Драко наблюдал за своей женой, когда та отвернулась от зеркала, стоящего рядом с её столом, и с тщеславием взглянула на него. Её глаза были полны возмущения.
— Я не пойду туда, — заговорила Астория решительным тоном, подняв свою прекрасно ухоженную руку. Она держала приглашение, которое получила по почте ещё ранним утром.
— Ты сейчас серьёзно?
Он вопросительно поднял бровь, в ответ она капризно надула свои пухлые губы.
— Не пойду… Эти… люди. Я дрожу от одного их вида.
Астория развернулась обратно к зеркалу, её слова были окончательными. Она взяла банку, в которой находилось одно из её многочисленных зелий для лица. Она устраивала очередной спектакль. Как обычно. Вздрагивая и подделывая голос, заставляя его дрожать, словно она была женщиной, которая тянулась к хрупкости — когда на самом деле была такой же жёсткой, как стальной гвоздь.
Драко на мгновение уставился на неё. Он никогда в жизни не встречал женщину, которая была бы настолько избирательно предвзята ко всему, как его жена. Она делала выбор по ситуации и всегда в свою пользу, когда видела собственную выгоду в деле, и никогда не утруждалась серьёзно рассматривать своё собственное лицемерное поведение. Не то чтобы он был удивлён, потому что Астория всегда верила только в свою правоту, даже когда стояла лицом к лицу к доказательствам, которые твердили обратное. Несмотря на то, что всё это должно было быть привычным для него после шести долгих лет совместной жизни, её поведение не прекращало вызывать у него отвращение.
— Эти люди — моя семья! Единственная семья, которая у меня осталась! И в последний раз, когда я проверял, у тебя вроде не было никаких проблем, ты разделяла их взгляды. Мы все делаем!
Драко почти не заботила его семья, не говоря уже ничего о чете Лестрейндж, но он был удовлетворен, находясь в несогласии с Асторией, даже когда спорить с ней не было смысла. Астория снова обернулась, в этот раз держа в руках оранжевую банку с кремом, и одарила его «ослепительной», как он любил называть её, улыбкой. Её улыбка была такой же поверхностной, как и красивой.
— Но, Драко, одно дело верить в такие вещи, а совсем другое на самом деле… Ну… вытворять всё, что вздумается, в этом вашем… Отчуждении с грязнокровками, о котором ты так часто говоришь.
В её голосе чувствовались нотки высокомерия, и он недоверчиво взглянул на неё, когда она часто заморгала своими длинными ресницами, смотря на него глазами, полными невинности. Как же он ненавидел её!
— И что бы ты им предложила? Не ты ли несколько недель назад жаловалась на возможность грязнокровки выпекать твои любимые печенья в пекарне в центре города?
Астория изучала банку в тишине, как вдруг Драко стал более нетерпеливым. Не то чтобы Астория использовала свой мозг и тишину чтобы мыслить. Поэтому зная это, он обнаружил, что её внезапные приступы молчания с каждым разом начинали выводить его из себя. Наконец, она повернула к нему свои ониксовые глаза, откидывая крем в сторону и растягиваясь. Несмотря на то, что она замечала его растущее недовольство, она решила никак его не комментировать.
— Это всё твоя ужасная тётка, — наконец-то она решила заговорить и нарушить долгую тишину.
Драко наблюдал за тем, как она медленно направлялась к огромной спальне в одних белых прозрачных трусиках. Когда-то в их отношениях было время, когда это являлось его самой любимой картиной. Теперь, как ни странно, он больше не реагировал на неё.
— Я просто недолюбливаю её… Она… ужасна, Драко. Я не понимаю, почему я всегда вынуждена проводить с ней время против своей воли?
Она небрежно рылась в своей одежде, будто выбор подходящей блузки и юбки являлся самой большой дилеммой в её жизни. Скорее всего так и было, так как для таких простушек, как она, каждый пустяк занимал огромное количество времени.
— Я не прошу тебя перебираться в её квартиру! — воскликнул он. — Я прошу, чтобы ты сопровождала меня, как моя жена, на годовщину их свадьбы!
Астория издала странный звук, похожий на хихиканье, но значительно сдержанный.
