Багровый с серебряной подкладкой

      В пыльном дворе разразился хаос. Сам ад никогда не видал ту ярость, в которой пребывала Пэнси Паркинсон. Девушка, одетая в униформу, подошла и схватила Джинни за ворот блузки, отдернув её от троих детей и Гермионы, заставив потерять опору и споткнуться. Затем разъяренная Пэнси направила палочку на запуганное лицо Джинни одним изящным движением. Её свободная рука крепко сжала плечо, отталкивая назад. — Что ты здесь забыла? У меня тут не укрытия для чистокровных, особенно если они глупые сочувственники грязеподобным существам. Твоё место в Азкабане. Вы. Мерзкие. Предатели. Крови! — её тон был отвратительным, а глаза блестели угрозой, когда смотрели на каждого из детей. — Вся ваша грязная семейка! Её взгляд вернулся к Джинни, палочка всё ещё была направлена на неё. — Я не знаю, почему мы здесь! — заявила Джинни в защиту. — Всё, что я знаю, это то, что вчера утром нам объявили, что собираются вернуть сюда. Они не позволяли нам задавать лишних вопросов. Блестящие фиолетовые глаза Пэнси сузились, изучая рыжую. В конце концов, у неё не было причин лгать, и даже если она лгала, они скоро об этом узнают. Она неохотно отпустила девушку из хватки, сделав шаг назад и не опуская палочку. Она знала, что единственным человеком, который имел власть в Отчуждении, был Драко. Часть сердца Пэнси ёкнула от мысли о нем, а другую, большую часть — охватил гнев. Она ненавидела его. Это была давняя ненависть, потому что он никогда не хотел её. Ни тогда, когда они учились в Хогвартсе, и ни сейчас — особенно после того, как она поднялась ступенькой выше в министерстве и смогла занять одну из престижных позиций. Пэнси никогда не понимала того отвращения, которое он испытывал по отношению к ней, и поэтому со временем возникло негодование по отношению к нему, хотя, это было только потому, что она не получала того, чего хотела. Часть её знала, что если Драко хоть раз посмотрит на неё своими завораживающими глазами с интересом, она забудет, что когда-то ненавидела его. В последнее время Пэнси стала замечать, как он раздражён тем, что ему приходится работать под одной крышей с ней и видеть её почти каждый день. Пэнси никак не могла понять его новую сторону, особенно тех незначительных вещей, которых он делал… И не делал. Больше всего её бесил тот факт, что изменения были заметными, но она не имела права упоминать их, даже если они медленно убивали её изнутри ожиданием, смятением и ещё другими эмоциями, которые она отказывалась признавать. И почему я не могу их упомянуть? Солнце светило над ними. Пэнси почувствовала пот под воротником своей накрахмаленной униформы. Это только усилило раздражение, когда она снова подумала о Драко. Как долго я хотела его? Казалось, всю жизнь. С того момента, как они встретились в возрасте десяти лет на одном из торжественных мероприятий Люциуса Малфоя. Как он посмел жениться на ком-то другом? Как он посмел жениться на Астории, на этой фарфоровой сучке, даже не подумав обо мне! Как он посмел считать меня недостаточно хорошей? Я Пэнси Паркинсон! Мне никогда никто ни в чем не отказывал! Она знала, что вела себя как раздражительный, избалованный ребёнок, но ей было наплевать. Пэнси не могла доказать, но она была почти уверена, что возвращение чертовой семьи Поттера — было рук дело Драко, и его решение было связано с грязнокровкой Грейнджер. Она видела, как он смотрел на неё, не один, а два раза за последнюю неделю. Гнев, который накапливался в ней, был таким сильным, что чуть не заставил её дрожать, и она лучше всех знала, каким неудачным образом отражалось её подобное состояние на окружающих. — Ты! — она ткнула Джастина в бок своей палочкой. — Вернись к своей работе, ты, грязный кусок ничтожества. Ты здесь не на веселом семейном празднике. Шевелись! У Гермионы была только секунда, чтобы посмотреть на Джастина с сочувствием, прежде чем развернуться и увидеть, как Пэнси снова толкает Джинни вперёд, закипая в гневе. — Ты пойдёшь со мной! Мы доберемся до сути этого беспорядка! За её словами последовал крик, принадлежавший Джеймсу. Его голос был требовательным и достаточно громким и ясным, чтобы все в окрестностях услышали его. — Отпусти