Багровый с серебряной подкладкой

      Гермиона моргнула, когда вошла в большую душную пыльную комнату. Она рада быть вдали от министерства и от Драко Малфоя. Её сердце по-прежнему странно билось от гнева и смятения. В сотый раз она задавалась вопросом, почему Малфой не убил её там, во дворе, когда она плюнула обручальное кольцо ему в лицо, унижая при всех. Она была уверена, что людей часто убивали после такого. Неожиданно. Слишком много волшебников и ведьм погибло за последние несколько лет, и многие из-за незначительных причин. Более незначительных, чем был её поступок. Но всё же… Комната, в которую она вошла, была освещена резкими потолочными фонарями, которые придавали странное желтоватое свечение закрытому пространству. Она последовала за небольшой группой в дальний левый угол, где стояла двухместная койка — ничто иное, как металлическая рама с рванным матрасом, лежащим поверх койки. Не было одеял, и не было раздевалки, где она могла бы снять свою грязную одежду, или чего-то, где она могла бы переодеться. Фактически, вся комната была заполнена одинаковыми кроватями — от начала до конца, что визуально утесняло пространство, от чего практически невозможно было свободно передвигаться с одного места в другое. Однако Гермиона не жаловалась. С того дня, как огонь уничтожил Нору, у неё не было матраса, на котором она могла бы лежать, и поэтому каким-то странным образом данная ситуация не являлась для неё совершенно неудовлетворительной. Она выбрала себе койку, а затем села, ноги подкосились, и она упала на матрас. Всё тело ныло от кошмарных болей, которые она перенесла за эту ночь. В комнате было много людей, переполненных жизнью и теплом, и всё же здесь царила жуткая тишина, как будто все были настолько напуганы, что боялись вымолвить хоть слово. Она закрыла усталые глаза и продолжила лежать, чувствуя, как билось сердце в каждом дюйме её тела. Несмотря на то, что она потеряла единственных людей, которых называла семьёй за последние шесть лет, она была благодарна за передышку. Она вздохнула. — Он не из худших. Внезапный голос сверху заставил Гермиону вспрыгнуть, её глаза открылись. — Я о Малфое. Голос человека, который заговорил, был безумно знакомым. Прошли годы, и новый мир понес свои потери — он выглядел бледным и избитым. Гермиона начала часто моргать. — Дж-джастин? Не обращая внимания на комментарий о Драко Малфое, Гермиона пыталась запомнить увиденное. На её лице было удивление и ликование радости — всё в одном, увидев знакомое лицо. Джастин. Джастин Финч-Флетчли. Бывший богатый мальчик из Хаффлпаффа. Популярный и забавный, он был хорошим учеником и ещё отличным другом. Она вспомнила его заразительный смех и теплоту. Она даже помнила его большие сверкающие глаза и голову с яркими кудрями, поцелованными солнцем, обрамляющими его довольно красивое лицо. Джастин. Магглорожденный Джастин. Его судьба была такой же, как и её. Она была уверена, что жизнь была так же жестока к нему, как и к ней. Некоторое время они смотрели друг на друга, и он, наконец, нарушил молчание. — Я бродил по коридорам и кто-то упомянул, что идёт бой за пределами коек, поэтому… я сразу подумал, что это могла быть ты. Волосы выдали. Гермиона подвинулась, чтобы он мог сесть, и он сделал это медленно. Она обнаружила жесткость в его голосе, как будто у него была невысказанная боль. Возможно, так и было. Но если ему и вправду было больно, то он умело прикрывал это кривой улыбкой, на которую Гермиона не могла не ответить. Этот момент согревал её. — По-моему, мои волосы такие же, как и раньше. Её ответ был застенчивым. Джастин вздохнул, глядя на неё. — Ты показалась мне знакомой. Забавно, не так ли? Все мы… в поисках, надеясь на встречу со знакомым нам человеком. Я просто… Я увидел тебя и вспомнил Хогвартс, твою кудрявую