***
Драко уставился на маленькое послание, а затем снова посмотрел на глупое, чертовски раздражительное выражение лица Пэнси Паркинсон. — Что это, Паркинсон? Это Отчуждение, а не какой-то первовстречный магазин на стоянке! Ты не можешь просто так… Он снова посмотрел на письмо, которое держал в руках, желая не реагировать резко, несмотря на то, что желудок скрутился от содержимого письма. Он боролся с чувством уныния, его брови нахмурились. Вчерашний день оказался одним из самых страшных и запутанных в его жизни с момента прихода Волдеморта к власти. И это не имело никакого отношения ни к его жизни, ни к работе, ни к политике. Нет, это было связано с одной конкретной личностью, а точнее грязнокровкой, которая каким-то образом сумела засесть глубоко ему под кожу. Он видел страх в её глазах, и, несмотря на вчерашнюю разразившую между ними страсть, на которую она отреагировала из-за чисто физического влечения и не больше, он знал, что на самом деле она не хочет его. Какого хрена! Что со мной не так? Я должен собраться. Грязнокровка… Чертова Грейнджер. Твою мать, Малфой! Если кто-то узнает, я никогда больше не смогу показать своё лицо в публике. Я не должен чувствовать себя так, чёрт возьми. Не должен… Да это безумие какое-то. Случившееся потрясло Драко настолько, что он не мог не только понять, но и объяснить, что нашло на него вчера. И теперь, вдобавок ко всему, ему ещё и приходилось иметь дело с Пэнси, чертовой Паркинсон. Она смотрела на него с выражением чистого восторга, глаза бросали вызов, чтобы он только попробовал сказать ей «нет». Когда он не говорил, она открыла рот. — Ой, только не делай вид, будто никто раньше этого не делал, — сказала она ему с лёгким удовлетворением. — Кстати, ты в курсе про нас с Флинтом, не так ли? Я уверена, что он уже успел поделиться с тобой всеми красочными деталями его… последнего «завоевания»? Лицо Драко искажалось в отвращении. Она продолжала изучать свои ногти с притворным интересом. — Я не раз спала с ним, чтоб знал. Драко передернуло от одной только мысли. Как будто её объявление делало её более желанной в его глазах. — И знаешь что? После секса он часто рассказывает мне обо всех этих глупых маленьких грязнокровках, которые настолько наивны, боже… что до сих пор глупо верят в чудеса. Надеятся, что, торгуя своим телом и соблазняя наших мальчиков, они хоть как-то смогут выбраться из этого места, что это спасёт им жизнь, представляешь? Вот я подумала и пришла к выводу. Они здесь для нашего удобства, Драко. Так почему бы не воспользоваться этим? — она сфокусировала свой пронзительный взгляд на его лице. — К тому же, — протянула она, — твоя женушка уже успела выбрать мою любимую грязнокровку, не так ли? Если спросить лично меня, это то ещё совпадение… не думаешь? Драко ненавидел её — он ненавидел её голос, манеру её речи, этот самодовольный взгляд на уродливом собачьем лице. Он не мог вспомнить, ненавидел ли он в жизни кого-либо так же, как её? — Вот именно, Паркинсон, твоего мнения никто и не спрашивал. Каждое слово было ядовитым нападением. Пэнси одарила его улыбкой — улыбка, которая скрывала в себе ненависть. — Милый, ты что спишь с ней? Так вот в чём дело? Я догадывалась, что у тебя возникли какие-то чувства к ней, а то она давним давно уже была бы мертва. Она другая, не так ли? Думаешь, ты можешь скрыть это от меня? Её голос был ровным, как сахар, смешанный со смертельной дозой цианида. Глаза Пэнси мелькнули на лице Драко, и он почувствовал, что его изучают не только снаружи, но и внутри. Она была права, понял он. Пэнси знала его наизусть, и это усложняло дело. Его глаза сузились. — Ты больна на всю голову. Да я в жизни не дотронулся бы к ней. Ложь свободно изливался из его уст, но он всё же он понял, что, так или иначе, Паркинсон догадалась. Она ухмыльнулась, пристально наблюдая за ним. — Нет? Даже не смотря на то, что все вокруг этим и занимаются? Что