Под биение сердца.

      Комната наполнилась мраком и тяжелыми воспоминаниями. Расстроенный Людвиг покинул место теней прошлого, а Венециано с режущей болью в душе в последний раз взглянул на картину. С глаз опять полились слезы. “До чего же больно…” – думал итальянец. Он знал, что Священную Римскую Империю не вернуть и понял это давным давно. – Прощай.., – прошептал итальянец, проведя рукой по серьезному нарисованному лицу и закрыв картину белой тканью.       В грусти и полном молчании он покинул комнату, рассорившую его с Германией. Немец с зажмуренными от боли глазами ждал его во дворе под дождем. Всегда аккуратно уложенные волосы напрочь промокли и растрепались. Германия выглядел так, словно уже ничего не чувствовал и совсем ничего не замечал. Венециано понимал, какую муку сейчас испытывает его любимый от всего увиденного и произошедшего, что мир для него, возможно, теперь перестанет существовать. С осторожностью итальянец подошел к любимому. – Г–Германия, – прошептал он. – Пойдем домой?       Немец не вымолвил и слова. Молча он направился к выходу из дворца. Убитый горем, что возможно теперь они расстанутся, Венецино, не в силах сдерживать слезы, молча побрел вслед за Байльшмидтом. Шли по дороге в дом Италии они так же молча, не проронив при этом и слова. Небо словно оплакивало произошедшую в старой комнате ситуацию, будто его душа плакала так же, как и их. Венециано волновался за Германию, волновался за отношения с ним и боялся в очередной раз потерять самого дорогого человека на свете. “Но Германия прав, – уныло подумал итальянец. – Пришло время сделать выбор. Хотя я столько раз ему говорил о выборе своем…”       Войдя в дом, Германия поторопился раздеться и отправиться в душ. Венециано предположил, что сейчас не лучшее время для разговоров и лучше оставить Германию наедине с собой. Итальянец грустно посмотрел ему вслед: так хотелось броситься ему на шею, оставить на лице множество поцелув – не просто поцелуев, а поцелуев от всего сердца и от всей души. “Я ведь правда люблю Германию.., – подумал итальянец, сидя на стуле и глядя на свои руки. – Люблю всем своим сердцем… Когда Священная Римская Империя погиб – для меня это был огромный удар: я лишился одновременно и единственного друга и единственного, кому отдал бы свое сердце… Но я не жалею, что в итоге отдал его Германии.” – Ты спать идешь?       Италия увидел стоящего в арке дверей Германию. Лицо было разукрашено беспокойством. Венецино не знал, какой лучше дать ответ на этот вопрос? Он вновь боялся ляпнуть чего лишнего, дабы не усугубить отношения с любимым. – Ты отдыхай, а я останусь здесь, – попытался улыбнуться Северный Италия. – Спать на кухне?! Совсем обалдел?! – всерьез забеспокоился немец. – Хех, Германия, нет же, – улыбнулся от радости итальянец. – Я хочу приготовить вяленые помидорки. Тогда не придется вставать рано утром, чтобы тебя накормить, ведь завтрак будет уже готов.        Германия залился краской и стал похож на майскую розу. “Ве, Германия такой милый, когда смущается!” – весело подумал итальянец, влюбленным взглядом наблюдая за любимым. Смущенный Людвиг почесал затылок и, развернувшись, направился в комнату Италии. Приготовить помидоры не заняло много времени. После готовки Северный Италия направился в комнату, где застал мирно сопящего Германию. Венециано снова вгляделся в любимое лицо: да, он действительно похож на Священную Римскую Империю, но это не он. Это Германия и только Германия! Венециано вошел в комнату и первым делом подошел к комоду, на котором хранилось в синем футляре подаренное когда–то Германией кольцо в форме помидорки. “Я возьму это с собой”, – решил итальянец. Северный подошел к кровати и наклонился над спящим немцем, легонько дотрагиваясь своими теплыми губами до губ немца. – Я люблю только тебя, Германия.., – слегка улыбнулся итальянец. – Жаль, что ты так среагировал в той комнате на мою реакцию…хотя мне и приятно, что ты ревнуешь.        Италия потерся носиком о нос немца и решил покинуть дом, пока Германия не проснулся. В кладовой, где обычно Венециано хранил непроданные картины, стоял небольшой деревянный сундук. Парень не без труда поднял деревянное сооружение и направился к выходу из дома. К счастью, дождь в Венеции закончился, и Венециано спокойно мог добраться до располагавшихся в квартале от дома Адриатических глубин. На улице стояла темнота: единственный минус от всего происходящего – именно ее боялся итальянец, хотя в данный момент сердце Италии переполняла решимость окончательно расстаться с прошлым, поэтому страхи на время притупились.        