голову, Гермиону Грейнджер, всезнайку из Гриффиндора, и это честно заставило меня… улыбнуться. Гермиона опустила взгляд на свои руки, которые лежали на коленках. Её глаза наполнились слезами, когда она взглянула на свой, теперь уже пустой палец, и сердце скривилось от боли. Она не отвечала долгое время, и когда она это сделала, её голос был едва ли выше шепота. — Трудно найти в наши дни что-то, что заставит улыбнуться. Джастин мягко кивнул в знак согласия. — Трудно. Гермиона с любопытством смотрела на него. По правде говоря, она не слишком часто думала о том, что случилось с теми, кто сумел выжить в битве за Хогвартс, включая и Джастина. Она знала, что некоторые умерли, даже многие, на самом деле. В альбоме её кошмаров было много кадров давно умерших друзей и товарищей. Те же самые люди, с которыми она делила ночные разговоры, помогала с домашними заданиями и магической подготовкой. Люди, с которыми она смеялась и с кем она выросла, всегда занимали особое место в её сердце. Тем не менее, война и меняющийся мир заставили все эти воспоминания погаснуть. Теперь она задавалась вопросом, что произошло с Симусом Финниганом, был ли Дин всё ещё в живых? У неё скрутило живот, когда она подумала об участи Луны и Невилла. Они были чистокровными, и Гермиона надеялась, молилась, что в этом новом мире они преуспевали и процветали. Она надеялась, что они не совершали тех бескорыстных поступков, которых совершили Уизли, поскольку она хотела, чтобы её старые друзья получили меньше боли от новой жизни и больше радости. Потому что они заслуживают это. Пожалуйста, Мерлин, пусть они будут счастливы, где бы они не были, даже если я никогда их больше не увижу. Джастин прервал длительное молчание. — Я услышал где-то случайно, что ты вышла замуж за Рона Уизли. Слабая улыбка играла на губах Гермионы. — Пять лет назад… он… Ну, у нас действительно не было причин ждать, понимаешь. Смотря на войну и на всё то, что происходило тогда. Мы были в бегах, и он был ранен. Всё произошло… быстро… Это было… Она вздрогнула и покачала головой, меняясь в лице. — Был взрыв сразу после… и Рон… Рон не смог выжить. Джинни, Гарри и я… мы… нам пришлось бежать. Я чувствую, что с тех пор не прекращала бежать. Её голос угас, выдавая те невероятные страдания, через которые она прошла. Через мгновение ей удалось вздохнуть и взглянуть на своего спутника, чьи глаза сияли странным родством. — Чтоб мне провалиться! Миона, я не знал! Она быстро покачала головой. — Всё в порядке. Одно можно сказать точно, так или иначе, жизнь продолжается и нужно двигаться дальше, не так ли? Её вопрос был обнадеживающим, она смотрела на своего бывшего одноклассника, который тоже кивнул. Им не нужно было упоминать Гарри — что он был мёртв, потому что в конце концов, именно его смерть играла большую роль в создания нового мира. Именно из-за его смерти Волдеморт смог победить. — Моя Рози умерла несколько лет назад, — признался он, его губы были сжаты в тонкую линию, и Гермиона подумала, что, что бы он не пережил, это, должно быть, уничтожило его глубоко изнутри. Она положила свободную руку ему на плечо, когда он начал рассказывать о прошлом, которое было таким же трагичным, как и всё то, что пережила Гермиона. — Я приехал в Лондон со своей дочерью в прошлом году. Три недели назад они начали обыскивать наши квартиры, а затем заставили всех нас приехать сюда. Некоторые из тех, кто жил в моём районе, исчезли. Тех, кого они называют предателями крови, всегда отсылают, хотя я не знаю, куда именно. Детей заставляют работать, если они не слишком маленькие. Его глаза заслезились на мгновение. — Я думал, что, может быть, смогу справиться с этим местом, понимаешь? Даже когда Рози умерла, и моя жизнь превратилась в руины, несмотря на то, как они обращались с нами… Я думал что