Под биение сердца.

      Не даром Японию называют страной восходящего солнца, ибо рассвет в этой стране прекрасней, нежели в каком–либо ином месте. Бледно–голубые тона неба сливаются воедино с пурпурными и алыми оттенками восходящего солнца, своими золотыми лучами окунающими мир в объятия света и гармонии. Вокруг тишина. Слышно только пение птиц. Вдали утреннее пение перебивает шум падающего водопада — он выглядит волшебным, словно из другого мира, а блестящие капли воды со звоном ударяются о каменную гладь. — Эх…как жаль, что мы уезжаем… — Не грусти. Вернемся еще, — буркнул немец, потрепав волосы итальянца.        Северному хотелось подольше остаться в этом чудесном и живописном месте вместе со своим Людвигом. Столько всего произошло всего за один день: встреча с давним другом, впервые они спали на футоне, да еще и вместе, незабываемый пейзаж заката и рассвета в Японии и, конечно же, цветение сакуры. Но работа зовет… Итальянец крепко прижался к любимому и с благодарностью кивнул Японии. — Спасибо, Япония! Твоя страна замечательная. — Очень рад, что вам понравилось, — улыбнулся японец. — Ваш самолет ждет.       Венециано взглянул на белоснежное сооружения человечества — пора возвращаться домой. Они поднялись на борт и, найдя свои места, удобно разместились на мягких сиденьях. — Внимание! Самолет поднимается в воздух! Рейс: Киото–Венеция.       Вместе с Людвигом он помахал рукой оставшемуся на земле Кику. — Тебе понравилось? Ты доволен?       Венециано впился карими глазами в обеспокоенные небесные глаза любимого. — Конечно, доволен! — поторопился ответить итальянец. — Спасибо тебе. Япония поистине прекрасна! Я слышал о необыкновенном цветении сакуры, но увидеть такое явление, все равно, что лицезреть северное сияние! - Я рад, что поездка пришлась тебе по душе, - улыбнулся Людвиг.        Он вновь впился в руку любимого, словно питон захвативший в опасные кольца свою жертву. Меньше всего хотелось Венециано думать о предстоящей разлуке… Он вновь обратил свой взгляд к оставшейся внизу Японии, теперь больше напоминающую крошечный островок. Интересно, что думает о Японии Людвиг? Как давно они знакомы? Когда Венециано познакомился с немцем, тот уже контактировал с Японией и, похоже, контакт этот был не новым. Но итальянец никогда не задавал этих вопросов любимому. — Людвиг? — М? — немец посмотрел на итальянца. — А Япония — твой друг?       Людвиг тяжело вздохнул и направил взгляд куда–то перед собой, словно смотрел сквозь стены самолета. — Вряд ли я могу назвать его другом, — ответил немец. — Ты — друг и всегда им был. Пусть в войне и политике ты и был слабым, но я всегда точно знал: что бы не случилось, ты всегда будешь рядом. Я никогда не знал, что на уме у Японии… Мы никогда не проводили время вместе, и после твоего появления это времяпровождение стало совместным только благодаря тебе. С тобой я не раз ходил на пикник, мы не редко играем в футбол, да и вообще часто были вместе, пока не стали парой. Любовь лишь укрепила эту связь. С Японией нас всегда связывало лишь товарищество. Не могу сказать, что наши отношения с Японией можно назвать дружбой…       Венециано с грустью уставился в алое сиденье. Выходит, до его появления любимый и правда был так одинок? Совсем, как и он. Венециано до бесконечности был счастлив, что встретил своего Германию. Он — единственный светлый лучик в его всегда мрачной жизни, ранее исписанной черно–серыми тонами войны. — Людви? — Что?       Северный Италия влюбленным взглядом, прикрыв карие глаза, с нежностью посмотрел на своего ненаглядного. — Я тебя люблю. Очень сильно. Люблю… — И я люблю тебя, — улыбнулся Байльшмидт. — Ну, а ты? Какого ты мнения о Японии?        