— Драко, ты действительно думаешь, что они любят друг друга? Да все знают, что Беллатриса Лестрейндж не умеет любить.
Он уставился на неё, чувствуя, как по шее поднимается пыл, заставляя лицо краснеть от накопившегося гнева. Драко знал, что его тётя была способна любить; Волдеморт являлся её единственной настоящей любовью. Немногие были в курсе, так как она не выставляла свои чувства напоказ, но, несмотря на сдержанность, они у неё все же были. В его голосе были слышны ядовитые ноты.
— Она умеет любить. Возможно, просто вышла замуж не за того человека.
Астория отошла от шкафа, держа в руках красно-белое платье, а затем сосредоточила свои большие тёмные глаза на раскрасневшемся лице мужчины, что стоял перед ней.
— Значит, мы должны присутствовать на вечеринке, посвященной свадебной годовщине двух людей, которые не любят друг друга? Я правильно тебя поняла?
Слова были произнесены аккуратно, словно она смирилась с походом на торжество, хотя Драко был уверен, что она уже давно приняла решение.
— Не то чтобы это являлось чем-то незнакомым для тебя, не так ли, Астория?
Он улыбнулся ей ровной улыбкой, ловя себя на мысли, что давно не улыбался ей по-настоящему. Щеки Астории мгновенно покрылись алым румянцем, а на лице отразилась едва уловимая печаль.
— Это ведь всё ты, верно? — воскликнула она, бросая платье на свою неубранную постель, и пристально смотря на него. Её щеки горели, а глаза сверкали от ярости. — При первой же возможности кидаешь наши отношения мне в лицо тогда, когда я делала всё, всё, что ты просил, и даже больше!
В очередной раз он был атакован её идиотизмом, его руки сжались в кулаки так сильно, что костяшки на пальцах побелели.
— На самом деле? Ну, моя дорогая, я бы с удовольствием поспорил со всеми тонкостями твоего заявления, но боюсь, что этого не будет. Я просто
соглашусь с тобой не
соглашаться, хорошо?
Щеки Астории окрасились из розового в тёмно-багровый цвет. По какой-то больной причине, Драко нравилось видеть её в таком состоянии, в конце концов, она сама давно являлась причиной его несчастья. Возможно, он никогда не тратил время на то, чтобы должным образом ухаживать за ней, чтобы воспитывать её, но, тем не менее, правда оставалась правдой.
Он наблюдал за тем, как она взяла платье с кровати и начала натягивать его на себя отрывистыми движениями, выдергивая свои чёрные блестящие локоны из сверкающей молнии. Его глаза были сосредоточены на её волосах, вспоминая времена, давным-давно, когда один вид этого зрелища вызывал у него дикое желание. Те дни исчезли вместе с его сыном и их браком. Теперь не осталось ничего. Ничего, что могло бы привязать их друг к другу, кроме магического свидетельства, которое Драко так жаждал аннулировать. Возможно, когда-нибудь он так и поступит. Когда-нибудь, когда они перестанут следить за ним и за каждым его шагом. На данный момент это было необходимо. Так было правильно. В конце концов, он был Драко Малфоем, а она являлась идеальной трофейной женой, и он нуждался в ней.
Астория взяла блестящее золотое кольцо и надела его на безымянный палец левой руки, так же, как и каждое утро. Однако на этот раз она колебалась, её глаза мерцали от злобы.
— Я даже не буду пытаться изображать несчастный спектакль. Да кому нужно это глупое, чертово кольцо.
Она с громким стуком бросила его на стол. Драко всеми силами пытался сдержать улыбку.
— Дорогая, то, что ты сделаешь с этим кольцом, для меня не имеет никакого значения. Нравится? Надевай его. Мне совершенно наплевать в любом случае.
Его слова были холодными, отдаленными, и в очередной раз он улыбался ей фальшивой улыбкой. Он знал, что ей нравится кольцо, потому что она сама его выбирала на время их короткой помолвки. Он не любил её, но Драко знал Асторию, прекрасно знал ту жадную, испорченную женщину, которой она привыкла быть, и он знал, что не надев кольцо она могла причинить себе боль больше, чем ему самому. Астория сердито посмотрела на него, рука колебалась между кольцом и собственными принципами. Как упрямая корова, она упорно отказывалась надевать кольцо, которое она так сильно любила.
