crossroad

      Джин хлопает дверью машины так оглушительно, что невольно стыдно перед техникой — она ни в чем не провинилась.       Просто его бесит сама ситуация, которую он наблюдает из года в год: все его изгнания демонов перекрестка всегда сводятся к спасанию тупых бесхребетных людей, чтобы те не совершали ошибок, о которых пожалеют.       И все жалеют, непременно. Не было на памяти Джина тех, кто не жалел бы. Жить красиво и радоваться своей мечте — соблазн большой настолько, насколько же огромный самообман. Когда предлагают его вот так просто, никто никогда не думает о плате: подумаешь, душа, десять лет жизни — это ведь целая жизнь, как говорят своим жертвам демоны. Но эти десять лет пролетают незаметно, и только когда приходит час возвращать долги, люди задумываются о последствиях — никто не хочет умирать. У кого-то слава, у кого-то страсть, у кого-то любимая семья или дело всей жизни, и никто не хочет ничего бросать. Уходить вот так, когда жизнь пришла в норму, слишком больно.       Джин знал только одного отбитого, кто ушел сам и не жалел.       Когда-то у него был друг, старше его на несколько лет. Сам Джин тогда только начинал работать самостоятельно — он в подростковом возрасте был не особо контактный с людьми, потому и партнера себе не нашел, даже с возрастом, когда стал проще и смелее. Кюхён нашел его сам, когда наставник отправил Джина за головой вампира, а там оказался перевертыш, бывший не по силам молодому на тот момент охотнику. Кюхён помог ему, появился из ниоткуда и решил, что Джин — отличный парень, чтобы досаждать ему ближайшие десять лет. Или сколько ему оставалось, если не брать в расчет прожитое?       У Джина все хорошо с доверием, и он любит знакомиться с людьми, но сам не знает, в чем заключается его скованность — какие у нее причины, чтобы вообще быть? Отчасти он списывает это на весомую детскую травму, отчасти на периоды взросления и немного на неуверенность в себе, которая не покидает его с момента, как жизнь поменяла направление в мистическое русло.       Кюхён стал тем, кому он полностью доверился, открылся, в чьем присутствии чувствовал себя свободно — он разговорил его, вытащил из хрупкой скорлупки собственного мирка и новым течением влился в его жизнь. К тому же Кюхён, будучи старше и имея больше охотничьего опыта, был очень продуктивен как напарник — он сыграл большую роль в развитии Джина как профессионала.       Возраст не играл особой роли; пара лет — не такое уж великое значение, Джин даже не называл его «хён», ведь сам же Кюхён и привил ему это неприятие обращений родной страны. Кюхён научил его не загонять себя в рамки социальных статусов и не делить людей по каким-то критериям — строить свое отношение к другим исходя из характера и называть так, как они того заслуживают.       Так Кюхён имел наглость называть прогнивших взрослых мудаками, но уважительно обращался к тем, кого считал примером.       Поначалу Джин не мог понять этого, но после привык. С кем поведешься, от того и наберешься.       Привязываться к людям, имея такую опасную профессию, критично и рискованно. Самая большая потеря для охотника — это его напарник. Потерять напарника боятся все, ведь это тот самый человек, который знает тебя наизусть, раз работает с тобой в команде больше года. Близких людей у охотников немного, тем более если отсутствует семья или, как у Джина, имеются проблемы с коммуникацией.       Джин всегда боялся этого, но надеялся, что потери обойдут их с Кюхёном стороной. Разве этот человек даст убить себя так просто? Они выбирались из гнезда вампиров, попадали в ловушки к демонам, выкручивались без оружия в борьбе с вендиго в какой-то глуши, он даже видел сирену и банши, таскаясь с Кюхёном по разным городам, пока старший искал приключений на свою душу. Джин видел огромное количество существ, о существовании которых слышал лишь со слов, да и те были неправдоподобными. Он лично видел их своими глазами, записывал в дневник и помогал Кюхёну убивать этих тварей.       