Ранее тем утром
Пэнси Паркинсон подняла взгляд со стола, когда дверь её кабинета внезапно распахнулась. Беллатриса Лестрейндж проскользнула внутрь, и дверь захлопнулась с тяжёлым стуком. Пэнси встала, чтобы поприветствовать свою начальницу, заставив себя улыбнуться ей, чувства Пэнси никогда не могли быть искренними. На самом деле, ей было не до искренних улыбок, её день вместе с настроением успел испортиться ещё с раннего утра. Чувство уныния обрушилось на неё, как только она узнала от Руквуда о том, что Драко Малфой забрал грязнокровку в свой дом в Кенсингтоне. Быстрый осмотр округа подтвердил её подозрения: Гермиону Грейнджер невозможно было найти нигде в Отчуждении. «Капризный хам! Делает всё возможное, чтобы не дать мне выполнять свою работу!» Ситуация взбесила Пэнси так сильно, что она дрожала до глубины души. Гнев почти отвлекал её от присутствия Беллатрисы. — Я получила твоё письмо. Голос Беллатрисы был хриплым. Когда Паркинсон предложила ей сесть, та отказалась, поэтому Пэнси пришлось смотреть на неё снизу вверх. Это бесило её ещё больше. — Спасибо, что пришли так быстро. У меня есть кое-какие проблемы. Пэнси тоже решила встать, не желая оказаться в том положении, в котором она, казалось бы, ниже статусом. Хотя и было совершенно очевидно, что эти двое никогда не будут по-настоящему равными. — Проблемы? С чем? — голос Беллатрисы звучал насмешливо и с ноткой скуки. Пэнси почувствовала, как в ней накапливается гнев, тот самый гнев, который зарождался в её сердце с тех пор, как она начала новую работу за пределами министерства. — С тем, как Драко Малфой управляет этим Отчуждением, и то, как он постоянно препятствует выполнению моих наказаний. Ответ был лаконичным и явно выражал презрение: — В таком случае я должна обсудить это с ним, а не с тобой. — Да, вы абсолютно правы. Вы должны поговорить с ним. В конце концов, этот вопрос лучше всего решать между вами двумя. Пока она говорила, Беллатриса начала небрежно крутить свою палочку в руке. Её чёрные глаза мелькнули на лице Пэнси, которая нервно кусала нижнюю губу. — И, возможно, тогда вы могли бы объяснить мне, почему каждый день он возит эту грязнокровку в свой дом в Кенсингтоне! Она ненавидела свой собственный голос, пронзительный и слишком детский. Она ненавидела то, как Драко Малфой заставлял её себя чувствовать: он выявил в ней неуверенность и разочарование, два чувства, которые Пэнси едва ли когда-либо испытывала. Она была сильной. Она знала это, знала, что она безжалостна. Решительна и целенаправленна. Но не тогда, когда дело доходило до некоего светловолосого волшебника. Как же она его ненавидела! Беллатриса издала противный смешок. — Ах, так вот в чём дело. Всё это из-за какой-то ревности, не так ли? Её взгляд высмеивал, она покачала головой. Пэнси боролась, чтобы скрыть румянец на своих щеках, находясь в бешенстве от услышанного и от того, что её вывели на чистую воду. — Нет! Это не так! Всё из-за… Беллатриса отмахнулась: — Избавь меня от подробностей. Я не буду заниматься твоими глупыми капризами, девочка. То, что ты и мой племянник имеете между собой, не является тем, во что я хотела бы инвестировать своё драгоценное время, ты поняла меня? Грязнокровка была выбрана женой Драко — на случай, если ты забыла о её существовании в его жизни — и она их домработница. В этот раз у Пэнси покраснело лицо. Она боролась между желанием наброситься на Беллатрису и желанием справиться с очередным человеком, который решил выбрать самое неподходящее время для того, чтобы напомнить ей, что Драко женат. «Чёртов сукин сын! Да будь ты проклят за то, что предпочёл эту фарфоровую шлюху мне!» Пэнси прочистила горло, проводя одним пальцем по трещине, образовавшейся на её столе, приводя мысли в порядок. — И что это значит? Отныне мы все можем с лёгкостью подбирать грязнокровок и выводить их из Отчуждения туда, куда нам заблагорассудится? Разве это не противоречит нашей первоначальной цели — отдалить их от окружающего мира? Беллатриса рассмеялась. — Не заставляй меня объяснять в деталях, что из себя представляет Астория Малфой, и перечислять все её маленькие глупые прихоти. Просто