её! Гермиона зажмурилась, когда Пэнси обернулась к нему. — Ты смеешь поднимать свой голос на меня? Ты, незначительная маленькая скотина! Из палочки Пэнси вырвалась струйка красного света, прежде чем слова сорвались с её губ. — Ступефай! Не подумав дважды, Гермиона бросилась под заклинание, отталкивая Джеймса в сторону. Она резко упала вперёд, оторвавшись от земли всего лишь на долю секунды, прежде чем снова удариться о пыльную поверхность, содрав локоть, колени и подбородок. Из губ Гермионы вырвался болезненный стон. Пэнси начала смеяться так, как будто то, что только что произошло, было самым забавным явлением в её жизни. — Глупая грязнокровка всегда там, где ей не место, не так ли? Она пнула её в бок сапогом, и Гермиона задумалась на секунду, почему Пэнси Паркинсон была такой… Озлобленной? Она пыталась поднять тело от земли и отползти от девушки, которая держала палочку в воздухе. Её сердце колотилось в груди. Неужели они так ненавидят нас? Как можно ненавидеть кого-то без причины? — Как насчёт поединка? — теперь Пэнси издевалась над ней, злобно крича. — Каким бы образом ты сразилась со мной? Руками? Пэнси жестоко засмеялась, покручивая палочку между пальцами. — Хм… Посмотрим, как ещё можно повеселиться, — задумчиво пробормотала она, прежде чем наклониться перед Гермионой. Во второй раз за месяц Гермионе приходилось извиваться от жгучей боли. — Круцио, — интимно прошептала Пэнси, голосом, которым мог шептать только любовник. Гермиона увидела ярость в фиолетовых глазах, в то время как её собственные трепетали от боли. Зажмурив их крепко, она решила, что не будет кричать. Я не буду кричать. Не буду кричать. Н-не буду Тихий двор с палящим солнцем и застывшим горячим воздухом внезапно заполнился звуком мучительных криков. Мир вокруг, семья Поттера… Всё это — исчезло. Вместо них Гермиона увидела звёзды — звёзды, которые горели под её закрытыми веками и освещали темноту. Тьму, которая была полна болью, нестерпимой резкой болью, которая, казалось, всё росла и росла, будто пыталась расцвести в ней, как какой-то адский цветок. Вскоре она почувствовала, как её нервные окончания стали сырыми и начали гореть. Гермиона не могла понять, были ли крики её собственными или нет, пока не смогла втянуть в себя воздух. Как будто боль так же внезапно покинула её, как и пришла, заставляя лежать на горячей земле, вздрагивая от опустошённости. Со слезами на глазах она издала жалкий звук и только тогда осознала, что лежала на спине и смотрела на глубокое синее небо сквозь помутненные глаза. Её тело горело, и она не могла двигаться, не могла проверить, там ли Джинни с детьми, выяснить, ушла ли Пэнси. Гермиона знала, что ей нужно было собраться, чтобы бороться против того, что запланировала для неё Пэнси. Попытка помочь Джеймсу стоила ей дорого, но она была более чем готова заплатить такую цену. Она перевернулась на землю, слабо кашляя, ожидая, что Пэнси снова начнёт издеваться над ней, но вместо этого она услышала голос — до боли знакомый голос, бесспорный. Его голос ослабил хватку в её сердце, которое сжималось от боли и страха. Но то, что больше всего заставило Гермиону гореть от стыда, так это то, что наряду со страхом, его голос вселил в неё надежду. Надежду? Как я могу надеяться на Драко Малфоя? Как я могу даже думать об этом? — Паркинсон! Звериный рев — нет — больше, чем рев. Приказ, который был смело проигнорирован. — Отведи предательницу крови и её детей на кухню. Нам не хватает рабочих рук. Гермиона услышала мягкий плач Лили. Она пыталась ползти по пыльной твердой земле, но не было сил. — Вставай, грязнокровка. И точно так же, как и в квартире Уизли месяц назад, Гермиона изо всех сил пыталась выполнить приказ, данный человеком, которого она всем сердцем ненавидела. Но её тело отказывалось. Её глаза всё ещё были мокрыми от слёз и боли. Она попыталась открыть свой иссушенный от криков рот, чтобы ответить. — Я… Я… не могу, — её голос был хриплым, а глаза снова наполнились слезами. На этот раз слёзы были не от боли. На этот раз она плакала, потому что ей было стыдно за её слабость, что они полностью контролировали её и она казалась ничтожеством — просто глупой грязнокровкой, с которой