— Я не понимаю, почему ты так усердно заботишься о том, чтобы я присутствовала на вашей глупой семейной вечеринке, — начала она, тёмные глаза сузились в крошечные сверкающие щели. — Ты просто мог бы взять с собой одну из тех проституток, которых трахаешь.
Её глаза загорелись огнем, который мог бы казаться сексуальным. Драко на секунду подумал, как вообще можно было чувствовать хоть что-то к этой женщине. Он издал бессердечный смех.
— Как будто я когда-нибудь унижу себя до такой степени, дорогая жена, — издевался он. —Хотя уверен, проститутки приложили бы больше усилий для моего удовлетворения, чем ты когда-либо.
Астория встала, возмутившись его словами, а затем со всей силой ударила его по лицу, заставив ахнуть.
— Ты мне отвратителен!
— Взаимно.
Он потянулся одной рукой к щеке и внезапно мыслями вернулся обратно в тот жаркий день, когда Грейнджер сделала то же самое. С ней было по-другому. C ней он почувствовал что-то. Не только жгучую боль, но и что-то ещё. Что-то настоящее. В воспоминаниях всплыли страстные глаза цвета корицы, которые он не мог выбросить из головы уже несколько месяцев.
Я сумасшедший!
Мысль вернула его в ужасную реальность. Голос Астории громко раздался в их комнате.
— Возьми одну из своих шлюх! Но смотри, возьми красивую, чтобы она была как сверкающий аксессуар, дополнение к твоему наряду. Например, Пэнси Паркинсон. Конечно! Она уж точно не будет высказывать никаких претензий в твою сторону, что бы ты ни попросил. Какая она в постели, Драко?
Слова Астории были холодными и острыми, как пронзавшие спину ножи, и это разозлило его.
— Я скорее умру, чем буду спать с ней.
Глаза Астории расширились от его внезапной вспышки. Но вместо того, чтобы сражаться с ним, что она часто делала, она поглотила в себе гнев.
— Тогда возьми кого угодно. Меня не волнует, кто это будет, и мне наплевать на ваше глупое семейное собрание. Оставь меня в покое, вдали от вашего безумия!
Драко наблюдал за тем, как Астория покинула комнату с шумом, только чтобы запереться в своей огромной ванной, то, что она часто делала после их ссор. Он выпустил дыхание, которое держал, и был благодарен за благословенное молчание. Однако слова его жены всё ещё терзали его совесть, и поэтому он не находил покоя.
Да я бы не прикоснулся к Пэнси, даже если бы я был лишен секса в течение долгих лет, и она была бы последней оставшейся женщиной на земле.
Половина из этого было правдой. Он не касался Астории сразу после того, как их сын умер, а если говорить честно, у него пропало желание прикасаться к ней задолго до этого. По крайней мере, не так он хотел… И, в отличие от своих бывших однокурсников и позже коллег, Драко отказывался осквернять себя и спать с грязнокровками, только чтобы удовлетворить свои потребности. Казалось, что-то в нём изменилось, и он отказывался быть похожим на них. И, наконец, он не хотел бросать Асторию, потому что это оставило бы довольно яркое пятно на его репутации, и Драко не был в восторге от такого финала.
Жениться было неправильно, особенно, когда ты хотел быть с другой женщиной, даже если это являлось простой интрижкой. Среди прочего, Драко давно забыл, каково это быть с женщиной, хотеть её и видеть отражения взаимного желания в её глазах.
Чертова несправедливость, вот что это. Я был ловеласом Слизерина всего семь лет назад, а теперь? Как всемогущие могли так низко пасть.
— Я ухожу.
Из-за двери послышался всхлип.
— Конечно, не позволяй мне мешать тебе идти на работу и делать… что бы ты там ни делал!
Драко закатил глаза, игнорируя её отвратительные высказывания.
— А ты не позволяй мне мешать тебе сидеть дома, ничего не делая. Ты могла хотя бы прибраться в доме. Мебель в гостиной в пыли с первого дня нашего переезда сюда, Астория.
Из-за двери раздался шорох, прежде чем она сердито распахнула его.