Драко, видимо, слишком сильно увлечен ею, вот и исполняет все её желания, — сказала она молодой женщине, находя неописуемое наслаждение в чужой агонии. Происходящее веселило её почти так же, как применение Круциатуса. Пэнси покрыл довольно непривлекательный оттенок розового цвета, а Беллатриса продолжала всё тем же тоном. — Я всегда напоминала ему, что быть Малфоем значит гораздо больше, чем быть настолько жалким, чтобы при виде каждой проходящей мимо чистокровной дамы выделять слюну, как мальчишка, но кто меня слушал? — сказала Беллатриса, хихикнув. — В любом случае, судьбы тех, кто против нашего Лорда, меня не интересуют. Пэнси уставилась на неё, тяжело сглотнув. В её гнусном сознании завертелись винтики. — Вы имеете в виду АБСОЛЮТНО всех, кто против Лорда? — резко уточнила она. — А как насчёт полукровок? И их судьбы вам безразличны? Беллатриса пожала плечами. — А почему нет? Для меня они ничего не значат. Глаза Пэнси загорелись. — Вы правы… Потому что они ничтожны, — пробормотала она. В последнее время Драко постоянно вставал у неё на пути, не позволяя закончить начатое дело. Предпринимая всё возможное для того, чтобы не дать ей исполнить наказания должным образом. — Что ж, — решила она, — в игре, которую ты затеял, Драко Малфой, могут играть только двое.Месяц спустя
Несколько лет назад, ещё будучи в Хогвартсе, Драко окончательно решил для себя, что Маркус Флинт — больной сукин сын. По правде говоря, он никогда до конца не понимал, каким отвратительным извращенцем Флинт является на самом деле, пока ему лично не пришлось поработать с ним в Министерстве. Когда он сидел в здании Министерства и доедал свой ланч, Драко пытался не выдать своего отвращения, когда Флинт рассказывал ему очередную историю о грязнокровке, которую он затащил к себе в постель сразу после того, как та побывала в постели Грейбека, забрав её прямо из его гостиничного номера. У Драко был только один вопрос: где тогда ночевал сам Грейбек, так как никак не мог вспомнить ни его адреса, ни совместного разговора с кем-либо об этом человеке. Не то чтобы его судьба заботила Малфоя. Ни на секунду. В конце концов, если Флинт был признан чертовым извращенцем, то Грейбэк, в свою очередь, являлся отвратительным садистом — пустой тратой человеческой плоти. Драко взглянул на свой ланч — картофель в мундире и нежное жаркое, приготовленное недавно Грейнджер. Довольно неплохо, очень даже неплохо, и именно в этом заключалась часть его большой проблемы. Грейнджер была довольно хороша во многих вещах, и он уже давно понял это. Например, то, как она была способна в кратчайшее время довести мебель до ослепительного блеска, ничего ни говоря, в её фирменном Йоркширском пудинге, который был способен с лёгкостью затмить все признанные сорта знаменитых пудингов. В любом случае, Драко не мог не думать о ней, когда её не было рядом. И он понимал, что это вряд ли было хорошо — это определенно не было хорошо. Но, опять же, лучше уж думать о Грейнджер, чем слушать озабоченного Маркуса Флинта. — Ты уже успел трахнуть её, Малфой? Он смотрел со свойственным ему хитрым взглядом, отчего Драко едва не поморщился. Он проглотил картошку, чтобы не подавиться ею. — Что? — переспросил он. — Ту горячую штучку, которая якобы прибирает твой дом, Драко. Какие ещё твои поручения ей велено выполнять — вот, что я хочу знать, и всего-то. Маркус откинулся на спинку стула с довольной ухмылкой. На этот раз Драко вздрогнул. — Не путай меня с такими, как ты, Флинт. Я уже говорил тебе, я не якшаюсь грязнокровками! Моя жена подобрала её только для работы, и я скорее умру, чем прикоснусь к ней! Флинт поднял густую бровь и снова хихикнул. — Не надо обманывать себя. Никто не отказался бы от хорошей киски время от времени, Малфой. Видно, брак медленно делает из тебя ханжу. — А время, вижу, до сих пор не способно вправлять мозги таким, как ты, Флинт. Драко встал из-за стола, у него окончательно пропал аппетит, вопреки кулинарным талантам Грейнджер. Он хотел как можно быстрее уйти подальше от Флинта и от чертова Отчуждения. Его тошнило от одного его взгляда. Кроме того, без Грейнджер нахождение в Отчуждении было