Кюхён был самый живучий и приставучий, как таракан, Джин не имел представления, что надо сделать, чтобы подкрасться к нему и убить.        В тридцать три по его душу пришли адские псы, и Джин узнал об этом только в ту неделю, когда собаки уже начали охотиться. Только после стольких лет дружбы Кюхён ему рассказал, что еще в возрасте Джина должен был умереть от лейкемии, но не мог оставить младшую сестру расти в одиночку без родителей, из-за чего и заключил сделку с демоном.       Джин искал лазейки, надеялся разорвать контракт, аннулировать, зарылся в книги с головой и поднял все свои имеющиеся связи на предмет побега от адских псов. Он просил дать ему время, потому что до дрожи не хотел терять снова — не на его глазах и не с его бездействием.       Кюхён всегда улыбался и этим же заражал Джина. Он смотрел на мир взглядом «что есть, то есть, находи причины радоваться, пока живешь». Наверное, свой след на нем оставила смертельная болезнь, с которой он прожил несколько лет, медленно угасая и теряя себя, пока не дошел до критической точки, где жить осталось всего ничего. Кюхён любил смеяться без повода и улыбаться особенно искренне, когда все было максимально плохо, Кюхён научил его быть уверенным в своей работе, даже если Джин так и остался не до конца уверенным в себе.       Кюхён был его первым и самым лучшим другом, его новым учителем и напарником. Он пробыл в жизни Джина недолго, но останется в его памяти навсегда.       Люди, после ухода которых не сдерживаются слезы, и есть те, кто никогда не покинет сердце.       Кюхён был чертовым психом с манией на приключения, но при этом был мудрее многих старших, и сердце его было открыто для всех.        Это был единственный человек, кто, уходя, сам пустил себе пулю в лоб и уходил счастливым. Таким его Джин и запомнил.       Джин надеется встретить этого гада однажды и дать хорошую оплеуху за такую выходку. Ад еще по струнке у Кюхёна ходить будет — не завидует Джин преисподней. Он не удивится, если однажды увидит этого придурка королем.       Поэтому Джин относится к этому так — его воспитывали два человека и оба говорили, что нет ничего важнее жизни и целостности. Люди не понимают ценности жизни и себя — они не знают, на что способны, пока топятся в жалости к собственному существованию. У них миллион возможностей, и безвыходные положения лишь у единиц, да и все равно Джин никому не пожелает гореть в аду до скончания веков. Что сложного в том, чтобы просто работать?       Но люди не могут сами добиваться своих целей и ищут легкие обходные пути вместо того, чтобы поднимать свои жопы и рвать их ради своей мечты. К тому же еще и добавляют Джину кучу ненужной работы — ходить потом, изгонять этих перекресточных паразитов, как будто у него дел других нет.       В глубине души Сокджин надеется, что этот парень все-таки сделает правильный выбор. Ему хочется верить, что этим вечером он не зря оказался под мостом, что не просто так решил остаться и постоять на берегу, посчитать звезды и словить спокойствия в суете своих ночных будней. Правда, надумался до новых неприятностей.       Он пришел туда изначально за поимкой одного вампира из разбушевавшейся стаи, которая резко начала совать свои клыки во все, что движется и пахнет человеком. Только вот досада, вампир оказался свеженьким и совсем новым, а пытаться из этих дружков выпытать какие-то человеческие слова, когда они голодные, приравнивается к попыткам просить крокодила принять вегетарианство. Поэтому пришлось просто убить парня, иначе он убил бы Джина первым.       Он не ожидал, что кто-то нарушит его уединение, когда мыслями отдыхал от всей мистической чертовщины Соннама. Он в целом не очень рад вернуться в родную страну, так еще работы тут накопилось выше крыши — он спать на неделе успевает около пяти часов.       