справлюсь, потому что у меня была моя маленькая девочка, за которой я должен был ухаживать, но они решили, что она была слишком маленькой и… Он поднял глаза, сглотнув. — Это то, для чего они используют дементоров. Гермиона молчала, пытаясь не думать о том, каково любым мужчинам или женщинам проходить через такое, не говоря уже ничего о ребёнке. И её сердце снова разбилось на части от боли Джастина, который уронил свою голову в ладони. Его голос был приглушенным, когда он продолжил рассказ. — Наверное, единственное благословение во всём случившимся это то, что если моя жена и дочь были бы всё ещё живы, им пришлось бы пройти через ад на Земле. Так что, может, так и должно было быть, они отправились в место, которое лучше нашего. Гермиона наблюдала, как Джастин встал и отвернулся от неё, чтобы взглянуть на дверь во внутренний двор — на единственный вход или выход. Она оставалась неподвижной, её мысли были в той ночи, когда чиновники министерства обсуждали, давать ли Лили Поцелуй. Мысль о том, насколько близко она была к смерти, всё ещё заставляла её сердце замирать, и когда она снова начинало стучать, она была мрачно обеспокоена, зная, что только из-за Драко Малфоя Лили Поттер разрешили жить. Она не хотела признавать, но это было правдой. Она встала, чтобы присоединиться к своему новому спутнику. Чувство одиночества грозилось сломать её. Они стояли бок о бок, наблюдая, как телеги заводили новых заключенных, которые так же, как и Гермиона в своё время, пребывали в испуге и замешательстве. Комната быстро наполнялась, и теперь было труднее говорить, потому что шум от шепота становился всё громче. Среди незнакомцев в толпе карие глаза Гермионы искали одного человека — того, кто был таким ненавистным ей, и в то же время, единственным, кто проявил доброту по отношению к ней. Но его нигде не было видно. Она с любопытством повернулась к Джастину. — Ты что-то говорил… О Малфое… Джастин быстро кивнул, глядя сначала налево и направо, а затем на неё. — Он не так жесток, как остальные, — пояснил он. — Некоторые из вещей, которые я видел… Гермиона жестом указала на свою кроватку в углу, и он пошёл за ней в ту сторону. Его взгляд был решительным. — Некоторые из них… Им нравится причинять боль только ради того, чтобы видеть эту боль в глазах. Они наслаждаются этим, особенно Пэнси Паркинсон и Маркус Флинт, они безжалостные. Для них мы просто грязнокровки. Он глубоко вздохнул и более серьёзным голосом начал: — Малфой пытался спасти мою дочь…

***

Драко ушёл домой. Как он предсказывал раньше, он не смог заснуть. Вместо этого отправился на балкон своего дома, с которого открывался вид на одну из тихих главных улиц Кенсингтона. Это был другой мир. Здесь Драко мог освободиться от отчаяния, которое окружало его каждый день в министерстве, а теперь и в новых Отчуждениях, которые установила его тетя. Дом, где он жил со своей женой, был выложен камнем и имел два этажа, возвышающихся над центральным западным Лондоном. В течение дня улица часто была занята, но ночью Драко был в полном одиночестве с собой. Тем лучше, решил он. Позади себя он всё ещё мог видеть фигуру своей жены в постели, её фарфоровое лицо было обрамлено длинными чёрными волосами. Он давно уподобил её кукле, одной из тех, которых коллекционировали другие женщины. Во всех отношениях она была совершенна. Астория Гринграсс-Малфой происходила из богатой и чистокровной семьи. Она была и оставалась женщиной безупречной красоты и высокого статуса. Для его родителей всё это имело огромное значение, и Драко охотно взял её в жёны спустя год после отъезда из Хогвартса. Мысль о его последнем дне в Хогвартсе, заставила его вздрогнуть — слишком много воспоминаний было связано с этим днём. Я был трусом. Я мог бы остаться. Но я этого не сделал. Они сказали мне пойти с ними, и я