делает тебя лучше них? Глаза Драко вспыхнули. — Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Я женат и, к твоему сведению, довольно счастлив в своём браке. Я хотел бы, чтобы и тебе досталось то же самое, нахальная сучка. Ухмылка на её губах окончательно вывела его из себя. — Что ж, о вкусах не спорят, не так ли, Драко? В любом случае, Астория забрала самый лакомый кусочек из всех, так что теперь моя очередь выбрать свой. Её глаза блестели фальшивой невинностью, и Драко решил погасить этот свет раз и навсегда. Его голос чуть не дрогнул, когда он заговорил. — Что тебе нужно от Лили Поттер? Ей четыре года. Она не способна работать, а если ты хочешь просто напугать её чисто для собственных больных прихотей, то не стоит утруждать себя, она и так в ужасе. Пэнси холодно улыбнулась ему. — Мне нужен этот ребёнок! Чтобы… прибраться по дому и всё такое. И Флинт, к тому же, всегда стремится к новым экспериментам. Ты прекрасно знаком с его стилем работы с Дементорами. Для него всё это — одна весёлая игра! Она выглядела полностью удовлетворенной, и Драко всей душой, всем своим бытием жаждал проклясть этот взгляд к чертовой матери, раз и навсегда. Он бы получил то ещё удовольствие. Сглотнув через стиснутые зубы, он снова заговорил. — Оставь Лили Поттер в покое. Она слишком маленькая, чтобы идти куда-то без матери, к тому же она не грязнокровка, она остаётся и это не обсуждается. Хочешь грязнокровку? Иди выбирай кого угодно, но я не дам тебе право терроризировать детей, только чтобы ты смогла доказать своё. Пэнси засмеялась. В ясный день её смех отзывался колоколом, делая её ещё более жуткой. — То, что хочешь ты, меня абсолютно не волнует, Драко. Дело не в грязнокровках. Я хочу выбрать того, кого хочу, и выбираю я Лили Поттер. Скажем, в качестве гарантии. Её глаза с ненавистью вспыхнули в его направлении, когда она продолжила, её тон был напряженным. — Я забираю её себе, Драко, или, клянусь, я устрою тебе ад. Ты не можешь просто так прогуливаться вокруг этого места и вести себя, как король. Мы давно не в Хогвартсе, Малфой. Мы в Лондоне, и это моё Отчуждение, а не твоё! Ты не управляешь этим местом, этим занимаюсь я! Драко отвернулся от неё, высоко подняв голову и стараясь не потерять свойственное хладнокровие. Контроль. Контроль. — В качестве гарантии? Мне нужен контроль. Он не обернулся, даже когда она начала говорить. — Именно. Ты передаёшь мне свою драгоценную Грейнджер, а я тебе — девчонку. Если ты так и продолжишь скрывать от меня Грейнджер, я заберу её и не буду ручаться за последствия. Все довольно просто, не так ли? Тем более, если всё действительно так, как ты утверждаешь, тебя и вправду наплевать на судьбу этой отвратительной маленькой шлюшки, то в чём же проблема? В её голосе звучал вызов, она посмела бросить его, но Драко знал, что она загнала его в тупик. У него не было выбора. — Ты правда думаешь, что, забрав её, сможешь навредить мне, Паркинсон? Что у меня есть какая-то долбаная привязанность к Грейнджер, и я не смогу отпустить её? Так повторяю, ты глубоко ошибаешься и больна на всю чертову голову. Слова были ядовитыми. Он вышел из офиса, пытаясь сохранить самообладание до тех пор, пока не оказался бы далеко от Отчуждения и ужасов внутри него. Вздрогнув, мальчик внутри него вырвался на поверхность, и он почувствовал резкое жжение в глазах, которое не испытывал долгое время. Слёзы? Мерлин. Он на самом деле будет оплакивать что-то вроде этого? Слова Паркинсон зазвучали в его ушах, как какофония звука, сливаясь с его беспорядочным биением сердца и затрудненным дыханием. Сжимая кулаки, он выпрямил спину, пытаясь собраться, подумать о чём-нибудь, о чём угодно, кроме того хаоса, в который он попал. Если бы я не принял её, если бы только позволил ей умереть в первую же ночь, всего этого не было… Но уже было слишком поздно жалеть, не так ли? Он проглотил слёзы, которые всё ещё угрожали стенам покоя, за которыми он отчаянно пытался держаться. Он не знал, что делать.***