невыносимым. Флинт продолжал смеяться. «Придурок». — Да не надо зацикливаться на моих словах, Малфой. Это лишь моё личное мнение, не так ли? Но секс как воздух, и ты прекрасно знаешь, что эти грязнокровки готовы раздвинуть свои ножки при виде любого члена. Драко сглотнул, а затем выпрямился. — Ты мерзкое животное, вот ты кто, Флинт. И мне совершенно наплевать на то, что ты делаешь с этой грязнокровной коровой или с любыми твоими дешёвыми шлюхами. Мне всё равно. Продолжай в том же духе, но избавь меня от подробностей и больше не вмешивай меня в свои грязные похождения! Он обернулся, сжимая свои вещи в руках, выходя из здания, убедившись, что слова звучали уверяющее. Он, конечно, не хотел, чтобы кто-нибудь знал, как странно Маркус заставил его чувствовать себя при упоминании Гермионы Грейнджер, и о том, чтобы иметь её в своём доме… таким образом. «Твою мать». Он тут же решил, что любые эротичные фантазии с её участием возникли в его голове только из-за дурацкого разговора с Флинтом. В конце концов, сам Драко ведь не думал о Грейнджер в этом плане? По крайней мере, до недавнего времени. У него и в мыслях не было секса с ней. К тому же, у него давно уже не было секса, что, к сожалению, являлось причиной ко всему. А Грейнджер для него всегда являлась запретным плодом. Он обнаружил, что стоит один на окраине Отчуждения и смотрит на дорогу. «Даже если она и запретна, она…Чёрт...» Губы Драко скривились в усмешке, хорошо, что никого не было рядом. Рассматривал ли он Грейнджер в качестве?.. Нет, нет, чёрт возьми, да такого и быть не могло. «Ну, во всяком случае она не принадлежит и Флинту». Мысль о том, что Флинт может оказаться рядом с Грейнджер, заставила его видеть багровый перед глазами. Он решил это потому, что даже такой человек, как Грейнджер, не заслуживал, чтобы им пользовался кто-то вроде Маркуса. Он только недавно избавил её от жестокой Паркинсон, и теперь ему хотелось держать её как можно дальше от похотливого ублюдка. Он аппарировал в Кенсингтон и быстрым шагом направился домой, уверенный, что даже если Флинт и желал Грейнджер в своих больных фантазиях, то не смог бы просто так ворваться в его дом и забрать её к себе. Грейнджер в безопасности. Возможно, она была в безопасности от Флинта, но в безопасности ли она от него самого? Грязная беседа за ланчем это одно, но Драко начинал замечать проявления странных чувств по отношению к Грейнджер. И не только сострадание или сочувствие, с которыми было трудно справиться. Нет, это были опасные чувства, которые ходили на цыпочках по территории, которую он не осмеливался пересечь. И именно эти запретные чувства вызывали в нем приятную тягучую боль. «Она грязнокровка». Хотя, несмотря на очевидность, в этом новом мире такие люди, как Флинт, Мальсибер и Грейбэк, начали игнорировать именно этот факт, не отказывая себе в возможности затащить к себе в постель любую женщину, мимо которой проходили. Наплевав на чистоту их крови. «И вправду, если она хорошо выглядит, какое это имеет значение? В конце концов, какую пользу может принести грязнокровка, если не секс? И ко всему прочему, Грейнджер ещё и достаточно… Нет. Я не могу хотеть её. Она никогда не притягивала меня! Твою мать, неужели всё настолько безнадежно?» Одежда, которую он раздобыл для неё неделю назад, прекрасно ей подошла, облегая все изгибы тела, словно вторая кожа, и для Драко стало практически невозможным не обращать на неё внимание. Она была худой, но не слишком, особенно после того, как начала регулярно питаться, — только слепой не заметил бы. И эти изгибы были выставлены напоказ во всех ракурсах, доставляя ему удовольствие каждый раз, когда он проходил мимо. Несмотря на то, что она всячески пыталась не бросаться ему в глаза, её присутствие почти никогда не оставалось незамеченным Драко. «Сука. Почему ты так засела в моей голове!» — Она грязь, — строго начал уверять себе он, как только в поле зрения появился дом. Да, может быть, она была ею. Но она, помимо всего этого, была привлекательной, он не мог больше отрицать этого. Хоть и не такой, как Астория или любая другая женщина, которую он воображал в своих фантазиях на протяжении