пошёл. И когда они вскоре договорились о браке, он решил согласиться, Астория была бы не лучше и не хуже, чем любая другая девушка, которую выбрали бы его родители, поэтому в конце они вступили в неопределенный союз. И Драко быстро узнал, что достоинства и качества, которые демонстрировала Астория, были довольно затуманенными пороками, которые она скрывала. Она была женщиной, которая легко справлялась с приступами довольно впечатляющего гнева — хотя, когда Драко становился причиной её гнева, он уже не был таким впечатляющим. У неё был острый язык, и она знала, как поставить людей на место. Она имела тенденцию к фанатизму и была жестокой, грубой снобкой. Не то чтобы всё это имело значение для Драко, поскольку он часто ограничивал свой выбор именно такими чертами. Его беспокоило другое. То, что даже материнство не смогло смягчить её. Драко ожидал, что материнство магическим образом изменит её, просто потому, что он не ожидал, что оно изменит и его самого. В конце концов, ребёнок был просто ребёнком. Его отец не изменился после того, как он родился. Люциус Малфой остался таким же холодным и стойким человеком, каким он был до его рождения. Рождение ребёнка мало значило для Драко — даже когда он видел Асторию с ребёнком в руках, это не вызывало у него эмоций. Дети были неприятностью. Их лучше всего было видеть, а не слышать. Дети были маленькими отродьями, которые не знали, как держать свои эмоции под контролем. Они были раздражающими и нуждающимися во внимании, в общем, постоянным геморроем. Но всё же, он каким-то образом надеялся, что материнство изменит Асторию. Это потому, что единственная теплота, единственные хорошие воспоминания, которые Драко имел о своём детстве, касались его матери — её улыбки, её тихий голос, когда она рассказывала истории, укладывая его в постель. Как она была его защитником, когда он рос, становясь всё старше и старше. И самое главное, как она предала Волдеморта, чтобы обеспечить его безопасность. Он знал, что она была холодной женщиной, но материнство изменило её. Нереалистично ли иметь такую ​​же надежду по отношению к жене? Разве его отец вообще заботился об отцовстве, или же его жена приняла на себя эту ответственность? Он не знал ответ на эти вопросы, но было одно, что он точно знал. Он бесповоротно изменился с того момента, когда он посмотрел в глаза своему сыну. Возможно, это изменение не было потрясающим. Возможно, он изменился немного, незначительно, но это произошло и было необратимо. Драко не знал, было ли любовью то, что он чувствовал к своим покойным родителям. Он точно знал, что не любит свою жену. И он был также уверен, что его первое знакомство с любовью произошло с рождением его сына. Скорпиус стал единственной причиной продолжения жизни для Драко — среди падшего волшебного мира, жены, которая иногда пугала, но в основном злила его, и смерти его родителей. И его привязанность к Астории Гринграсс тускнела каждый раз, когда она отказывалась прекращать свои дурные привычки в присутствии родного сына, каждый раз, когда она ругала его, принижала и даже игнорировала его. Наконец, она в одиночку уничтожила все причины, из-за которых Драко смог когда-либо полюбить её — и она совершенно не знала об этом. Или знала всё это время, но никогда не заботилась. В любом случае, Драко уже давно отказался просто терпеть присутствие жены, не говоря уже ничего об игнорировании. Они жили в массивном доме, вели две разные жизни, а снаружи этого не было видно. Всё было так, как он хотел. Драко повернулся и прошёл через массивные двойные двери, которые вели в спальню, и посмотрел на Асторию. Она вздохнула во сне и пробормотала что-то непонятное, как будто знала, что он наблюдает за ней. Затем снова замолчала. Именно в таком виде Драко любил её. Терпел было бы более уместным словом. Он молча пробрался мимо большой кровати и открыл комод. Порывшись в содержимом, он вытянул старую, слегка выцветшую колдографию. Он отнес её к окну и внимательно осмотрел. Маленький мальчик махал ему, перебирая пухлыми пальчиками, с яркой улыбкой на лице, обрамленном белокурыми волосами. Малфоевские волосы, подумал Драко с лёгкой улыбкой. Скорпиус Малфой получил свою красоту от матери, но его волосы и ярко-серые глаза были от Драко. Целители в Св.