Следующее утро рассвело ясным и свежим, туманно-желтым солнцем, которое играло в прятки за пушистыми зефирными облаками. Гермиона провела утро в компании Лили и Джинни, всеми силами игнорируя неприятные комментарии своих соседей по комнате, используя Джастина в качестве щита, потому что женщины были менее жестокими, когда он был рядом. Как обычно, она поделилась своим скудным завтраком с Джинни и Лили, а затем приготовилась встретиться с Малфоем. Этот день не грозил ничем необычным, и когда она вышла через двор ко входу в Отчуждение, лёгкий ветерок взъерошил её кудри. Дорога, ведущая в сторону от ограждения, была теперь знакома ей, потому что именно здесь она должна была ожидать прихода Малфоя. Но даже на фоне такого обычного дня, в этот раз ожидание Малфоя казалось странным, сюрреалистичным — потому что, когда она думала о нём, всё, что она могла вспомнить, так только вкус его рта, который вызывал в ней холодный парализующий страх. Когда это произойдёт? Когда он заставит меня…? Гермиона услышала знакомый треск, когда он аппарировал позади неё, и повернулась к нему лицом. Он не смотрел на неё со своим обычным равнодушием — его глаза не были холодными и серыми, как замерзший пруд зимой. Его губы — эти чувственные губы, с которыми она была так знакома теперь — больше не были искривлены в хмуром взгляде. Гермиона видела в его глазах страх — она знала, как опознать его, потому что чувствовала и видела его каждый день. Она видела, как Малфой боролся с ней, пытаясь остаться беззаботным. — Что? Её единственное слово было слишком сжатым и слишком напряженным, чтобы казаться нормальным, и у неё перехватило дыхание, когда увидела выражения его лица. Но этот его ответ, который последовал, что превратил обычный день в живой кошмар. — Это всё Пэнси Паркинсон. У Лили проблемы. Сердце Гермионы остановилось, затем разбилось. Она потянулась вперёд, падая к грубому каменному зданию, стоявшему рядом, надеясь, что ноги поддержат её. Позади, сквозь звон в ушах, она могла слышать его голос, голос который звал её, но её разум не мог зарегистрировать происходящее. Лили в беде. Господи, нет. Нет, нет, нет… Её рука впилась в стену. Костяшками пальцев Гермиона начала больно царапать цемент в поисках стабильности, хоть чего-то, чего-нибудь, что смогло бы удержать её на ногах. Её глаза наполнились горячими горькими слезами. Она вцепилась в его руку, находя ту самую опору в нём, и ей удалось наконец-то повернуться лицом к нему. — Что случилось? Почему? Хриплый шепот — это единственное, что она смогла выдавить из себя. Она не видела перед собой ничего, кроме его бледного, мрачного лица и серых глаз, которые могли смотреть с неописуемой страстью на неё, но теперь были жутко ледяными. — Ты изначально являлась её проектом, Грейнджер, — сказал он, и она увидела, как его челюсти сжимаются с каждым словом. Он вырвал руку у неё одним порочным движением. — И когда я уберег тебя от зла, она восприняла это лично на себе. Гермиона думала, что сердце вот-вот взорвется от той силы, с которой оно билось у неё в груди. — Но… Почему Лили? Она маленькая… она ведь ничего не сделала… Невозможно было говорить, и всё же он продолжал носить этот разъяренный взгляд на лице. Когда он говорил, говорил механически, а в голосе была полная пустота. — Предательница крови взамен на тебя, Грейнджер. Она хочет причинить мне боль. Она хочет уничтожить тебя и пытается достичь своей грязной цели через Лили, а я… я не знаю, что мне делать… — его голос внезапно дрогнул. Её накрыла паника, волна, которая разрушила всё на своём пути, заставив её сердце, дыхание, всё вокруг — остановиться. На мгновение Гермиона почувствовала слабость, почувствовала, как на неё надвигается тьма, как сердце выходит из-под контроля. Оно начало громко звенеть в её ушах, смешиваясь с достаточно звонким голосом и