Под биение сердца.

      Голубое небо. Дующий в лицо ветер. Птицы. Чувство свободы и полета. – Он рабочий!       Германия наслаждался полетом в воздухе, радуясь тому, что его новое белое приобретение работало на “идеально”. Дующий навстречу прохладный ветерок, словно играл с белой атласной тканью парашюта. С высоты люди и здания, располагающиеся на земле, были подобны крошечным человечкам из волшебных сказок. Душу переполняли радость и неописуемое чувство свободы. Создавалось ощущение, что он летит на парашюте впервые: тогда он точно так же наслаждался процессом полета. – Да уж, вполне рабочий.       Людвиг поднял голову: что творится сейчас с итальянцем, что его голос дрожит? Руки и ноги Венециано крепко сжали тело Людвига, а закрытые глаза не хотели видеть небесной прелести и вдыхать неземной аромат свободы. Похоже, идея с парашютом совсем не пришлась трусливому Италии по душе. – Венециано?       Северный разом открыл глаза, но наткнувшись на образы, которые увидеть можно лишь с высоты птичьего полета, резко закричал и снова зажмурил глаза. – Венециано, все хорошо, – улыбнулся Байльдшмидт. – Я с тобой, парашют рабочий. Бояться нечего! Нам нужно срочно определиться, где приземляться? Венециано, ты слышишь меня?!       Людвиг поймал на себе обеспокоенный взгляд Северного Италии. Казалось, итальянец вот–вот расплачется. Германия беспокоился за него каждый раз, когда тот делал такое грустное, словно плачущее, выражение лица. Зная, что очередные слезы могут быть результатом его действий, по его вине, cердце Людвига пронзала стрела вины и укора. – Италия, я… – Дворец Дожей! – радостно воскликнул Северный. – Я хочу туда! Пожалуйста, Германия, давай приземлимся на площади Св.Марка у дворца Дожей!       “Быстро он пришел в себя”, – промелькнуло в голове удивленного Германии. Венециано не отрывал восторженного взгляда от старинного сооружения, будто видел его впервые. Людвиг направил парашют в сторону площади Св.Марка, постепенно подлетая к оригиналу древней архитектуры. Необычный внешний вид и роскошное внутреннее оформление дворцовых помещений полностью отображают финансовое благополучие Венеции. Стрельчатые арки лоджий, выполненные в модном готическом стиле и декорированным изящным узором из мрамора, зубчатый карниз, богатое оформление капителей колонн и стен, балконы и входы в здание, обрамленные интересным орнаментом - всё подобрано со вкусом и передает величие и роскошь резиденции венецианских вождей. – Ура! Наконец–то мы вместе посетим одну из достопримечательностей Венеции! – чуть ли не плясал от радости Северный Италия. – Ты же живешь в Венеции, – удивленно посмотрел на любимого немец. – Разве ты не бывал в этом…замке? – Конечно, бывал! – улыбнулся итальянец. – Но я бывал здесь один, а теперь буду здесь с тобой!       Северный опять схватил руку Людвига и прижался всеми силами. “Да уж, – мелькнуло в голове Людвига. – Он очень любвеобильный…” Байльшмидт притянул итальянца к себе и сжал в крепких объятиях. Венециано, как всегда, приятно пах, а каштановые волосы с медовым отливом приятно щекотали лицо. Людвиг зарылся носом в прекрасную итальянскую шевелюру, вдыхая любимый аромат Венециано и не желая выпускать любимого из объятий. Но время шло, день близился к закату, и нужно было успеть посетить хотя бы этот дворец. – Ну, что? – улыбнулся Людвиг, потрепав Италию по волосам. – Идем? – Идем! – радостно отозвался итальянец.       Они подошли к входу. Вход во дворец стал очередным шедевром готики, изобилующим архитектурным орнаментом в виде необычного кружева – позолоченного и лазурного, отточенного в соответствии с лучшими традициями ювелирного искусства. Вслед за входом простирается длинная колоннада, ведущая во внутренний двор. – А где же залы? – спросил Германия, оглядываясь по сторонам. – И какой из них самый знаменитый? – Самым большим и значимым помещением дворца признан Зал Большого Совета, занявший отдельное полностью крыло, – пояснил Венециано. – Он располагается дальше.       