Мунго наговорили ему всякую чушь о скарлатине — он не поверил им. Слишком много чего происходило тогда, и Драко был вынужден угождать всем и сразу. Министерство реорганизовывало себя, и он был занят тем, что поддерживал порядок в мире, который пал в хаос. Недавно получивший повышение, он пытался привыкнуть к более тяжелой нагрузке на работе и новым делам, которые становились всё более напряженными. И когда Скорпиус заболел, когда Астория назвала это «соплями», он подумал дважды об его истинной болезни. Младенец умер через три дня после того, как его крошечное розовое тельце исхудало, сгорело в лихорадке, которая и убила его. Вся радость, смысл жизни Драко, умерли с мальчиком. Он знал это, потому что счастье медленно покидало его. Он видел и испытывал мало счастья, когда рос сам, и скудная радость, данная ему во взрослой жизни, была отобрана жестокой судьбой. Он никогда не думал, что смерть и разрушение постигнут всех окружающих, и что он, Драко Малфой, тоже станет их жертвой. Но он стал ею. Он потерял своего маленького мальчика. Он потерял всё, что имело смысл в его жизни. Он потерял часть себя. Драко знал, что никогда не забудет, как он себя чувствовал, стоя в приемной в церкви Св. Мунго, его сердце превратилось во что-то мёртвое внутри него, когда он увидел, как печаль и сочувствие отразились в глазах медика-ведьмы, которую он специально нашёл для Скорпиуса, чтобы вылечить его. Ему не нужно было слышать подтверждение. Он знал, что Скорпиус погиб. До того дня он всё ещё не мог выразить словами непревзойденную потерю, которую он чувствовал, когда держал хрупкое тело своего сына, всё ещё горячее от лихорадки. Не то чтобы это имело значение, поскольку он ни с кем не делился чувствами. Ни со своей женой, ни со своими родителями, которые всё ещё были живы тогда, и ни с одним из членов его семьи. Это было личной болью Драко, и он нес её внутри себя, поселился в затворничестве в западной стороне дома, не ел, не пил, не принимал посетителей, не работал целыми неделями. К тому времени он сильно ненавидел свою жену, и даже её требования шли мимо его ушей. Только беспорядки в восточном Лондоне между министерством и группой маггловских сторонников наконец вывели Драко из скорби. Когда он вернулся к тем, кто смог выжить, Драко был изменён до неузнаваемости. Человек, у которого не было семьи, не было родителей, человек с мёртвым сыном, ненавистной всеми людьми, научился отключать свои эмоции, просто чтобы справляться с каждым днем. Теперь он был человеком, который не заботился ни о чём — если он вообще заботился о чём-то когда-либо. Драко снова посмотрел на колдографию. Прошло четыре года. Ему бы исполнилось пять лет этой осенью. Крошечный мальчик на колдографии снова помахал ему и улыбнулся, улыбкой, в которой звенел беззаботный мальчишеский смех. Улыбкой, которая была невинной, яркой и искренней. Улыбка, которая была редкостью теперь. Улыбка, которая была кусочком света вдоль затемненного горизонта. Улыбка, принадлежавшая Грейнджер. И это было причиной того, что он до сих пор не мог выкинуть её из головы. Причина, по которой он пощадил Лили Поттер. Причина, по которой он позволил ей жить той ночью. Как бы он смог потушить редкий свет среди постоянно присутствующей и углубляющейся тьмы? Он уже потерял сына. Он не хотел потерять и все воспоминания о нём.