совершенно бессмысленными словами Малфоя. Она потянулась к нему, её пальцы вонзились в его плоть, пытаясь этим заглушить панику, и, как бы ни старался, он не смог оттолкнуть её. — Останови её… прошу тебя, Малфой. Сделай что-нибудь… Умоляю, сделай что-нибудь! Слова были изуродованным полушепотом, мольба, произнесенная через бледные губы. Он сделал шаг назад к стене, открывая рот, чувствуя её полное отчаяние, которое сочеталось с его собственной горечью и растерянностью. — Я не знаю, исходя из ситуации, способен ли я что-нибудь сделать, — прошептал он в ответ. И эти слова, вместе с тем блестящим ранним осенним утром, которое так и обещало быть прекрасным до конца дня, в долю секунды уничтожили малейшую надежду, которую имела Гермиона Грейнджер-Уизли. И единственный, кто засвидетельствовал этому, был Драко Малфой. Драко уставился на неё, глаза расширились, когда он увидел, как все цвета стерлись с лица Грейнджер. Единственное, что осталось, это блик отчаяния и разбитой надежды. Он не мог говорить, не мог предложить что-нибудь, чтобы хоть как-то облегчить её полное опустошение, так как был обсолютно безсилен, и пока он смотрел, по её лицу текли слёзы. Она начала дрожать — сначала от боли, а затем от раскаленной ярости. И он лишь слегка смог почувствовать усиливающуюся боль, которую давала её хватка на его руке, потому что она отказывалась отпускать его, сжимая всё сильнее. — Грейнджер… Она немедленно отрезала его, потянув за руку с такой силой, что он отошёл от стены и споткнулся. — Нет… нет, нет, Драко, нет… То, как прозвучало его имя с её уст, было непривычным для Драко. Искаженным. Наполовину шёпотом, наполовину болезненным стоном. Он не мог припомнить, называла ли она когда-нибудь его по имени раньше. Но этот звук одновременно поразил и тронул его. Её пальцы впились в его кожу ещё глубже. Он вздрогнул и попытался вырваться, но безрезультатно. — Грейнджер, послушай меня… Её глаза находились где-то далеко, странно оторваны от всего вокруг, как будто она была в трансе. — Нет, нет, нет… нет, нет, нет, нет! Каждое слово звучало всё громче и громче, и он знал, нужна лишь секунда, прежде чем кто-то заметит их, услышит её звериные крики и затем… — Грейнджер! Его голос прошипел в знак предупреждения, глаза мелькнули по двору, затаив дыхание, надеясь, что никто не заметил происходящее. — Ради Мерлина, заткнись, Грейнджер! Он выдернул руку из хватки, чувствуя, как её ногти рвут при этом его бледную кожу. С ужасом уставившись на рану, которую она нанесла, он впился в неё взглядом. — Если ты не прекратишь это, они убьют тебя! Ты слышишь, убьют. Когда её рука поднялась, чтобы ударить его, пальцы всё ещё изогнуты, как когти, он схватил её за предплечье, прижав к себе, её хрупкое тело горело. — Ты глухая, Грейнджер? Они убьют тебя, мать твою! Не моргнув и глазом! Им наплевать, кого они там уничтожат, разве ты не понимаешь? Ты для них ни что иное, как кусок мусора, и поверь, они не будут колебаться с тобой! Он слышал нотки паники в собственном голосе, потому что не знал, что сделает, если они и вправду убьют её, но даже это, казалось, не смогло пробудить её от того состояния, которое овладело ею. Это состояние было далеким от образа женщины, от человеческого образа. Лицо была покрасневшим, глаза покрыты слезами и гневом, а пряди каштаново-золотых волос прилипали к лицу и были беспорядочно разбросаны на плечах. — НЕТ! Отпусти меня, Малфой! Отпусти! Яростно скручивая его руки, она пыталась сразиться с ним, кусая его за плечо, визжа, как бешенная. Слёзы текли по её бледному лицу в ливнях, рыдания скручивали тело, и она дрожала вместе с ним. И, к своему полному ужасу, он почувствовал, как его собственные глаза наполнились слезами, когда она начала задыхаться от слёз, внезапно осознав, в какой ад превратился мир. Она рыдала, бросая слова друг за другом. — Ты не понимаешь! Джинни сделала для меня всё, что можно было