман уставился на яркую игрушку, пробормотав едва слышно: — Фостер, ты меня пугаешь. Где ты? Что случилось? Перешагнул мячик и, тяжело ступая, поднялся по лестнице. Ему хватило пары минут, чтобы обойти дом и удостовериться, что он пуст. С нарастающим беспокойством выскочил на крыльцо и замер, не зная куда двигаться дальше. Сомнений не оставалось — здесь произошло что-то нехорошее. Дерьмовое. Но куда все пропали? Что-то случилось с Софи? Заболела? Увезли в больницу? Но что-то подсказывало Кэлу, что в этом случае Фостер не стала бы отключать телефон и прятаться от него. Тогда что же? Ну, не отправилась же она с ребенком гулять в такую погоду, забыв телефон дома? Кэл скептически фыркнул. А если и так, то где тогда ее гребаный муж? Вроде бы в Госдепе суббота выходной день. Лайтман поежился, проводя ладонью по лицу. Заметно похолодало, и срывающиеся с неба капли дождя, превращались в льдинки больно жаля кожу. Стянувший внутренности холодный узел разрастался, тревога липкой змеёй заползла за воротник, вызывая тошнотворный страх. Всё это было неправильно. Ужасно неправильно. Особенно вон тот идеальный порядок в детской комнате посреди общего разгрома в доме. — Алек, может ты мне ответишь? — Кэл поморщился, вытащил из кармана мобильный и начал листать список контактов. — Должен же он что-то знать. Софи как никак его дочь. Равнодушный механический голос ответил: — Данный номер не обслуживается. — Мать, твою, — прорычал Кэл. — Напыщенный ублюдок! — зло припечатал непутевого мужа Фостер и снова попытался ей дозвониться. Бесполезно. Крайне редко случалось, когда он оказывался в ситуации, когда ощущал себя настолько беспомощным и не знал что делать. Сейчас, стоя на крыльце дома Фостер, Кэл был в полном замешательстве. В какую сторону двигаться дальше. В полицию? Обзванивать больницы?.. А может он зря паникует? И Джиллиан вместе с мужем и ребенком уехали… Куда бы они могли так спешно отправиться? Ну, например, к родителям этого недоумка Алека. Угу! И оставили дом открытым и… вот всё это… Кэл оглянулся. Всегда приветливый, с белыми ставнями и открытой террасой вдоль второго этажа, коттедж выглядел угрюмым и мрачным. Заброшенным. Бездействие угнетало. Лайтман, игнорируя начавшийся дождь со снегом, прошелся по участку, заглянул во внутренний двор и вернулся к машине. Он решил сначала проехаться по любимым местам Джиллиан, где она бегала, если выдавались свободные пара часов, а в последнее время гуляла с коляской. Он просто не мог думать о чем-то плохом. Не в этот раз. Он снова вернулся в дом. Связка ключей, которую он миллион раз видел в руках Фостер, лежала на деревянном блюде, стоящем на тумбочке для обуви. Сдерживая самого себя, Кэл медленно кружил на машине по тихим улочкам старого города, понимая насколько глупо и нерационально его поведение. Но разве о его поступки можно назвать осмысленными? Перед глазами проплыла узкая полоска зеленой зоны: растрепанные ветром туи, замерший на зиму фонтан и… — Фостер? — спросил Кэл у самого себя и тут же резко дал по тормозам. Ехавшая следом новенькая и сверкающая лаком «Ауди» каким-то чудом не чмокнула его «Приус» в заницу, останоившись в паре дюймов. Через лобовое стекло «немки» Кэл рассмотрел испуганное лицо барышни, вцепившейся в руль, и подумал какими эпитетами она наградит его через пару минут, когда отойдет от шока. Вот только ему было плевать что там подумает о нем неизвестная девица. Он уже быстро шел, шлепая по лужам и, не глядя себе под ноги, пытаясь рассмотреть сгорбленную женскую фигуру, примостившуюся на краю лавочки под раскидистой