они собирались играться до тех пор, пока не решатся убить. Она плакала, потому что в этом новом мире у неё не было ни сил, ни мотивации двигаться вперед. Ей было стыдно признаться в том, что она не могла. Гермиона смотрела на него, не имея силы, чтобы уклониться назад, когда Малфой потянулся и дернул её на себя, поднимая на ноги с силой. Тяжело вздохнув, на мгновение она почувствовала, что ей плохо. Головокружение было подавляющим, и она наклонилась, дрожа, сдерживая в себе свой скудный завтрак, боясь ещё больше опозорить себя. Солнце сияло беспощадно, и Гермиона с трепетом вытерла холодный пот со лба, и только тогда смогла выпрямиться. Её карие глаза были полны беспомощности. Нет. Я не буду слабой. Это то, чего он хочет. Я не позволю ему сломать меня. Я не покажу ему, что боюсь его. Я никогда не буду надеяться на него, никогда. Мысль вселила в неё силу, и Гермиона подняла подбородок, посмотрев ему прямо в глаза. Ничего. В его глазах не было ничего, они были абсолютно пустыми, и именно эта пустота в его выражении скрывала то, о чём он на самом деле думал. Если он вообще думал о чём-то. Он просто холодно смотрел на неё. — Иди. Малфой встал за её спиной и грубым толчком подтолкнул её через двор, отводя от остальной части комплекса к длинной дороге. Гермиона двигалась механически, её тело подчинялось ему, в то время как сердце и ум бушевали против него. Остальные, судя по всему, делали вид, что не видели того, что произошло, и поступали так, как будто её не существовало. Волшебница из прачечной снова всплыла в воспоминаниях Гермионы. Мы и так уже все мертвы, не беспокойся. За большим зданием находились кухни, рядом стояло здание размером меньше, построенное из кирпича и камня, именно возле этого здания Малфой остановил её, грубо дернув за потрепанную юбку. — Может быть, день без еды и воды напомнит тебе, что ты здесь никто и не имеешь никаких прав. Он произнёс это шипя, словно змея, глаза сузились, а в их глубинах бушевал шторм. — У меня и так достаточно проблем с поддержанием порядка, чтобы думать ещё и о вас с Паркинсон, устраивающих драку на виду у всех! Он толкнул её к зданию, и она увидела маленькую деревянную дверь. — Я не собиралась с ней драться! — ответила она взволнованно. — Я защищала ребёнка! Она пыталась навредить Джеймсу! Она уставилась на него, её дыхание сжалось, становясь всё прерывистей. Он толкнул её, заставляя впечататься в стену, холод кирпича проник в её кости. По крайней мере, ощущение от него было намного приятнее, чем от Круциатуса. Прежде чем она смогла сориентироваться и справиться с дыханием, он уже вглядывался в её лицо. Гермиона вздрогнула от неловкости, хотя что-то внутри неё задрожало от такой близости. Его взгляд был упорным, и она не могла справиться с собой, чтобы оторвать от него глаза. Она никогда не утруждалась находить времени, чтобы хоть наполовину заметить его, когда они были в школе, а то она бы запомнила этот взгляд. Несомненно, было в нём что-то командующее, но ещё что-то такое… Что-то, что привлекло бы её внимание раньше, но сейчас… Малфой был монстром. Бессердечным Пожирателем Смерти. Его метка. Он такой же уродливый изнутри, как и метка на его предплечье. Гермиона дрогнула, когда он начал говорить. Его слова были медленными и преднамеренными. Он грубо прижал палочку к её щеке. — Я знаю, что ты не глухая и с умом у тебя тоже вроде всё в порядке, поэтому слушай меня, и слушай внимательно. Гермиона снова вздрогнула, когда почувствовала его дыхание у своих волос. Она попыталась высвободиться, но он не позволил отойти от него, заставляя дрожать от каждого слова, произнесенного им. — Она отвечает здесь за всё. Нет смысла с ней спорить или бороться против неё. Ты здесь никто, чтобы спорить с ней или говорить без нашего разрешения. Ты никто, ты понимаешь? Кто ты вообще такая, чтобы переходить ей дорогу? Серые глаза Малфоя вспыхнули от гнева, Гермиона испугалась его тона и решила не отвечать. Она отказалась признавать его слова и это давало ей некое чувство удовлетворения, похожее на то, которую она чувствовала в ту ночь, когда солгала ему, прежде чем он отнял её обручальное кольцо. Она могла видеть, как усмешка начала образовываться