сделать! Она позаботилась обо мне, когда я осталась одна, она — моя единственная семья, Драко! Я… я не могу… я не могу допустить, чтобы это случилось с Лили! Не могу после того, что… что случилось с мальчиками! Как… как ты можешь допустить такое? Разве ты не видишь? Это моя вина! Моя ошибка, чёрт возьми! Моя! Они не в чём не виноваты! Её крики стали настолько громкими и визгливыми, что случилось то, чего он опасался больше всего, — Драко заметил, что они привлекли внимание одного из офицеров, который целенаправленно двинулся через пыльный двор к месту, откуда прозвучал звук, в то время как остальные наблюдали за его действиями. Твою же мать! Какого чёрта я буду делать сейчас? Они уничтожат её, эти животные разорвут её на части, они… Мальсибер был тем самим офицером, который шёл в их сторону, и в этом не было ничего хорошего, напротив, он был худшим из всех. Драко понял, что ему нужно действовать и как можно быстрее, у него почти не оставалось времени на это. Недолго думая, он так сильно вырвал руку Грейнджер от своей, что она чуть не потеряла сознание от мучительной боли, падая на землю. Она тупо уставилась на него, слёзы по-прежнему густо скатывались по краям её покрасневшего лица. — Силенцио! Он прошипел слово, палочкой указывая на неё, и в миг всё замолчало. — Всё в порядке, сэр? Драко встал между упавшим телом Грейнджер и взглядом Мальсибера. — Более чем. Он надеялся, что его голос не предаст его. — Извините, сэр. Это опять одна из этих надоедливых грязнокровок. Не волнуйтесь, я скоро избавлюсь от неё. Он увидел, как Мальсибер остановился, рассматривая двор, прежде чем пожать плечами. — Всего лишь проверяю. Я могу поклясться, что услышал крик. Драко предложил ему жесткую гримасу, надеясь, что та сойдёт за улыбку. — Кто бы это ни была, она больше не издаст и звука. Я лично позабочусь об этом. Ты свободен, Мальсибер. Довольный ответом, офицер повернулся и пошёл назад тем же путем, каким пришёл. Драко уставился на Грейнджер широко раскрытыми глазами. Она безмолвно оглянулась назад, но её душераздирающая боль была очевидна при каждом вздохе, каждой бесконечной слезе, которая капала с её подбородка, по дроже, которая охватила её тело. Единственным звуком теперь было их затрудненное дыхание. Драко протянул руку, чтобы помочь ей встать, его собственные пальцы обхватили её в неустойчивой хватке. Я дрожу, — понял он. Драко увидел, как она вздрогнула, когда встала с его помощью. Он быстро двигался, укрывая её за зданием, где они наконец-то смогли остаться наедине. На мгновение всё вокруг них стало изображением спокойствия, и он нашёл свой голос, хотя он был окрашен страхом. — Ты хочешь умереть, Грейнджер? Он поднял свою палочку. — Финита. Гермиона почувствовала, как он снял заклинание с неё, и ей пришлось сглотнуть один, два, три раза, прежде чем обрести голос. Когда она попыталась заговорить, была настолько истощена своей вспышкой, и от боли, которую он причинил ей, когда дернул её за руку, что едва могла издать и звука. В конце она лишь захныкала. У Гермионы не было реального выбора, она знала, что мужчина, стоявший перед ней, являлся её единственной надеждой. Снова… Во что превратился этот мир, что Драко Малфой стал её спасителем? Она повернула глаза и посмотрела на него умоляющим взглядом. — Помоги ей. Пожалуйста, Драко. Она разглядела морщины на его лице, посмотрела ему в глаза и увидела страх и неуверенность в них. Она увидела его покрасневшие глаза. Он плакал? Не желая, она провела ледяными пальцами сквозь его. — Я знаю, что можешь. Я умоляю тебя. Впервые Гермиона почувствовала слабость в нём, и мерцание тепла в глубине в его серых глаз, отвращение смешалось с беспомощностью. — Я сделаю всё, что угодно. Всё, что попросишь. Проглотив отвращение, Гермиона потянулась, положив руки ему на грудь, растопырив пальцы, обвивая их вокруг его шеи. — Что угодно, Малфой. Ты сказал… ты говорил вчера, что