Illusion - III
28 апреля 2018 г. в 10:11
Если вытащить друга на «обследование» было плевым, по факту, делом, то с госпитализацией дела обстояли сложнее. Хань очень разозлился, узнав, что его обманули. Доверие к Чанёлю было утеряно почти безвозвратно. Сам Пак по этому поводу расстроен не был ни капли — ему было гораздо важнее спасти друга. А он считал, что Ханя необходимо спасать. И чем быстрее, тем, конечно же, лучше. Когда к Лу пришли подозрительные люди, он сразу почувствовал неладное. А уж когда его потащили на выход, лишь скромно объяснив, что так всем будет лучше, то парня накрыла истерика. Китаец сопротивлялся, кричал, кусался и отбивался. Но санитары были крупнее и умели обращаться с теми, кто не горит добровольным желанием лечиться.
Больница, однако, оказалась неплохим местом. Если бы Лу приехал сюда сам и не в качестве пациента, ему бы, пожалуй, все очень понравилось, но заключенному не может нравиться его тюрьма, даже если она будет целиком из золота. Ему хотелось домой, к Бэкки. Он рассказал бы о том, какой предатель Чанёль, и Бэкки обязательно бы пожалел старшего — ведь во всем мире никто так не понимал Ханя, как его мальчик-мираж. Бэкхён был идеальным, понимающим, заботливым. Более реального человека было трудно представить.
Но Бэкхён не появился. Хань не смыкал глаз, ждал и почти молился всю ночь. Но мальчик-мираж не пришел к нему. Сначала Лу подумал, что это в какой-то степени даже логично, ведь Бэкки появлялся только у него дома. Возможно, и этой ночью он пришел к нему в квартиру и очень испугался, что Ханя не было на месте. Эта догадка оказалась такой простой и ясной, что парень даже взвизгнул от восхищения собой. И уже утром он доказывал Чунмёну, что ему жизненно необходимо вернуться домой немедленно. Ведь Бэкки был там совсем один, впервые без старшего. Перед глазами Лу была ясная и четкая картинка — Бэкхён, обнимающий свои колени сидя на подоконнике и глядя вдаль. Только на этот раз к нему никто не подойдет. Не поговорит с ним о снеге и зиме. Никто не коснется холодных пальцев в попытке согреть. И никто не обнимет, обещая, что все равно они будут вместе. И эта картинка была такой ужасной, такой больной, такой неправильной, что Хань был обязан вернуться домой. Чунмён выслушал его внимательно, терпеливо, и согласился отпустить на один день в компании молодого врача. Минсок оказался забавным юношей, но все мысли китайца были сосредоточены только на Бэкки.
Мальчик-мираж снова не пришел. Вторая догадка Лу была еще более простой. Бэкхён никогда не приходил к нему, когда рядом был кто-то посторонний. У них будто был их личный мир на двоих, в котором не было место кому-то другому. Но когда Хань объяснял это Чунмёну, врач не был столь же понимающим и снисходительным. Он сказал, что не может позволить своему пациенту остаться в одиночестве. И доводы этого самого пациента о том, что в одиночестве он не будет, не работали. Именно в этот момент Хань понял, что пути назад уже нет. Что теперь на нем стоит клеймо общественного мнения о том, что он «псих». Пусть он сам знал, что это не так. Чем больше он пытался доказать, что у него с головой все в порядке, тем больше окружающие убеждались в обратном. Это злило и обижало; Лу хотелось убивать, расчищая путь к Бэкки. Но чем агрессивней становился Хань, тем более четким становился диагноз и более прочно он привязывался к парню.