Людвиг взволнованным взглядом окинул внутренний двор помещения, по обочине которого возвышались древние белые колонны с горизонтальной перекладиной на верхушке. Немец прищурился, вглядываясь в среди темного коридорчика за колоннадой небольшую дверцу с лестницей, судя по всему, ведущую в подвал. – Италия, идем туда, – бросил немец и, не дожидаясь итальянца, двинулся в сторону незаметной темной двери. – Германия, постой…       Но Байльдшмидт его практически не слышал. Темная, практически черная, словно зовущая в свои покои, деревянная дверь манила к себе немца. Его тянуло туда, хотелось подойти к неизвестному тайному сооружению из дерева и войти в неизвестную комнату. – Германия!        “Вот она!” – торжествующе произнес про себя немец, подходя к странно тянущей к себе неизвестной черной двери. Он сам не понимал, почему тайная комната за этой чернотой зовет его к себе? Зачем? Людвиг подошел к странной дверце, потянул ручку на себя и открыл вход в заброшенную комнату. Внутри оказалось темно и пыльно, словно здесь никто не бывал с момента постройки самого здания. Но любопытство Людвига от этого не стало меньше. Он оглянулся и заметил что–то стоящее на полу, наполовину закрытое старой ситцевой тканью. Парень подошел ближе, сорвал с укрытой штуки ситец и замер, ошеломленный тем, что увидел. Молча, c cожалением и болью на лице к нему подошел Венециано. Германия посмотрел на убитого итальянца: всегда радостное лицо разукрасил серый оттенок тоски и печали, всегда милая улыбка, cловно утонула в море, а на лице читались невыносимая боль и тоска. – Это…ты? – спросил шокированный увиденным немец.       Венециано лишь молча кивнул головой. – А этот мальчик…твоя первая любовь?       Итальянец снова кивнул. Людвиг заметил нахлынувшие на глазах Венециано слезы. Что думал в эти секунды Северный Италия? Почему он начал плакать? Что так сильно его расстроило? – Это Священная Римская Империя? – снова задал вопрос немец, но увидев слезы, водопадом катившиеся с глаз итальянца сильно пожалел о своём вопросе. – Прости, Италия… Брат мне рассказывал о нем и твоем дедушке…прости…       На картине, написанной масляными красками на большом холсте, был изображен довольный стоящий в обнимку со Священной Римской Империей маленький Италия в красивом зеленом платье, которое украшал белый фартук. – Он погиб…, – всхлипнул итальянец. – Он ушел на войну и не вернулся…       Венециано закрыл заплаканное лицо руками. Германия, cловно ощутил боль любимого: сердце пронзила тоска и печаль. Он подошел к Италии и прижал к себе плачущего итальянца. – Тише, тише, – пытался успокоить любимого Германия, проводя рукой по каштановым волосам и целуя любимого в лоб. – Все хорошо…я рядом…я с тобой…       Людвиг ощутил, как крепко сжал его парадный костюм отчаявшийся итальянец. Похоже, заходить сюда и, правда, было ужасной идеей… Немец взглянул на картину еще раз. – Он похож на меня в детстве, – протянул Людвиг, не отрывая взгляда от серьезного образа Священной Римской Империи. – Брат говорил, он родился гораздо раньше, чем я. Я тогда был еще малявкой и только начал военное обучение. – Он был очень храбрым, – прошептал немного успокоившийся Италия. – Серьезным и смелым. Совсем как ты.       Данное сравнение не пришлось по душе Людвигу. Он ощутил укол и дикую боль в душе и сердце. “Я на него похож? Не только внешне?” – эта мысль буквально свела немца на нет. Он и подумать не мог, что возможно все это время его с кем–то ровняли. Ни одна война, ни один провал в военном деле не причинял Людвигу такую жуткую и едкую боль, которую он испытывал сейчас от осознания того, что скорее всего Италия любит не его. – Италия.., – серьезно произнес Людвиг. – Ты полюбил меня потому что я похож на Священную Римскую Империю?       Немец обратил свой взгляд к итальянцу: сейчас Италия был напуган сильнее, чем при полете с парашютом. Глаза его округлились от ужаса, в них все еще блестели капли прозрачных слез - он не мог сдвинуться с места. Похоже, Байльдшмидт ударил итальянца в самое слабое и больное место… – Тебе пора сделать выбор, – продолжил Людвиг, вновь обращая свой грустный взор к старой картине. – Кому принадлежит твое сердце теперь? Священной Римской Империи? Или мне?