— Не учи меня правилам поддерживания порядка в доме, Драко Малфой! Я просила тебя нанять горничную в течение нескольких месяцев! Если бы ты мог правильно определить свои приоритеты, возможно, у тебя не было бы этой проблемы! И к твоему сведению, я их чистила только на прошлой неделе! — она возмущенно восклицала.
— В самом деле? И когда же именно? Не тот ли это был день, когда ты неохотно прошлась перьевой метелкой по мебели около пяти минут, до тех пор, пока не началось твоё любимое шоу и ты не забросила всё? Честно говоря, я бы не назвал это чисткой.
Её лицо, потерявшее весь цвет, заново обрело его, что, Драко был уверен, она считала праведным гневом.
— Если тебя это так волнует, то чисти их сам! Я вышла замуж за Малфоя, и я отказываюсь делать что-то настолько монотонное, как уборка пыли с диванов!
Драко смотрел на неё и думал, как легко она попала в его маленькую ловушку. Конечно, помогла ей в этом её невероятная глупость.
— Хорошо, тогда не утруждай свою прекрасную голову мыслями о домашней работе. Мерлин свидетель, что у тебя есть гораздо более важные дела.
Слова держали в себе тонко скрытое отвращение, но он произносил их с достаточным обаянием, что последнее едва ли имело значение.
— На самом деле, я нанял нам кое-кого, и она приступит к работе завтра, — заявил он. — Но у меня есть некоторые правила.
Глаза Астории слегка прищурились, когда она выскользнула из ванной, её украшения, за исключением обручального кольца, украшали шею, пальцы и запястья.
— Какие правила? — подозрительно спросила она. Драко безответно лишь одарил её бесстрастным взглядом.
— Это мой дом, я оплачиваю счета, и я выбираю, кто работает на нас. Ты ничего не решаешь. Она приедет завтра, и чтобы я не видел ни одного твоего припадка. Мы поняли друг друга?
Мерцание того, что в начале их брака можно было назвать добротой, осветило его глаза. Но теперь этот проблеск был признаком того, что он просто терпел её, и больше ничего.
***
Гермиона вздрогнула, всячески пытаясь не глядеть на своё отражение в потрескавшемся зеркале, которое висело на тяжёлой цементной стене в общественной уборной. Её карие глаза с силой были сосредоточены на крошечной ржавой металлической раковине, ей самой не хотелось поднимать взгляд. Она заранее знала, какая картина её ждёт. Она уже наизусть знала все места своих шрамов — как будто они навсегда отпечатались в памяти.
Неужели я никогда не привыкну к своему отражению?! Боже, прошли недели!
И всё же, посмотрев, она вздрогнула от увиденного.
Её тело было настоящей картиной войны, которая бушевала между министерством и теми, кого они пытались уничтожить. Она была худой и бледной, её бедра выступали острыми углами, а руки и ноги больше не были гладкими и эластичными, как раньше. Теперь она была почти костями, просто призраком женщины, за которой в прошлом стоял целый и здоровый человек.
Шрамы — белые и яркие на её безупречной коже — зигзагообразно были рассыпаны по телу, как белая молния вдоль бурного летнего неба. С того дня, как она была проклята, Гермиона начала избегать зеркал. Она перестала раздеваться при других женщинах, которые разделяли с ней спальные помещения, и проводила б
ольшую часть своего времени в одиночестве. Даже сейчас она не могла долго смотреть на себя, прикрывая своё ужасно травмированное тело изношенным и потертым полотенцем, которое она использовала для мытья.
Слёзы появились в её распахнутых глазах и покатились по щекам. По крайней мере, Пэнси не коснулась её лица. По крайней мере, она могла прикрыть уродство любой скудной тканью, которую ей было разрешено носить. Но они всё равно не прекращали смотреть на неё. Гермиона знала это, потому что могла чувствовать их взгляды на себе. Все смотрели и шептались, некоторые хихикали, а другие придавали ей странный, сочувственный взгляд. Но никто не смел подходить к ней, спросить, всё ли с ней в порядке. Никто не заботился достаточно, чтобы спрашивать о её здоровье. Поэтому Гермиона ещё больше отдалилась от них, оставаясь наедине с собой, кроме времени, проведенного с Джинни, Джастином и детьми. Так было лучше для всех.