кроной могучего каштана. — Фостер! — сомнений больше не осталось и Кэл с бешено колотящимя сердцем сорвался на бег. — Фостер, что ты тут делаешь? Она никак не прореагировала на его вопрос. — Господи, Джиллиан. Что случилось? — он положил ладонь ей на плечо, а она так и не шелохнулась. Промокшая насквозь, с мокрыми прядями волос, неопрятно облепившими лоб и щеки, застывшая, словно каменное изваяние, она сидела съежившись, засунув ладони между колен и, глядя куда-то в пространство. — Ответь, милая. Джиллиан. Он коснулся тыльной стороной ладони ее щеки и вздрогнул. — Да ты же замерзла. Что происходит, Джилл? Он сдернул с себя пальто, накинул его на плечи Фостер и легонько ее встряхнул. Услышал, как она сглотнула и всё так же не поднимая головы ответила низким осипшим голосом: — Ее больше нет… — Кого? — Кэла бросило в жар. — Софи? Она что?.. — Нет, — Джиллиан замотала головой, коротко всхлипнула, — они ее забрали. Три дня. Мне не хватило каких-то трех дней. И тогда… — она снова всхлипнула, — ну почему, почему это случилось со мной? Что я такого совершила дурного? — она была не в силах произнести хотя бы еще одно слово, слезы хлынули из глаз при воспоминании, как Софи закутанную в чужое одеяло, уносили из дома, уносили, выхватив из материнских рук. Отобрав, как игрушку, которую дали поиграть на время. Она посмотрела на Кэла. Он попытался её прочесть и почти потерпел крах. На ее лице не отражалось ничего кроме боли и чего-то еще…чего-то куда более серьезного и страшного, чего-то, что она постаралась скрыть глубоко внутри себя. — Я бы сделала всё что угодно, лишь бы вернуть её домой. Я хочу её вернуть, Кэл. По щекам Фостер вперемешку с каплями тающего снега потекли слезы. Он поперхнулся, заглотив холодный воздух. Кэл хорошо помнил условия удочерения о которых ему рассказывал Фостер: в течение шестидесяти дней биологическая мать могла забрать ребенка из приёмной семьи. Смотреть на Джиллиан было больно, но разве можно соразмерить его боль с болью, что испытывала сейчас она. Мерзкое чувство бессилия, вызвало тошноту. Он не мог ей ничем помочь. Мучительно сложно осознать, что у Фостер отобрали ребенка. Ребенка, которого она так отчаянно ждала и любила. Он даже и не пытался представить какие чувства он мог бы испытать, если бы вдруг у него отняли Эмили. Непереносимо. — Джиллиан, дорогая… Он опустился на мокрую скамейку рядом с ней и обнял Фостер крепко прижимая к себе, и ощущая как она дрожит в его руках. — Ты вся заледенела, милая. Пойдем в машину. Она тут неподалеку. Тебе надо согреться иначе простудишься. — Какая разница, разве теперь это имеет какое-то значение. Кэл хотел ответить, что имеет и очень большое, но вместо это лишь еще крепче притянул ее к груди. — Лидия… она вот так просто взяла и передумала. Вдруг захотела вернуть нашу малышку себе. И ей плевать на то, что Софи стала уже моей, нашей. Она просто захотела…и Софи отобрали у меня. Отобрали. Она вытянула перед собой руки, раскрыв ладони. — Больше никогда я не смогу ее… Она не могла больше сказать ни слова, но не из-за слез, а от вскипевшей в ней ярости. — Словно игрушку. Дали на время позабавиться и отобрали. — Мне жаль. Мне безумно жаль, что так случилось, — бормотал Кэл, всё так же обнимая Джиллиан и прижимая к себе и тихонько покачивая, чувствуя, что сам начинает дрожать. Дождь кончися, но трикотажная рубашка Кэла промокла и прилипла к спине. Пронизывающий ветер продувал его до костей и срывающийся с неба снег таял и стекал ледяными каплями за шиворот. И Кэл понимал, что еще несколько минут и они с Фостер по большой