Атмосфера в больнице была неоднозначной. С одной стороны, больничный парк был вполне себе таким уютным местом, где можно было погулять и помечтать. Палата была чистой, приятной, даже почти уютной. Он представлял ее себе совсем иной. Более пустой, более холодной. Потому что было даже обидно, что все вокруг было таким дружелюбным и светлым. Хотелось искренне ненавидеть это место, но не получалось. Несмотря на психологическую давку и предубеждение по отношению к больнице, Лу все же испытывал симпатию. Ему бы хотелось оказаться здесь в иных обстоятельствах. Хотя иные обстоятельства представить было трудно. Между ним и этой больницей было много «если бы». Если бы он не был пациентом. Если бы это была не больница. Если бы он сам пришел сюда. Если бы Бэкки был здесь. Если бы, если бы, если бы…
Конечно, время в больнице тянулось совершенно иначе. Лу предлагали много различных занятий, которые он успешно игнорировал. К нему каждый день приходили Чунмён и Минсок, но китаец лишь поджимал губы, отказываясь от сотрудничества с врачами и предпочитая держать оборону. Что-то подсказывало, что эта тактика была не лучшей из возможных, но противиться своему собственному характеру тоже не хотелось. Все еще хотелось домой, к Бэкки — и это желание вряд ли так быстро и спокойно пройдет. И даже если они превратят парня в овощ — в его сердце навсегда поселилось сильное, неизведанное ранее чувство к мальчику-миражу. К тому, кого сейчас так отчаянно не хватало. Кого хотелось привычно обнять, зарывшись носом в макушку. Кому хотелось рассказать все новости и чувства. Кто обязательно бы снял все тревоги одной своей улыбкой. А пока такой возможности не было, Лу не собирался возвращаться в этот жестокий мир. Ему просто хотелось изолировать самого себя от всех людей, которые одним своим видом напоминают о том, что рядом с ним нет дорогого его сердцу человека.
Бэкхён сиял, как лампочка. Утром после свидания он проснулся нос к носу с красивым парнем, который тут же засмеялся, умиляясь тому, как мило выглядел врач — и это утро сразу стало восхитительным. Они вместе приняли душ, целуясь и заботливо смывая душистую пену с тел друг друга. Бэкхён воспользовался этой возможностью, чтобы разглядеть красивое тело Сэхуна при свете дня — и пусть тот поймал его с поличным — это того стоило. Позже они готовили вместе завтрак, а О наблюдал за шкворчащей сковородкой, положив подбородок на макушку Бэкхёна — а потом совершенно серьезно, отставив чашку чая, санитар спросил, согласен ли Бэк с ним встречаться. Бён, постепенно свыкающийся с мыслью о том, что всё это для Сехуна было лишь развлечением на одну ночь, не мог поверить своим ушам — но в глазах парня напротив сквозило некоторое отчаяние — наверное, он своими отказами уверил его в том, что шансов у Сэхуна не было. Бэкхён не мог найти слов. Впрочем, они даже не были нужны — вместо ответа он просто пододвинулся ближе, прижимаясь своими губами к губам санитара. Немного неуклюже и неловко, но с искренним желанием показать — он хочет этого, хочет воспользоваться этим шансом на двоих.
Ехать на работу в статусе парня Сэхуна оказалось немного волнительно. Будто в их внешности что-то кардинально изменилось, показывая всем то, что они завязали отношения — хотя их мог выдавать лишь блеск в глазах и улыбки, от которых даже щеки начинали болеть — что, естественно, заметил Чунмён, вопросительно вскидывая брови. Бэкхён смущенно закусил губу и знаком показал — все прекрасно. Старший понимающе хмыкнул и улыбнулся сам себе.
Ему просто очень надоело смотреть на непроницаемое лицо Сэхуна, который открещивался от всего, говоря, что просто устает. Но там, за этой почти восковой маской, профессиональный глаз врача видел — бушует буря. Отчаяние. И так удачно Бэкхён сам пришел с вполне решаемой проблемой — и на голову Бёна эта буря и рухнула — и, судя по всему, тому понравилось. Нет, Чунмён всё-таки молодец — двух зайцев одним свиданием. И минус две головные боли. Довольные сотрудники — продуктивная работа.