По какой-то причине Пэнси Паркинсон прекратила свои ежедневные посещения и пытки, через которые она заставляла Гермиону проходить — до того дня, когда она оставила на Гермионе шрамы. Она могла только догадываться о причине, и, поскольку бремя этого нового мира всей своей тяжестью заслонило её следственный характер, Гермиону почти не волновало, из-за чего всё произошло. То, что действительно имело для неё значение, так это то, как пережить каждый день, желательно безболезненно и полностью целой.
Да, инцидент между ней и Пэнси изменил Гермиону. Её друзья неоднократно указывали на это. Наименьшее из этого — её настороженность и нервы, а ещё она начала рыдать во сне, при виде вещей, которые она не могла произносить вслух. Невысказанные ужасы пугали её. Независимо от того, как ей не хотелось видеть сны, от кошмаров некуда было спрятаться. Они были уже не в прошлом, а в настоящем. Сны об Отчуждении, умирающих и мёртвых детях, Дементорах, Пэнси Паркинсон и её издевательствах, когда она стояла над Гермионой, держа палочку в руках. В этой палочке была скоплена боль. Боль, которую нужно было выдавить, нанести на кого-то, боль и кровь, которые не прекращались. И она плакала… Всхлипывала и умоляла о пощаде…
Она протянула указательный палец, коснулась им зеркала и провела по шрамам, которые могла видеть на печальном и отдалённом отражении женщины в зеркале. Во время этого Гермиона вздохнула, задумавшись на мгновение, что не все её сны были кошмарами. Конечно, большинство из них были ужасными, но иногда Бог давал ей передышку. Иногда она видела
его во сне.
Он не был с ней тогда, когда Пэнси делала всё возможное, чтобы причинить ей как можно больше боли, но он заботился о ней потом, пытался спасти, как мог, спасти всё, что только можно было. Её палец остановило ненавязчивое воспоминание…
— Бадьян.
— Что?
— Экстракт Бадьяна, Поттер. Разве ты не помнишь? Из лекций Профессора Снейпа по зельеварению? Она будет покрыта шрамами, но, по крайней мере, мы можем попытаться очистить её от них, а Бадьян поможет избавиться от самых тяжких.
— Да… Ты прав. Но где нам его достать?
— У Целителей должен быть…
Затем Гермиона почувствовала его нежное прикосновение к своему, когда он медленно поднимал её с земли, пытаясь не создать ещё больше беспорядка. Кровь была повсюду: на его мантии и на красивых, оберегающих её руках, и она…
— Миона?
Голос Джинни ворвался в её воспоминания. Гермиона резко вскочила и вскрикнула. Она могла видеть извиняющееся выражение Джинни в зеркале. Джинни забыла, как всё пугало её. Она медленно подошла к ней.
— Прости, — прошептала Джинни, присоединившись к своей подруге в зеркале.
Обе женщины мгновение смотрели на свои отражения, единственным звуком в ванной комнате являлся отдаленный стук стекающих с ржавого душа капель воды.
— Всё будет хорошо.
Гермиона опустила голову, её голос был ровным, чуть выше шепота. Джинни аккуратно вытащила тяжёлые мокрые кудри Гермионы с её лица и повреждённого плеча и, используя свою расческу, попыталась привести в порядок тот хаос, который царил на её голове. Достаточно скоро все локоны были распутаны и аккуратно лежали на спине. Ни одна из них не проронила и слова во время проявления доброго жеста Джинни. Когда она положила расческу на раковину, Гермиона обернулась, глотнув.
— Спасибо.
Джинни почувствовала нарастающий ком в горле, когда увидела слёзы, плавающие в глубине глаз её лучшей подруги.
— Не за что.
Дыхание Гермионы оборвалось.
— Я чудовище, обычно я не обращала бы внимание на это, но… О, Джинни! Посмотри, что они сделали со мной, теперь я…
Она сломалась… Джинни заключила Гермиону в объятия, держа её в туалетной комнате столько, сколько ей было нужно, желая, чтобы было что-то ещё, что-то реальное, чем она могла бы ей помочь. Но она понимала, что от неё ничего не зависит.