И это было очень забавное зрелище: смотреть, как какой-то парень мало того что активно косячит в черчении пентаграммы, так еще и его экзорцизм был по звучанию на уровне джиновского английского пару лет назад — хотя акцент на этом адском языке у Сокджина до сих пор остался.       — Пф, придурок, он же понимает, что у него уже ничего не получится? — Джин смотрел, как парень чертит символы шиворот-навыворот, и уже визуально видел, что кость у него в руках явно не кошачья. — Боже, какая шикарная дикция латыни. Так он быстрее чупакабру призовет, а не демона изгонит.       Он беззвучно смеялся, потому что трехэтажные маты и кряхтение сбоку выглядели глупо, но Джин понимал, что этот дружок собирается делать со всем этим добром, а это уже было не так весело. И, глядя на этого парня, Джин не хотел, чтобы тот совершал ошибку.       У Джина есть свое прошлое, которое он любит вспоминать до определенного момента. Охотниками от хорошей жизни не становятся. Если это не семейное дело, то либо мстят за свою семью, либо им уже нечего терять.       Четырнадцать лет назад, когда он был двенадцатилетним беззаботным ребенком, его жизнь была одной из лучших, о какой только могут мечтать дети в его возрасте. Это была обычная семья, самые стандартные будни, и его все это устраивало. Ему нравились пресловутые семейные выходные, готовить с мамой кексы по пятницам и мешать отцу в гараже возиться с машиной — он сам всегда был в плох в механике и технике. Ему нравилось со старшим братом играть в бейсбол на заднем дворе — без Доёна он тогда вообще не представлял жизни.       Доён стремился быть артистом и уделял безумно много времени тренировкам, учебе и практике. Постоянно был занят и что-то делал, как будто понятий «спать» и «отдыхать» для него не существовало. Джин, будучи помладше, думал, что он на батарейках работает.       — Я отдыхаю, занимаясь тем, что нравится, — кажется, так он говорил.       К тому же, несмотря на занятость, он всегда находил время для Джина и учил его чему-то новому. Доён умел многое, не только в плане искусства, творчества и танцев — он много знал, и день, проведенный с братом, для Джина был иногда продуктивнее и познавательнее, чем неделя в школе.       По мнению родителей, Доён, конечно, не был лучшим примером для младшего сына, но брата круче Джин не мог и просить. Он и его стремления могли быть основой для трех томов с пособием по упорству и старательности.       У Джина была обычная жизнь, где он ходил в школу и радовал успехами родителей, его любила семья, и у него был кумир в виде собственного брата. У него были мечты и планы на будущее, где он попробовал себя на каком-нибудь прослушивании, потому что общение с музыкальным братом не прошло даром, и если бы не вышло — метил в медицину, которую уже тогда считал чем-то интересным.       У Джина была хорошая жизнь, но судьбу не волновали его планы.       Сверхъестественное не волновали его планы.       Он возвращался домой поздно, даже очень — засиделся у своего репетитора, ведь тот жил буквально на другом конце улицы. Мужчина все рвался проводить, пока Джин продолжал хвалиться, что сам вполне может пройти сто метров без сопровождения. Сейчас не жалеет. Одной жертвой меньше.       Уже издалека дом встретил его темными окнами вместо привычных силуэтов за стеклом, где его обычно могла высматривать мама. Двор за невысоким забором тоже пустовал, что тоже странно для бродящего там по выходным отца.       Было подозрительно тихо — всегда был какой-то шум или хотя бы обычные вещи вроде радио и телевизора давали о себе знать. Куда-то ушли?       Джин как сейчас помнит, как незапертая дверь буквально сама открылась перед ним, а выключатель отказывался включать свет. Вся атмосфера дома была пропитана звенящей тишиной и угрозой — она веяла со всех сторон. Джин всматривался в темноту, и это было то самое чувство, когда на себе ощущаешь опасность, взгляд; невесомое присутствие чего-то чужого давило сверху.       