многих лет. Привлекательность Грейнджер была иной — тонкой. Драко во всём винил долгое отсутствие секса и проблемы в личной жизни. Он обвинял Асторию в том, что та была такой бесчувственной тварью. Да, всё дело заключалось в холодности Астории, а не в том, что он, якобы каким-то образом, пытался разглядеть привлекательность именно в Грейнджер. В конце концов, он ведь не считал её привлекательной, совсем… Даже после того, как она начала каждый день бережно заботиться о себе, начала кушать еду, как положено. После того, как она вернула цвет своим бледным щекам и блеск невероятно диким волосам. Каждый день он наблюдал за тем, как она ухаживает за садом, и восхищался крошечными кудряшками, которые вырывались из заколок. Драко был загипнотизирован тем, как лучи солнца падали на неё, целуя эти волосы с медовыми бликами. И когда она возвращалась в дом после окончания работы, стирая с лица жирный блеск, тело Драко предавало его, реагируя ненадлежащим образом. Его разум и чувства задавались вопросом, каково это — касаться губами вдоль её гладкой шеи, пробовать её на вкус, вдыхать запах согретых солнцем волос и… «Чёртов Мерлин на гиппогрифе! Она надевает новую одежду, начинает есть обычную еду, и я сразу возбуждаюсь от одного её вида? До чего ты докатился, Драко Малфой?!» Он прочистил горло, чувствуя, как по носу скатывается капля пота. Нет, нет, этого быть не может. Ему стало тесно в штанах, сладко-тягучая боль пробудила в нём дикое желание. Прямое доказательство обратного, Малфой. Что ж, ничего не поделаешь, решил он. Он явно сходил с ума, но не то чтобы он собирался поддаваться своим страстям. Он ведь не был похож на Флинта. Или на любого из них. Он умел контролировать себя. Контроль. Ему просто нужно было помнить о нём, вот и всё.***
Гермиона знала, что постоянные оскорбления и издевательства Астории по отношению к ней являлись способом подчинения. Она жаждала видеть её униженной. Опускаясь на колени на кухонном полу, Гермиона всё равно продолжала бороться, вопреки всему отказываясь поддаваться темноволосой красавице, возвышающейся над ней. Когда та посмотрела, на лице Гермионы была маска безразличия. — Когда я приказываю тебе вынести мусор, я имею в виду весь мусор, а не только те части, которые тебе пожелается. А теперь, дрянь, выполняй, что я тебе говорю! Гермиона слегка пошевелила головой и посмотрела в мусорную корзину. Она не нарочно. В спешке выполнить утреннюю работу, она просто забыла вынести её. Астория толкнула Гермиону в бок своим дорогим сапогом. — Что ж, это ведь ты забыла вынести этот мусор, а не я. Ешь, говорю! Гермиона напряглась и попыталась сдержать тошноту от неприятного запаха, исходящего из мусорного ведра. — Я не собираюсь это есть! В её голосе прозвучало неповиновение, и когда она увернулась от удара, Астория жестоко рассмеялась. — Ещё как будешь! Тебе нужно научиться подчиняться, маленькая шлюшка. Ты ничто, кроме клеветы на мою репутацию, ты знаешь это? Если бы некоторые из моих подружек знали, что мой любимый муж взял обыкновенную грязнокровку домработницей, они бы высмеивали меня по всему Кенсингтону! Если ты не способна исполнять свою работу должным образом, я позабочусь, чтобы ты научилась лично у меня! С этими словами она резко ударила по голове Гермионы палочкой, которую вынула из кармана нефритово-кремового халата. Девушка на коленях поморщилась от острой боли, но по-прежнему оставалась упрямой, отказываясь делать то, что ей велели, просто потому, что она не собиралась позориться таким образом перед такой, как она. Ни один человек, даже если этот человек является грязнокровным, не заслуживал быть принужденным есть еду из мусорного бака. Её сердце злобно забилось в груди, но Гермиона не предложила ни слова, только её упорное неповиновение. В течение последнего месяца ей приказывали бегать как собачонке по дому, выполняя абсолютно все чертовы капризы, которые только могли вздуматься счастливой семейной парочке. Помимо всего этого, ей также приходилась практически ВЫЖИВАТЬ каждую ночь в Отчуждении, проходя через ад, видя свою подругу, которая губила себя прямо перед её глазами, не прекращая плакать