Венециано задумался. Трудно после слов немца было ответить на такой вопрос. А вот раньше он бы ответил, не задумываясь. — Наверное мое мнение такое же, как и твое, — уныло ответил итальянец. — Когда я впервые обнял тебя — ты был удивлен, но не сопротивлялся. Япония тогда меня оттолкнул — я так и не смог его обнять. Меня это тогда напугало… Мы с ним никогда не играли в футбол, как это было с тобой, и никогда не ходили на пикник. Я помню лишь совместные тренировки и застревания на острове… Я всегда называл его другом, но…теперь уже и не знаю даже…       Итальянцу начало казаться, что он засыпает под приятный аромат духов Германии, под ощущения тепла его тела и этой чудесной нежной близости. Немец улыбнулся и оставил легкий поцелуй на губах Венециано. Долетят они не за 5 минут, делать в салоне все равно нечего, так почему бы не поспать, уткнувшись носом в грудь Германии? — Венециано? Италия!       Северный сонно открыл глаза. Он не сразу понял, где находится. Куда–то бегущие люди, непонятные красные кресла…и…недовольный взгляд Германии? — Мы прибыли в Венецию, — пояснил немец все еще сонному любовнику. — Если сейчас не выйдешь, я окуну тебя в Адриатическое море.       Как бы грубо не звучали эти слова, немец нежно поцеловал Венециано в макушку и, взяв любимого на руки, вынес из самолета. — Хорошо, что чемодан один на двоих, — радостно улыбнулся проснувшийся итальянец. — Да уж, — согласился Людвиг. — Иначе пришлось бы тащить чемоданы, а не тебя. Они все–таки тяжелее.       Оба засмеялись. Венециано так рад был видеть эту милую, полную заботы и любви улыбку на лице всегда строгого немца. Ну, почему Людвиг так редко улыбается? Ему же идет! Может это работа или долгое одиночество сделали из него такого серьезного парня? <      Пробил полдень на аэропортовских часах. Венециано вздохнул. Там, за окном, уже стоял белый самолет с немецкой меткой. Как долго он будет без Людвига? И что произойдет за это время? Неужели он вновь останется совершенно один? Эти мысли не приносили ни радости, ни счастья. Единственный всем сердцем любимый человек уезжает… Людвиг довольно занятой, и у него редко находится свободное время. Отпуск Германии — единственное раз в году время, когда они могут по–настоящему быть вместе. И сейчас итальянец жалел, что это время подошло к концу. — Ты чего? — вывел его из раздумий голос Байльшмидта. — Я буду скучать, — понурив голову, произнес Венециано. — Мы итак видимся редко, и вот ты вновь уезжаешь… И я понятия не имею, когда ты вернешься снова…       На глазах нахлынули слезы. Так больно ему было расставаться со своим любимым, человеком, ради которого он пошел бы и на войну. — Венециано?       Людвиг взял итальянца за подбородок и слегка приподнял, ласково пройдя большим пальцем по нежной коже лица. — Я выберусь, как только освобожусь, — улыбнулся Германия. — Знай: я всегда буду рядом с тобой. И никогда тебя не покину. Я буду желать возвращаться сюда вновь и вновь, зная, что ты с улыбкой ждешь меня. Я…я люблю тебя!       Венециано в удивлении смотрел на любовника, а затем, улыбнувшись, сжал немца в своих очередных объятиях и так сильно не желал его отпускать — ни сейчас, никогда. — Я тоже тебя люблю, Людви! И всегда! Всегда буду ждать!        Не без труда Венециано ослабил объятия и выпустил Людвига. Все же как тяжело отпускать любимого человека… Северный Италия с улыбкой на лице, но болью в сердце наблюдал за удаляющейся фигурой. Ему хотелось закричать на весь зал: прошу, не уходи! Но сделать этого он не мог… — Людвиг! — единственное, что смог выкрикнуть Венециано. Немец обернулся. — Я буду тебя ждать!