Липкий страх растекался по внутренностям, когда он делал шаги в сторону лестницы на второй этаж. Он прошел мимо гостиной, где все стояло как обычно, нетронутое, но только визуально — не видно того, что прячется по углам.       Дверь в комнату родителей была открыта, и там мелькала тень. Джин шел бесшумно, надеясь, что им просто обесточили дом за неуплату или их счетчик замкнуло, и отец теперь ходит по дому в поисках инструментов, пока отправил маму погостить к подруге. Джину хотелось надеяться, но он продолжал идти к распахнутой двери, понимая, что счетчики тут ни при чем. Понимал, а верить не хотел.        Белые стены усыпаны кровавыми пятнами, в комнате разруха, и у самой кровати в неестественной позе лежит искореженное тело, чьего лица не видно из-под кровати. Но Джин даже на карнавале узнавал свою маму в огромной лисьей маске — без затруднений узнал и сейчас.       Спиной к нему стоял человек, что ковырялся в выпотрошенном теле его отца с характерным хлюпающим звуком, пока по полу растекались темные кровавые лужи.       До Джина постепенно доходит опасность сложившейся ситуации, и инстинкты твердят уносить ноги, но он спотыкается, половица под ним скрипит, и человек замирает. Медленно, как в глупых папиных ужастиках, его голова поворачивается, являя перемазанное кровью лицо, где выделялись лишь белесые зубы-клыки.       Джин не успевает сообразить, когда кидаются на него, но дверь захлопывается перед самым носом; было слышно, как существо врезалось в деревянную поверхность и билось, царапалось, явно продираясь через дверь, как крысы в раскаленном котле.       — Пошли, быстро!       За руку брат потащил его на первый этаж, где только сейчас он замечает около гостевой комнаты ошметки от их собаки, которых не было видно из гостиной. Доён запихивает его в скрытый в стене шкаф и встряхивает за плечи.       — Сиди тут тихо, пока не приедет полиция, понял? — говорит он перед тем, как закрыть дверцы, — ты понял?!       Джин кивает, и брат закрывает деревянные панели, оставляя для обзора только маленькую дыру в одной из них. Стоит Доёну спрятать Джина, как хлипкая дверь слетает с петель, и человек вальяжно заходит в комнату, тут же атакуя.       Все, что мог Джин — зажимать рот рукой и молча смотреть, потому что ему сказали молчать. Слушаться старших было единственным, на что было способно его оцепеневшее тело, и слова о молчании крутились в голове, словно мантра. Доён сказал сидеть тихо, и Джин неосознанно сжимал зубы так сильно, что сводило челюсть. Он сам себе тогда сказал, что не пискнет, потому что так сказал брат.       Которого завалили на пол и драли за плечо.       Среди криков и рычаний Джин услышал тяжелые быстрые шаги и надеялся, что это полицейские наконец приехали и сейчас разберутся с этим неадекватным психом, спасут родителей и брата, но в комнату ворвались не полицейские.       Раздался приглушенный выстрел, и существо резко дернулось, оборачиваясь на стрелявшего мужчину. Тот на пробу раскрутил в руке мачете, делая рывок вперед. Несколько раз его самого едва не задели клацающие буквально в паре миллиметров от его рук зубы, но он вовремя бил зверя под дых и откидывал в сторону. Мужчина оглушил его сзади метким ударом лезвия под колени и, когда зверь перед ним упал ниц, одним ровным движением мачете он снес голову с его плеч.       На этом моменте Джин вывалился из шкафа, намереваясь с ликованием кинуться к брату, но был пойман за ворот этим человеком.       — Не подходи к нему, — сказал он, сжимая руку на вороте у Джина крепче, держа как котенка за шкирку, будто зная, что тот будет дергаться и вырываться, когда сообразит, в чем дело.       