перед сном, при этом крепко прижимая Лили к своей груди, как будто боясь потерять и её тоже. Она едва справлялась с нервами от нарастающих слухов и сплетен, которые были распространенные женщинами, с которыми она делила комнату. Она пыталась не обращать внимания на то, как её обзывали шлюхой каждый день, интересуясь, чем именно она смогла зацепить Малфоя, что тот стал настолько благодушным по отношению к ней. В то время, когда она, к сожалению, была вынуждена проводить половину дня в Отчуждении, против её воли, особенно в компании вышеупомянутых женщин, она должна была терпеть ещё и неприятные ощущения от мерзких взглядов на себе со стороны чиновников министерства, которые, полагая, что, как только Малфой использует её и бросит, получат шанс овладеть ею. Самым мерзким из них был тот, с мрачными глазами — Руквуд. Хотя, и остальные были никак не лучше. Гермиона вздрогнула при мысли об этих людях и о том, что они хотели от неё, но одновременно, как бы странно не казалось, она задавалась вопросом, может ли быть оно хуже того, что она уже успела пережить от садистских рук Пэнси Паркинсон? В любом случае, она не хотела знать ответ на этот вопрос. — Немедленно! — приказала Астория, крепко сжав шею Гермионы, опуская её на мусорное ведро. Девушка на коленях прикрыла рот руками, пытаясь оттолкнуться от ее рук. Внезапно из дверного проема послышались шаги. — Я ведь не вижу тебя, толкающую её лицом в мусорный бак, не так ли, Астория? Гермиона чуть не заплакала от радости, услышав шелковистый звук голоса Малфоя, эхом разносящийся по огромной кухне. Мгновенно почти болезненная хватка на её шее ослабла, и Гермиона отшатнулась назад, чтобы увидеть, как Малфой смотрит на свою жену. — Разве ты не говорила, что у тебя сегодня запланирован день покупок? Почему ты всё ещё дома? Уже почти полдень. Вечеринка моей семьи состоится через две недели, и, Мерлин тому свидетель, что тебе понадобится всё это время, только на то, чтобы выбрать подходящий наряд. Так зачем тратить драгоценные минуты? Насмешка на лице Астории ещё больше испортила ему настроение. — Только смотрите, как мило! Так не терпится остаться с ней наедине? — съязвила она, что заставило её снизиться в его глазах, чем она уже была. — Ну конечно же, давай, не позволяй мне оставить тебя без твоих любимых полуденных наслаждений! Её глаза блестели от гнева, а щеки вспыхнули ярким цветом. В этот раз она всеми силами пыталась держать свои эмоции под строгим контролем, чтобы не сорваться перед ним снова, показывая свою слабость. Так что сарказм служил ей только оружием. Самозащитой. — Я не собираюсь терпеть её в своём доме, если она никчёмна в своей работе, Драко! Он потянулся к ней, крепко сжав её запястье. Не так часто он касался её физически, и поэтому давно забытое прикосновение вызывало дрожь. — Это я решаю, никчёмна она в своей работе или нет. Это не тебе решать. Сколько раз мне повторять одно и то же, чтобы ты наконец смогла вбить это в свою голову? Я не позволю тебе держать её вокруг своего пальца, Астория, не в моём доме, ты поняла меня? Темноволосая женщина выглядела так, будто вот-вот сорвётся, и, наконец, она глубоко вздохнула. — Тогда и я не пойду на твою чёртову вечеринку! Возражение Астории было шумным и выглядело так по-детски в его глазах. Он лишь устало вздохнул. Довольно скоро она поспешила покинуть кухню, а её шаги и вовсе затихли через мгновение. — Поднимайся. На этот раз его голос звучал тише, мягче, и Гермиона поднялась, борясь на секунду, а затем посмотрела ему в глаза. Она не поблагодарила его; она вообще ничего не сказала, и он снова заговорил. — Я не знал, что она будет здесь в такое время, а то пришёл бы раньше. В следующий раз я буду поблизости, чтобы вовремя отцепить вас от друг друга. Гермионе показалось странным, что в этот раз не последовало ни обвинений в её сторону, ни резких напоминаний о том, чтобы она следила за своим языком, когда разговаривает с «леди поместья». Вообще ничего. Странно. — Я не сомневаюсь, что ты пришёл бы раньше, — кратко ответила Гермиона. — Очередной тяжелый день в Отчуждении? Что случилось? Очередь из людей становится для Дементоров