на его бледном лице, и отвлеклась на мысль, что это каким-то образом шло ему. — Нечего сказать? Он шептал. Взгляд, которым он смотрел на неё, разгневал Гермиону. Она почувствовала, как дрогнула на мгновение. — По крайней мере, я не боюсь быть честной! — наконец заговорила она, бросая ему вызов. — Я не прячусь за садистские юбки Пэнси Паркинсон и не заставляю свою личную команду, состоящую из бессердечных хитовых мастеров, делать грязную работу за меня. Ты всегда был трусом, им и останешься. Гермиона заметила, что её слова, наконец, вызвали в нём реакцию; Он побледнел, и его хватка на её плечах ослабла. Она стала смелее.  — Я помню тот день, Малфой, в Хогвартсе, когда твои родители умоляли тебя присоединиться к ним, и ты ушёл. Ты ушёл, хотя не был уверен. Боялся своего отца, не так ли? Её глаза вспыхнули в торжествующей ненависти. — Мне наплевать, боишься ты Пэнси или нет. Мне наплевать на все твои страхи, потому что я не боюсь никого и ничего! И мне всё равно, что ты думаешь. Его лицо покраснело от ярости, и он издал странный визг. Прежде чем Гермиона могла опомниться, его рука поднялась, и ладонь соединилась с её щекой. Удар был сильным — треск ещё громче, чем она ожидала. В ушах Гермионы зазвенело. Её лицо заныло ошеломляющей болью, и она внезапно почувствовала, как струйка крови начала скатываться по углу её рта. Она быстро подняла руку, чтобы вытереть её. Она задавалась вопросом, как сильно он на самом деле ударил её, потому что была слишком оцепеневшей, чтобы думать вообще о чём-то. Её глаза, которые резко наполнились слезами, болью и удивлением, повернулись, чтобы удержать его взгляд. Затем она резко подняла свою собственную руку и ударила его в ответ с такой силой, с которой только могла. На мгновение Драко подумал, как хорошо всё шло. На мгновение он подумал, что возвращать семью Уизли и её потомство обратно к ней было правильным решением — он мог видеть радость в глазах Грейнджер, свет, который всё ещё был там, внутри неё, как огонь, который отказывался гаснуть. Да, на мгновение это стоило того. Хотя, всё окончательно пошло к чертям, и теперь он стоял и в изумлении пытался обдумать тот факт, что у неё хватило смелости поднять руку на него. Мысль ужасала. Когда его рука притронулась к лицу, серые глаза расширились. Его лицо покраснело от жары и гнева. Подбородок Гермионы вызывающе поднялся, а карие глаза злобно щелкнули. Драко внезапно взорвался. — Ты ударила меня, тупая сука! — Ты первый ударил меня! Её протест был громким, злым, окрашенным собственной правотой. Он наблюдал за тем, как она отошла назад, упираясь об стену, пытаясь сохранить равновесие, как будто все силы были выбиты из неё одним его ударом, и она снова затихла. Внезапное неповиновение, возникшее в ней минуту назад — исчезло. — Ты заслужила это, — прошипел он ей в лицо. — Как ты смеешь? Гермиона отвела взгляд. — Заслужила? — с горечью спросила она. — И почему же? Потому что хотела помочь ребёнку, который нуждался в моей помощи? Я думала, что твои родители лучше тебя воспитывали, Малфой. Ты ведь у нас из высокого класса, или я ошибаюсь? Разве вы, чистокровные, не олицетворение совершенства? Где же твои безупречные манеры? Разве твой папочка не учил тебя, что настоящие мужчины не поднимают руку на женщин? Её насмешка была полна ненавистью. Драко почувствовал нарастающий гнев, который кипел в нём. Каждая частица его тела застыла. Он боролся с собой, чтобы оставаться холодным и бесстрастным к её словам. Даже в своих самых абсурдных снах, он не поверил бы, что эта девушка, это грязнокровное ничтожество, когда-нибудь повысит голос на него, ничего не говоря о руке. Это было невозможно. В этом новом мире такое не допускалось. И всё-таки это произошло. — Ты права, волшебник никогда не должен поднимать руку на женщину, но ты ведь не женщина. Ты грязнокровка, ты мерзкое ничтожество. Он бесстрастно смотрел на неё, без каких-либо эмоций. Он смотрел на неё так, как смотрят на людей, которые не стоят ничего. Он заметил, как она подняла глаза на него, но сам отвернулся, не желая смотреть на неё. Она продолжила, её голос сломался. — Это то, что ты говоришь! — закричала она. — Но я по-прежнему человек! У меня