Джин посмотрел на Доёна, и плечо у того было разодрано до мяса, но не выпотрошено, как у его родителей — просто шипящая рана, истекающая черной кровью. Дышал брат тяжело и резко, хватаясь за пораженный участок тела, и заходился кашлем с кровавыми каплями. И Джин осознал тогда, что происходит. Просто догадался, потому что не глупый и смотрел слишком много ужастиков.       — Да, Джин, не подходи, — сипел Доён, улыбаясь черной улыбкой, он пытался выглядеть естественно, будто не происходило ничего из того, что было пару минут назад. — Я сейчас не в лучшей форме, чтобы контролировать себя.       — У вас есть родственники? — коротко спросил мужчина, крепко держа Джина рядом с собой.       — Нет, — Доёну было тяжело говорить и сохранять остатки человеческого рассудка, когда у него внутри уже начались изменения, — он останется один. Не оставляйте его.       — Хён, — Джин тогда вдруг отмер, и состояние аффекта отпустило, уступая место панике, — хён, ты что такое говоришь? Ты ведь жив, все же хорошо?       — Конечно, Джин, все хорошо, — Доён улыбался ему, но мелко подрагивал, старался держать себя в руках, а у самого на глазах стояли слезы, держать которые сейчас он не в силах, — но тебе придется дальше пожить с этим мужчиной, хорошо? Он присмотрит за тобой, ты не будешь сослан к приемным родителям, просто слушайся его, договорились?       — Хён, почему я буду жить с ним? Почему не с тобой? — у Джина начиналась истерика, и оба взрослых это понимали, поэтому Доён посмотрел в глаза мужчине, позволившему ему спасти брата и, скорее всего, человеку, который заменит Джину всех их.       — Защитите его, пожалуйста. Не отдавайте чужим людям, я прошу вас…       — Ладно, — он прервал доёновскую речь, потому что видел, что время на исходе, и скоро тот не сможет говорить. — Мне все равно было скучно одному.       — Кажется, вы поладите, — Доён закашлялся на своих шутках, и в глазах у мужчины мелькнуло сочувствие, а на лице на секунду скользнула улыбка. — Пора с этим заканчивать.       — Эй, парень, — мужчина кидает ему медный пенни, тот приземляется прямо около ладони, — зажми в зубах.       Джин дергается, но его развернули на сто восемьдесят градусов, когда раздался гулкий хлопок удара лезвия о стену.       Последнее, что он видел перед тем, как голова глухо стукнулась о пол - Доён ему улыбался. И плакал.       Сейчас Джин знает, что его семья стала жертвой нахцерера. Сейчас он благодарен Шивону, без которого бы вряд ли смог встать на ноги и жить нормально после всего этого. Сейчас понимает все и способен даже на большее, но если бы он знал, что тем вечером в их город ворвется нахцерер, он бы согласился на семейную поездку и отказался от всех соревнований, из-за которых по его отказу семья осталась дома.       Он не винит Шивона, хотя тот по пьяни как-то раз сам сказал, что все еще чувствует вину перед Джином за то, что не успел прийти вовремя и упустил эту тварь несколькими днями ранее, но сам Сокджин никогда не винил его. Возможно, первые пару недель — но это было так давно, и он был ребенком, потерявшим всю семью, вырванным из нормальной жизни. Ему было простительно искать виноватых.       Шивон стал для него вторым отцом. Жизнь Сокджина разделилась на «до» и «после», и «после» у него не было семьи и не было той жизни. Для него закрыто будущее артиста и врача, потому что невозможно жить со знанием того, что по земле бродит нечисть всех сортов, и неизвестно, когда ты можешь стать ее жертвой. Поэтому, хотел он того или нет, ему нужно было привыкать к тому, что у него нет ничего.       Первое время он чувствовал себя брошенным и преданным. Ненавидел жизнь и ненавидел всех — грубил Шивону, устраивал эксцессы в школе и доставлял много проблем своим поведением. Из ребенка мечты и гордости родителей превратился в ходячий шар злобы и обиды, с головой его крыло желание отомстить.       