слишком длинной и утомляющкй, Малфой? О, нет. Неужели тебе пришлось совершить убийство собственными руками? Она настойчиво смотрела в его серые глаза, которые внезапно отразились в шоке от её неожиданных резких слов. Он поднял руку, чтобы ударить её, но что-то заставило его передумать, и вместо этого он грубо прошёл мимо, задев её плечом, останавливаясь напротив остатков еды, лежащих на стойке, где Гермиона оставила их. — Вижу, ты всё не научишься держать этот ядовитый язык за зубами. Вот теперь перед ней был настоящий Малфой. Его истинное лицо. — А должна ли я? В конце концов, я не вижу никого в этом доме, кто следил бы за собственным языком. Он обернулся к ней, его бледные щеки приняли цвет. — Это не твой дом, Грейнджер, чтобы указывать нам, как в нём себя вести! Кажется, ты забыла, что ты являешься ничтожеством, как здесь, так и везде. Как бы ты не брыкалась и царапалась, рано или поздно тебе всё равно придётся принять свою истинную роль в этом доме и подчиниться. Гермиона почувствовала, как начинает беситься, и в тысячный раз желала знать способ, c помощью которого смогла бы обуздать свои гневные слова, которые постоянно сопровождались неконтролируемыми эмоциями. — Ты издеваешься? Всё, что я делаю, так это подчиняюсь таким ублюдкам, как вы. Я не знаю, насколько ещё способна подчиняться, Малфой. Ты забыл, что мой муж и друзья мертвы, или тебе напомнить? Разве ты не видел моё изуродованное тело собственными глазами, покрытое шрамами и синяками, которые я должна носить всю оставшуюся жизнь в виде напоминаний? Как насчёт всего, что мне пришлось пережить за последние шесть лет? Меня оттолкнули от остального мира против моей воли! Никто меня не спрашивал! Бросили, как бездомную собаку, и заставили почти до смерти голодать. Избивали, высмеивали, унижали, а вокруг меня всё ещё продолжают умирать такие же люди, как я! Совершенно невинные! Как ты думаешь, насколько ещё я смогу тебе подчиниться, Малфой? Где грань? Её глаза были широко распахнуты от гнева и негодования, от терзающей непрекращающейся боли. И это заставило что-то в нём лопнуть. Драко не был уверен, что именно повлияло на это; она стояла в нескольких футах от него, сжав маленькие руки в кулачки, с разъяренным лицом от едва управляемого гнева. Он видел, что она вела абсолютно бесполезную битву против её бушующих эмоций, и что-то в её голосе, в обвинениях и ненависти в его сторону, которые стекали ядом с каждого её слога, заставило гнев, который кипел в его животе с самого утра, зажечься и поглотить его целиком. — Где грань, говоришь? Он подошёл к ней вплотную, грубо толкнув её к стене, ближайшей к дверному проему. — Я покажу тебе, Грейнджер, — прошипел он, его лицо приблизилось к ней так, что через несколько секунд он почувствовал сладкий мускусный запах, исходящий от её кожи, и последнее заставило его дико возбудиться. Гермиона начала бороться с ним, гнев сменился тревогой. — Я не обязана подчиняться такому ублюдку, как ты, Малфой! Она проговорила это через стиснутые зубы, когда снова попыталась выскользнуть из его хватки, но он крепко держал её одной рукой, другой схватив её за челюсть, притянув к себе. Он почувствовал, как вздымалась её грудь и как часто забилось её сердце, как у маленького бэмби, прижатого охотником, к собственной груди. — Тебе напомнить, Грейнджер? Или это, или смерть, — мрачно усмехнувшись, медленно прошептал он возле её губ. Она попыталась хоть каким-то образом увеличить дистанцию между ними, но попытки были напрасны. В её глазах четко отразился страх, когда его ладонь от злости сжалась в кулак на затылке, потянув её лицо к себе, впиваясь в её губы в яростном поцелуе, наконец воплотив в реальность то, о чём думал уже несколько недель. Он не осознавал ни на секунду тот факт, что сейчас был ничем не лучше Флинта и Грейбэка. Он был таким же отвратительным подонком, как и все остальные офицеры, которые использовали грязнокровок для собственного больного удовольствия, но в тот момент Драко не мог думать ни о чём, кроме как овладеть ею. Да, он не верил своим собственным желаниям, которым так не хотел поддаваться, но сейчас они были сильнее, побеждая