Впереди показался рыбацкий мост. Именно к нему лежал путь итальянца. Подойдя к краю моста, Италия поставил сундук и, грустно посмотрев на щеколду, открыл тайное сокровище. Перед глазами промелькнули воспоминания: первая встреча со Священной Римской Империей, их дружба, его забота во всегда строгом и холодном лазурном взгляде, попытки Италии научить друга рисовать, первый поцелуй, впервые в жизни, возникшие теплые чувства, сопровождающиеся учащенным сердцебиением и прекрасным чувством радости и восторга. Точно такие же чувства он испытывал нынче к Германии. В сундуке мирно покоилась донельзя знакомая черная шляпа, под которой располагалось аккуратно сложенное его девечье платье, хранившее под собой от посторонних глаз небольшую картину на холсте исписанную масляными красками. – Италия!       Этот голос он не спутал бы ни с каким другим. С полным ужаса и волнением лицом к нему подбежал Людвиг, укутавший своего Италию в теплое пальто. – Дурачок! Замерзнешь же!       Венециано не мог отвести полного любви и благодарности взгляда от своего Германии. Италия слишком долго жил прошлым, и лишь появление Людвига, как и он сам, спасли одинокого и совсем отчаявшегося итальянца. – Такая шапка была у Священной Римской Империи.., – словно размышляя, произнес Байльшмидт.       Венецино обратил свой взор к сундучку, так ярко навеившего на него столько воспоминаний. Венециано достал шапку и протянул ее Германии. – Подержи, – попросил итальянец.       Удивленный такой просьбой немец взял старую шляпу давно исчезнувшего с лица земли хозяина. Италия достал картину и свое платье, которое постоянно носил в детстве. – Это то самое платье.., – протянул немец, в небесных глазах которого читались и сожаление, и беспокойство. – В детстве все воспринимали меня за девочку, – улыбнулся итальянец, прикладывая маленькое платье к груди, словно его примеряя. – Священная Римская Империя тоже так думал…как знать, как бы он среагировал на то, что на самом деле я парень.       Данные слова застали Германию в ступор. Парень, не отрывая взгляда, смотрел на зеленое с белым бантиком на талии платье. – То есть…он не знал о том, что ты парень?.. – Неа, – пожал плечами итальянец. – Он воспринимал меня, как девочку. Я ведь постоянно ходил в этом платье, пока мне не исполнилось 10, и голос не стал ломаться. Хех. Тогда Австрия стал мне покупать одежду для мальчиков.       Германия продолжил с полным непониманием и крайне напряженным взором смотреть то на зеленое платье, то на черную треуголку. Венециано не отрывал взгляда от любимого: и все же Германия в любой эмоции прекрасен. Людвиг обратил свой взор к картине. – Да уж, – выдавил немец, краснея. – Ты и правда был похож на девочку… – Ве, было дело, – улыбнулся Северный Италия. – Ладно, пора с этим кончать. – Ты о чем? – Помоги мне поставить сундук на этот плот, – Венециано указал пальцем на деревяшки, соединенные крепким кнутом.       Все еще смущенный и ничего не понимающий Германия, молча поднял сундук и поставил его на середину плота. Венециано взял в руки рядом лежащую палку и с ее помощью оттолкнул сотканный из древесины плот, быстро поплывший в сторону горизонта. – Ч–что это было?! – ничего не понял Германия. – Зачем ты выбросил все эти вещи?! – Ты спросил сегодня – кому принадлежит мое сердце, – спокойно ответил Италия. Он достал из кармана маленькую синюю коробочку и надел на безымянный палец ее содержимое. – Мой ответ: тебе. Только тебе!       С этими словами итальянец повис на шее Германии, потеревшись о его грудь и радуясь тому, что наконец–то снова может ощутить тепло его тела. Ошеломленный данным поступком Германия, не сразу нашел силы обнять Венециано в ответ и прижать крепче преданного итальянца к своей груди. “Ве, сердце Германии, – зажмурившись от удовольствия, подумал Венециано. – Так громко стучит!” Итальянцу не терпелось погрузиться в поцелуй: снова ощутить вкус теплых губ, еще более разгоряченное тело и утонуть в Нирване под накатом очередной дозы неземной любви. - Германия, я тебя люблю, - глядя на него влюбленным взглядом, прошептал итальянец. - Я т-тоже люблю тебя, Италия, - произнес немец, не отрывая обеспокоенного взгляда от карих глаз.       Раздался дикий крик, словно кому–то приставили нож к горлу. Романтика итальянца в мгновение ока разбилась в прах, и он со страху вскарабкался на спину насторожившегося Германии. – Что это? – Н–не знаю, – пролепетал итальянец. – Доносится со стороны дворца Дожей… – и тут Италия вспомнил нечто ужасное. – Эти крики доносятся из тюрьмы!