вероятности следующие пару недель проведут в госпитале с воспалением легких. — А где Алек? — задал Кэл давно мучивший его вопрос. Почему она одна и куда провалился этот слизняк Алек. Какого черта он не рядом с женой, которая без ума от горя и нуждается в утешении. Фостер сжалась в его руках и сделала попытку освободиться. — Алек… Ему было очень сложно. Он же так любил Софи. Мы по разному переживаем случившееся. Даже сейчас, она защищала своего никчёмного мужа. И в этот момент Кэл почувствовал, как его начинает захлестывать ярость — конечно же, Алек сбежал, этот слабовольный ублюдок. Если бы Фостер имела возможность посмотреть в лицо Кэлу, то поняла бы насколько презирает он Алека и как взбешен его поведением. Стиснув губы, он внутренне боролся с тем чтобы не высказать всё то, что он думает о ее муже и не причинить ей новую боль. Рубашка поло плохо защищала от пронизывающего ветра и дождя, Кэл замёрз так, что казалось холод пробрался в самое нутро, сковывая даже кости. Он не чувствовал ног, а задница превратилась в два куска льда. — Хватит, Джиллиан. Это добром не кончится. Мы оба скоро превратимся в сосульки. Он поднялся на ноги и протянул Фостер руки, когда та отрицательно помотала головой. — Ты иди. Не надо со мной нянчится. — Нет уж, дорогая. Ты не в себе. Я тебя одну не оставлю. Он замёрз так, что язык плохо ворочался и плохо чувствовал онемевшие губы. — Давай, поднимайся, Джилл. Нам надо как можно скорее в тепло. — Прекрати! — она всхлипнула. — Мне не нужен сопровождающий. И перестань решать за меня, я сама могу решить что мне нужно. — Не в этот раз. Он сдернул ее со скамьи и, обхватив за талию увлек за собой. Подойдя к машине, Фостер внезапно снова засопротивлялась. — Только не домой. Глянув ей в лицо, Кэл горько усмехнулся. — Ладно. Может ко мне?***
Закутавшись в шерстяные пледы они сидели на диване в гостиной у Кэла, освещенные мерцающим экраном телевизора. Пощелкав пультом, Лайтман оставил попытку найти что-то подходящее для просмотра, но в итоге выключил звук и больше не обращал внимания на картинку. Фостер с еще большим безразличием отнеслась к тому, что показывали по ТВ. Она казалась полностью погруженной в свои невеселые мысли, но уже больше не походила на ледяную статую, посиневшую от холода. Кэлу удалось влить в неё щедрую порцию виски и этим же виски растереть заледеневшие ступни. Сейчас она держала в ладонях чашку с густым горячим шоколадом — единственное на что согласилась Фостер — и по мнению Кэла, его хотя бы относительно можно было назвать едой. Щеки Джиллиан раскраснелись от тепла, в широко распахнутых глазах отражались огоньки пламени, горящего в камине. Она всё ещё изредка судорожно вздыхала, но плакать перестала лишь механически подносила к потрескавшимся губам чашку и делала небольшие глотки шоколада. Умение молчать. Это было одно из многочисленных качеств Кэла, которые Джиллиан особенно ценила. Она могла с ним не только говорить, но и вот так сидеть безмолвно рядом, при этом молчание не становилось обременительным или тягостным. Он точно чувствовал, хочет ли она о чем-то поговорить ли ей просто нужно его молчаливое общество. Выпростав руку из-под пледа, она нашарила ладонь Кэла и стиснула его пальцы. — Спасибо, — сказала она тихо. — За что? — За то, что ты есть. Он улыбнулся той улыбкой, которую она так любила. — Я могу только ответить тем же самым, — прошептал он, и крепко обнял ее.Она прижалась к нему и почувствовала его губы на своих волосах. И сразу стало значительно легче. Ледяной ком отчаяния, не дающий глубоко вздохнуть начал медленно таять.