Гермиона снова видела сон, хотя на этот раз она не понимала, в чём дело. Она только знала, что бежит, находясь в ужасе, что-то, или кто-то собирался догнать её, если она прекратила бы двигаться.
***
Гермиона не могла понять даже то, что голоса вокруг неё исходили не из сна, а были реальными.
— …тогда лучше, если она поедет.
— …он вернулся, он не причинит ей вреда.
— …не увижусь с ней.
Гермиона изо всех сил пыталась проснуться, чтобы уйти от жёсткой хватки сна, которую испытывала на себе, и уловить смысл продолжающегося разговора вокруг неё. Последние несколько слов принадлежали Джинни.
Гермиона повернула голову на разорванной подушке.
— Но, мамочка, я не хочу, чтобы она уходила!
Это была Лили, которая вопила сейчас, и её сладкий, но испуганный голос заставил Гермиону наконец-то открыть глаза и привстать, в негодовании.
— Ч-что происходит?
Её голос был хриплым ото сна, и она не могла полностью осознать происходящее, казалось, ситуация была довольно серьёзной. Джинни потянулась, чтобы погладить Гермиону по волосам.
— Они… Они ждут снаружи.
Джинни шептала, Гермиона посмотрела на всех собравшихся вокруг них людей. Джастин стоял в стороне, бледность омрачила черты его лица, а дети рядом с кроватью Гермионы, глаза Лили были полны слёз.
— Не уходи, Миона, не уходи!
Её крошечная рука с удивительной силой схватила Гермиону, и она посадила ребёнка на кровать, целуя её в макушку, глядя на ярко-коричневые глаза Джинни.
— Куда я иду? — спросила она шёпотом, лишенная всех эмоций.
Джастин прервал всё то, что собиралась сказать Джинни.
— Драко Малфой приехал час назад, за тобой. Ты должна пойти с ним.
Гермиона почувствовала, как кровь в её жилах замерзла.
— С М-Малфоем?
— Разве ты не понимаешь? — спросил он, повышая тон. — Если ты будешь с ним, эта сумасшедшая сука не сможет навредить тебе, Миона, ради Мерлина, у тебя есть выбор получше?
Лили крепко держалась за рубашку Гермионы
— Нет, не уходи! — завопила она.
Гермиона почувствовала, как сердце забилось резкими интервалами в её груди. Она сморгнула горячие слёзы, находясь в удивлении и замешательстве, ненавидя тот факт, что её руки мгновенно превратились в холодный лёд.
— Я…
Неожиданный смех с соседней койки прервал всё, что она собиралась сказать.
— Если не пойдёшь ты, пойду я, — сказала пожилая женщина с рваным голосом. Она издала очередной странный смешок. Гермиона отвела взгляд от Джинни и Джастина.
— Я не могу, — начала она, почти задушив слова. — Не могу оставить вас здесь одних.
Глаза Джинни были такими же испуганными, но она сжала пальцы Гермионы.
— Послушай, иди. Что бы оно ни было, оно не может быть хуже всего этого, — прошептала она. — Он… Я не думаю, что он…
Нет. Мог ли Малфой навредить Гермионе? После всего, что сделал для неё?
— После всего что он сделал для тебя…
Как бы ей не хотелось продолжить разговор, Гермиона больше не смогла бы, так как к ним подошёл решительно настроенный чиновник.
— Она должна идти сейчас же! — скомандовал он, отталкивая детей с дороги и заставляя Лили снова плакать.
— Нет! Миона!
Гермиона чувствовала себя разбитой, но она продолжала стоять на дрожащих ногах, наблюдая за человеком в форме.
— Я могу попрощаться? — умоляла она, заранее зная, что её мольба пройдёт мимо его глухих ушей.
Разумеется, ей отказали в просьбе, с силой хватая её за плечо.
— Мы уходим, немедленно!
Споткнувшись и падая, Гермиона едва смогла выпрямиться, прежде чем её вывели из комнаты. Она кинула последний взгляд на свою семью широкими распахнутыми от страха глазами. Вскоре они превратились в слезливое пятно.
А потом и вовсе исчезли.
