Уголёк

— О, справедливость на этом свете — не тот товар, что хорошо продаётся, — прозвучал в конюшне другой голос. На двери стойла, возникнув волшебным образом, примостился совершенно удивительный человечек — золотоглазый, золотокожий, с золотом в тёмных, с проседью кудрях, и даже пряжки на узконосых туфлях были золотыми. Подвижное лицо человечка нельзя было назвать ни молодым, ни старым: казалось, у него вообще нет возраста. — Крёстный! — отчаяние в голосе Уголька сменилось радостью. — Всё никак не привыкну к твоим волшебным штучкам — то ты на облаке прилетишь, то из-за печи появишься, а теперь вот так… Но ты вовремя — все наши сейчас Королеву высматривают, а старик — так первым рвётся её встре… Тайни, на место! Это свой! Так что, кроме Тайни, нам помешать некому! А где же твоя ученица, или ты сегодня сам? — Сам-сам, — волшебник, казалось, задался целью чуть-чуть поездить туда-сюда на дверке. Плавно и безо всякого скрипа. — У моей ученицы сложные и неотложные дела! Я без неё как без рук, но уж поглядеть-то на крестника всяко выбрался. А ты тут, я погляжу, на судьбу сетуешь? — на недружелюбие пса не обратил никакого внимания. — Была бы мать здорова да под защитой, а у меня меч в руке и дружина, хоть небольшая — и я бы не сетовал, а заставил старика попрыгать, — вновь сверкнул глазами юноша. — Так все Тремейны поступали! Да и сейчас не насетуешься — работы невпроворот. Ты ведь услышал, кого все ждём! Старый прохвост, конечно же, напросится на Большую Охоту и на бал, знаю я, как он это делает, — опальный наследник передразнил отчима: — «О, Ваше Величество, мне вот на днях приснилось, будто бы Вы изволили пригласить меня и моих сыновей на Большую Охоту, а опосля и на бал во дворец! Вот совсем как вживую!» А Королева, конечно же, дабы прослыть великодушной и милостивой, и впрямь пригласит всех троих! Да что из них за охотнички-то? А этим годом, говорят, Принцесса из своих рук поднесёт лучшему охотнику золотой перстень в награду! — об одном Уголёк умолчал, подразумевая, что крёстный и так поймёт — золоту молодой Тремейн предпочёл бы поцелуй, а из рук единственной наследницы престола взял бы хоть смерть, а не то что перстень, лишь бы поднесла именно она, а не кто-то другой. Наигравшись с дверкой, Волшебник спрыгнул на пол, приблизился к возмущённому Угольку. Глядя на него, склонил голову набок. — Большая Охота, бал, Принцесса… Знаешь, что я скажу? Негоже и нам оставаться в стороне от всего этого. Вернее, — он слегка улыбнулся, — тебе. Уголёк выпрямился было, как и подобает юноше дворянских кровей — но тут же поник. — Как же я покажусь на Охоте вот в таких грязных лохмотьях, весь в угле да в золе? Там же все примут меня за трубочиста и лопнут со смеху! Без камзола приличного да шляпы с пером там мне делать нечего! — Действительно-действительно, — закивал Волшебник с немного таинственным видом. — Когда, говоришь, будет эта самая Охота? — Завтра, этим же часом. А послезавтра пируют добычей да танцуют. Неужели ты что-то волшебное задумал? — Уголёк просиял. Кому, как не ему, крестнику чародея, знать, как могучие маги из никчёмных былинок выращивают раскидистые деревья и пышные злаки или заставляют дудочку саму, без музыканта, исполнять плясовую… а то и превращают негодяев, притесняющих сирот, в крыс и лягушек… — Куда же в нашей жизни без волшебства, — ушёл от прямого ответа собеседник, но затем подмигнул и заговорщическим тоном прибавил, шагнув чуть поближе, — не унывай! Сказал — и исчез, как не бывало, только золотой луч мелькнул. — Ох, эти мне волшебники! — Уголёк покачал головой. — Никогда не скажут напрямую! — но так было даже интереснее. Уж если за дело возьмётся чародей — отчим каким бы великим хитрецом себя ни мнил, непременно останется с носом. Что ж, а сегодня ещё остаётся работа — уж зато за-автра… Предвкушая знатную потеху, крестник волшебника словно и не видел, и не слышал больше на сегодня никаких оскорблений и подковырок в свой огород — отчим, махнув рукой на «бездельника», услал его в лес дрова колоть и под ногами не вертеться. Видать, согласие Её Величества было уже в кармане у хитроумного лорда — сейчас тот пребывал в более или менее благодушном настроении. Разве что Кастор с Поллуксом на минутку остановили сводного брата. — А что, Уголёк, — вполне невинно начал Поллукс, — хотелось бы тебе на Охоту, а там и на бал? — Куда уж мне! — притворно печально вздохнул Альфред — не всегда же юноша звался Угольком! — Это верно, — загоготал Кастор, — ты бы там всех леди во главе с Её Высочеством перепугал своим чумазым лицом — пожалуй, посчитали бы, что на Охоту и бал явился бес! «Смейтесь-смейтесь, злыдни, — лишь сцеплял зубы Уголёк, — вот и поглядим завтра, кому будет до смеху!»