И он бы сам вырос безжалостным убийцей, если бы Шивон не вправлял ему мозги на место.       Пререкался с Джином еще покруче самого ребенка, хотя сам вдвое старше. Позволял Джину истерить и уходить куда-то на пустыри, чтобы тот остыл, а сам потом шел следом за подавленным ребенком и садился рядом молча, сидел и не давал сгнить в одиночестве. Шивон знал, на что подписывается, и был готов к тому, что подобрал большую проблему, но точно не был готов ко всем прелестям воспитания. Джин доставил ему кучу головной боли.       Постепенно его отпускало. У охотников тоже есть свои будни и рутина, своя обыденность и жизнь, которой они живут. Шивон показал ему эту обыденность, затягивая ребенка в новый мир, хотя и не был уверен, правильно ли поступает. Но на его совести было воспитание человека, и если для возвращения Джина из одержимости местью нужно было увлечь его охотой — он готов был нести за это ответственность, потому что, по крайней мере, сделает из ребенка человека, а не монстра.       Но то, что он принял Шивона как свою новую семью и начал вести себя адекватно, не говорит о том, что он не собирался отомстить. Тогда Шивон не успел забрать голову, и под шумок нахцерер смылся из их дома. Он жил с мыслью, что однажды все-таки эта тварь попадется ему под руку, и он пропустит ее голову через мясорубку.       Так, собственно, и было. Когда ему исполнилось восемнадцать, Шивон дал ему медный пенни и наводки, где искать монстра, лишившего Джина семьи. Где лежит оружие, Джин знал, как бороться с монстрами уже тоже был просвещен, поэтому молча взял сумку и уехал на неделю.       Это не было чем-то особенным. Он не упивался моментом убийства и не был кровожадным. Просто молча выследил и убил зверя, который выбирал себе новый дом — новую жертву, семью, которую бы стер с лица земли. Он сделал это молча и хладнокровно, но с особо прилагаемой силой.       Джин был тем, кто мстил за свою семью, а теперь в числе тех, кому нечего терять. Потому что охотниками не становятся от хорошей жизни.       Иногда Джину кажется, что лучше бы этих воспоминаний у него не стало — было бы здорово стереть их и больше не чувствовать разочарования внутри от всего того, что могло бы быть, но уже не будет. Он тут же мысленно дает себе отрезвляющий подзатыльник. Даже если сейчас от этих воспоминаний ему больно, это все равно вызывает улыбку у него на лице — это повод для гордости.       Помнить, что однажды у него была красивая мать, умный отец и талантливый брат — помнить, что у него была хорошая жизнь и многообещающее будущее. Что у него были хобби, были увлечения и цели, что однажды его мысли о профессии занимали место по важности наравне с экзаменами, а самой большой проблемой был плохо написанный тест. Эта жизнь — его гордость.       Этот парень напомнил ему Доёна. Даже мечты у них одинаковые, и Джин уверен, что парень перед ним талантливый, хотя видит его впервые. По нему видно, что он не глупый и явно умеет делать то, что делает, но почему-то не хочет быть чуточку упорным. Или хочет, даже может, но ненадолго сорвался с терпения. Поэтому Джин не хотел, чтобы он жалел, если может все сам. Он хочет, чтобы обычная жизнь этого парня стала крутой. Такой же, как он сам выглядит.       Знакомые маты, и Джин оборачивается, видя, как его недо-призыватель идет вдоль по улице, посылая «к хуям всю эту демоническую хуйню» и, кажется, его выводы о нем были верными. Все-таки не призвал.       Вот только стоит его новому знакомому завернуть дальше по улице, как из тени выходит новая фигура, смотря рэперу вслед. Джин слегка подается вперед, присматриваясь к горящим в темноте глазам и смотрит, как фигура незаметно идет в ту же сторону. Что ж, кажется, что нормальная жизнь для рэпера скоро закончится.       — Тупые кровопийцы, — цокает Джин, заводя мотор, — уже не отличают охотника от обычного человека. Даже от разумной нечисти одни проблемы.