его. Он не мог никак остановиться. Когда он вытолкнул её из кухни в коридор, его пальцы пробились сквозь её густые волосы, чувствуя их мягкость, снова дергая зазубренные заколки, желая высвободить её шелковистые локоны, в то время как его рот грубо доминировал над нею. Поцелуй был жестоким, настолько жестоким, что оставлял на её губах ушибы, сдавливая их с растущей потребностью. После очередного рывка его пальцев, её волосы наконец высыпались из-за пределов, бросаясь на её красивые узкие плечи. Тяжело вздохнув, Драко почувствовал, как дрожит от её губ. Он ловил запах раннего осеннего бриза, который всё ещё чувствовался от её шелковистых прядей. Единственным звуком в комнате было их прерывистое дыхание. Драко сомневался, что Грейнджер вообще дышит, и не верил, что всё это происходило наяву с ними. Это лишь плохой сон, решил он. Ужасный кошмар, рожденный в последствии несуществующей любовной жизнью и основными плотскими пристрастиями. Ведь он не мог целовать её в здравом уме, не так ли? Он врезался в маленький столик в коридоре, и хрустальная ваза, стоящая на нём, качнулась и с грохотом упала на деревянный пол, громко разбившись, заставив Драко отодвинуться от неё. Грейнджер попыталась толкнуть его, тихий стон вылетел из покрасневших губ против её воли. — Ты! Ты отвратительное мерзкое животное! — прошипела она, снова борясь с ним. Драко слышал её слова, но он был в состоянии лёгкого опьянения, чтобы сосредоточиться на них, нуждаясь лишь в ещё одной секунде, ещё одном глотке из её магнетирующего рта. Его глаза смотрели на её лицо, покрасневшего от жарких поцелуев. — Видишь, насколько ещё ты способна подчиниться мне? Вот она, та самая грань, Грейнджер, переступив которую, нет пути назад, — прошептал он, глядя ей в глаза, тяжело дыша, его пальцы всё ещё затеряны в её волосах. — Видишь, что я могу заставить тебя сделать? Он закончил свои слова, грубо взяв её за подбородок и притянув к своим губам в очередном поцелуе. На этот раз он хотел большего, на этот раз его язык начал облизывать шелковую линию над её верхней губой, прежде чем сделать то же самое с нижней. Она ахнула, и он приглушил её задушенный стон другой, углубляющейся лаской, не чувствуя ничего, кроме ощущения её мягкого и податливого рта против его, который не должен был быть таким манящим и таким желанным, но, Мерлин тому свидетель, был. Гермиона прекратила бороться с ним, не в силах противостоять ему, когда её волосы были так сильно стиснуты в его кулак, а его рот был таким властным над нею. Когда он спокойно проскользнул языком к ней в рот, её колени пошатнулись, и, хотя она прекрасно понимала, что его поцелуи служили унижением и наказанием, нельзя было отрицать то небесно-тающее чувство, которое напало на неё со всей силой, как только его язык проскользнул внутрь. Он целовал её полностью и безоговорочно. Дразня её с каждой секундой. Его язык мастерски заманивал, притягивал и захватывал её так, что через несколько секунд её собственный язык оказался у него во рту, переплетаясь с его, и та ласка, которую она так не хотела принимать изначально, с которой так боролась, была именно та, которая она, желала чтобы длилась вечно, никогда не кончаясь. К сожалению, сказка для Гермионы закончилась, как только он резко отстранился от неё с той же силой, с которой целовал её секунду назад. От резкой потери контакта Гермиона была сбита с толку, напугана и… будто лишена чего-то своего. Взгляд в его глазах был одновременно смесью страсти и паники, и он отступил назад, его ботинки хрустели под разбитой хрустальной вазой, громко отзываясь в тихой комнате. Они смотрели друг на друга, а затем он указал на пол. — Убери этот чёртов бардак, — пробормотал он, дрожащая рука поднялась к губам, как будто он был шокирован тем, что только что сделал. — Сейчас же! Отвернувшись от неё, Малфой поспешным шагом ушёл, оставив её одну в тёмном коридоре. Гермиона в упор уставилась на отдаляющую тень человека, который вместе с собой забрал и её чувства, оставив её опустошенной, в полном одиночестве. Он заставил её чувствовать себя, как одну из дешёвых шлюх, которую использовали и выкинули, как мусор.