хочешь подчинить меня. Я сделаю это. Я буду подчиняться тебе полностью, всегда и везде, всеми способами. Клянусь, буду. Если ты хочешь меня, я твоя. Толко спаси её. Она закрыла глаза, борясь со страхом и отталкиванием, которое она испытывала, а затем прижала губы к его и поцеловала. Сначала она ничего не чувствовала, как будто целовала камень, и она начала паниковать, её сердце билось в ней. Ответь на поцелуй, ты, жалкий кусок дерьма! Ну же, поцелуй меня! Её действия стали настойчивыми, пальцы копались в его тонких светлых прядях, желая забыть, где она и чем занимается. Её губы и тело были на одном уровне с его, и Гермиона просила его отреагировать. В течение нескольких мгновений, затаив дыхание, ничего не происходило, а затем она вдруг почувствовала, как он дрожит в её руках и сдаётся, его губы охотно прижимаются к её губам. Гермиона обрела великолепную секунду победы, в которую она почти поверила, поверила, что в силах соблазнить такого, как он, и добиться этим желаемого. Неважно, что она предложила взамен своё тело, только чтобы Лили была в безопасности. Когда он поцеловал её, она провела руками по его телу, вдоль тонких мускулистых плоскостей, пытаясь расстегнуть ремень на брюках, чтобы показать ему, насколько она серьезна в своих намериях. — Всё будет по-твоему, — пробормотала она у его горячего рта, услышав в нём нотки мяты, сигаретного дыма и чего-то еще… опьяняющего, запах, который был свойствен только ему. Борясь с чувствами, Гермиона напомнила себе, что это всё для спасения Лили, и ничего из происходящего не имело значения. — Ебать, Грейнджер, — простонал он через поцелуй. — Отвали от меня! Она почувствовала, как падает назад, когда он с силой оттолкнул её от себя. То же самое чувство холода от отверженности, которую она почувствовала вчера. Его глаза вспыхнули в её направлении с необузданной страстью, а губы, покрасневшие от поцелуя, скривились в усмешке. — Ты окончательно спятила? Я не могу тебе помочь! Ты думаешь, что, предложив себя, как последняя бессмысленная шлюха, этим что-то изменишь? Я не Маркус Флинт! Его голос дрогнул от желания и шока, глаза расширились от ужаса. Тем не менее, она подошла к нему, дотронулась до его лица, погладила по тыльной стороне ладони, её глаза открыли книгу, в которой таились решимость и вспышка отчаяния. Если не Драко, то больше никто, поняла она. Если не поможет он, то Лили умрёт. — Можешь, — прошептала она. Его глаза закрылись от прикосновения её пальцев. — Нет, не могу. Разве ты не видишь? Я не могу! Это не моё место, это больше не тот мир, Грейнджер, к которому ты привыкла! Я не могу спасти ни тебя, ни Лили! Я не могу даже… Да я не могу даже спасти самого себя! — с горечью рассмеялся он. Опять рыдание. Она недоверчиво покачала головой, её голос сломался от напряжения в горле. — Не то, чтоб не можешь, Малфой, а тебе просто наплевать! Называй вещи своими именами! Он отошёл в сторону, отдаляясь от неё, её прикосновения, и от её жалкого состояния. — Ты права, мне наплевать! Гермиона упала на колени, лицо покраснело от стыда. Что она только что сделала? Как далеко она упала в его глазах? И всё напрасно, Лили не удалось спасти. Горящие слёзы боли и гнева текли по её лицу. — Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Её крик эхом отозвался вокруг них, и когда она наблюдала за ним сквозь горячую дымку слёз, он дернул рукав рубашки, слегка испещренный кровью, которую она вызвала ранее. — Я не твой спаситель, Грейнджер! Я проклятый Пожиратель смерти! Он ткнул пальцем на метку, красовавшеюся на его руке, испачканной кровью. Выражение его лица было полно отвращения. Он покачал головой, сильно дрожа, когда отшатнулся от неё, широко раскрыв глаза. Его слова были шёпотом сожаления. — И никогда… Никогда не забывай это… Гермиона рухнула на землю, крепко обнимая себя, и рыдала до тех пор, пока не перестала дышать. А он ушёл. Опять ушёл, оставив её одну.