всё ещё остались чувства! Я не могу ничего поделать с тем, кем я родилась! Статус крови не может определить чью-то человечность! Ты не можешь быть настолько безумным, чтобы верить своим словам! И он допустил самую несчастную ошибку в своей жизни, когда решил взглянуть на неё. Драко гордился своим самоконтролем, и он благодарил Бога за то, что имел его. Ибо, если бы он не был мастером в таких вещах, он бы ахнул. Ничто не подготовило его к виду полного опустошения, беспомощности и мольбы, которые ждали его в глубине этих карих глаз. Она плакала. Он почти яростно оттолкнулся от неё, а затем распахнул дверь подвала. Абсолютно всё в нём хотело, чтобы она ушла, исчезла, потому что она заставляла его чувствовать то, чего он не хотел чувствовать. Чувство вины было неприемлемо для него. Он бы не позволил себе. — Заткнись! Он имел в виду это как предупреждение, но услышал звук собственного голоса — он оказался хриплым и слабым. Однако, она не предоставила бы ему такого же удовольствия. Её шоколадные глаза блестели непролитыми слезами. — Ты мог бы убить меня в тот день, когда увидел на улице. Почему ты не сделал этого? Ты мог бы убить меня в ту ночь, когда вы совершили нападение на нашу квартиру, но ты этого не сделал! Ты мог бы стоять в стороне и позволить Пэнси уничтожить меня там, во дворе, но ты не сделал этого! Разве это не определяет твою человечность? Разве это не делает нас одинаковыми? Я не могу просто стоять и позволять им мучить детей, как ты этого не понимаешь?! Слёзы катились из её невероятно выразительных глаз, и Драко почувствовал, что дрожит, находится на грани срыва, потому что истина смотрела ему в лицо, и он не мог смириться с нею. Не сейчас. Может быть, никогда. — Заткнись, я сказал! — закричал он. — Ты ничто, по сравнению со мной! Не смей даже сравнивать себя со мной! — от его грубого толчка Гермиона наткнулась на маленькую деревянную дверь хранилища. — Они всего лишь дети! — вскрикнула она, всё ещё сражаясь с ним. — Беспомощные, бедные дети! Как я могу отступить и позволить ей так поступать с Джеймсом? После всего, что они сделали для меня? Слёзы превратились в всхлипывания, и она начала задыхаться от собственных слов. Драко почувствовал, как отвращение начало расти внутри него, но это отвращение было окрашено чем-то другим, что он отказался признать. — Ты никому не спасительница! Он понял, что кричал, только после того, как слова вывалились из его уст, а затем между ними настало тяжелое молчание, где единственным звуком было его неровное дыхание. Контроль. Ему нужен был контроль. Вдох. Ещё один. Как раньше. Драко не знал, почему она проползла так глубоко под его кожу, почему её слова и мольбы так трогали то, чего он не мог защитить. Он чувствовал, как выходит из себя, потому что не мог не заботиться. Не мог не обращать внимания. — Заходи внутрь, ты заплатишь за то, что наделала. За всё. Он наблюдал за тем, как она споткнулась о маленькую дверь, обернувшись, молча смотря на него с мольбой во взгляде. Она больше не была той женщиной, которая стояла перед ним минуту назад. Её глаза умоляли его о помощи, и Драко был ошеломлен собственной реакцией, которую он быстро скрыл, потому что это не принесло бы ему никакой пользы. Он изначально подумал, что было бы забавно сломать её — услышать её крики — но теперь как будто всё удовольствие ушло, а вместо него осталась только гребаное чувство вины. Он захлопнул дверь без единого слова. Его лицо горело, а сердце шумно билось в груди. Он поспешил назад в Отчуждение, удивляясь, почему взгляд её глаз заставил его хотеть просить прощение. Она была глупой девчонкой. Она не являлась ничьей спасительницей. Его сердце странно исказилось внутри. Возможно, у них и вправду было больше общего, чем он изначально считал и отрицал с такой яростью. Её слова отразились в его голове как ужасная, разбитая запись. Ты мог бы убить меня в ту ночь, когда вы совершили нападение на нашу квартиру, но ты этого не сделал! Ты мог бы стоять в стороне и позволить Пэнси уничтожить меня там, во дворе, но ты не сделал этого! Разве это не определяет твою человечность? Несмотря на то, что она говорила, Драко знал, что тоже является чьим-то спасителем.