На общем собрании была суета. Во-первых, привезли нового пациента, который и пациентом быть не хотел, и если бы не беспокойство друга, то обнимался бы он со своими истинными галлюцинациями очень долго. Пациент перекочевал в руки Минсока, который обещал сделать все возможное, чтобы расшевелить и вылечить парня. Случай достаточно распространенный — являющийся пациенту ложный объект, являющийся проблемой — Бэкхён, честно говоря, не особо вслушивался. Его самую малость отвлекали пальцы Сэхуна, скользящие по внутренней стороне бедра под столом. Лицо врача пылало от смущения, но при этом ему безумно нравилось происходящее. Так неправильно, но восхитительно. И плевать было на то, что они жестко палились, потому что Бёну хотелось кричать о своем внезапном и незапланированном счастье. Сразу после совещания О за руку утащил теперь уже своего парня в ординаторскую, где вжал в дверь, целуя. И они бы с радостью осквернили святую обитель сна дежурных, если бы у Сэхуна не запищал пейджер, сообщая о срочном вызове к одному из пациентов — и санитар, тяжело вздохнув и еще раз поцеловав парня, убежал. Чжан Исин. Их общая беда.
Исин попал к ним несколько месяцев назад с забинтованными запястьями. Он апатично на всех смотрел, отказывался отвечать на любые вопросы и мало ел. Казался он вполне нормальным, но по опыту можно было сказать — лишь казался. Многие из поступающих в больницу выглядели вполне нормальными, и даже говорили часто вещи, которые можно было бы приписать известным философам или поэтам. Исин не был философом. Исин был просто тихим, спокойным парнем, но после попытки суицида ему положено было пробыть месяц под наблюдением специалистов. И казалось, что он шел на поправку, просто сам по себе общительным не был — хотя иногда вдруг улыбался врачам и санитарам, демонстрируя очаровательную ямочку на щеке. Волшебная, необычная улыбка. Когда Сэхун в туалете вытаскивал его из петли, эта улыбка так же очаровывала ямочкой и неизвестной жуткой радостью. Никто не мог понять, что заставило парня сделать это снова. Казалось, что он осознал ценность жизни, что всё было хорошо, он даже подружился с некоторыми больными, с которыми стал выходить на улицу, чтобы дышать свежим воздухом. Никто не понимал, что происходило на самом деле.
А на самом деле происходил Ким Чонин. Тяжело больной парень, который провел в этой больнице очень много времени — слишком много, чтобы стать нормальным. Еще когда он был подростком ему поставили диагноз — параноидальная шизофрения. Чонин слышал голоса, часто не мог сконцентрироваться на чем-то, испытывал противоречивые, почти исключающие друг друга, чувства к окружающим его людям, иногда мог впадать в истерику или уходить глубоко в себя, изолируясь от внешнего мира. С социализацией у него не ладилось — ему не удавалось войти в обычный ритм жизни, завести какие-то знакомства. Голоса в его голове постоянно твердили о том, что ему нужно быть лишь с ними — потому что только они смогут сделать его счастливым. Но потом появился Исин, и произошло что-то из ряда вон выходящее. Чонин ходил за ним по пятам, рассказывал ему о голосах в голове, внезапно рыдал на его плече, даже когда уходил в себя — не переставал быть рядом с парнем. И чем дольше этот несчастный юноша находился рядом, тем крепче старший к нему привязывался. Это было необъяснимой связью. Но в больнице вдруг поверили — они смогут помочь друг другу. Хоть самую малость, но смогут. Однако, как только Исин давал надежды на выздоровление, у Чонина случался припадок, доводящий старшего до новой попытки самоубийства. Ким мог внезапно накинуться на него, пытаясь убить. Мог просто не узнать, глядя на Чжана своими красивыми глазами, не выражающими практически ничего. Такие случаи совершенно выбивали из колеи и возвращали их обоих к точке отправления, будто никакого лечения не было вовсе.
Сэхун был санитаром, ответственным за них обоих. Он был обязан предотвращать приступы Чонина, изолировать Исина, следить за расписанием приема лекарств. Он опекал их, не давая им превратиться в абсолютно асоциальных типов. Эта черта Бэкхёна особенно восхищала — при всей своей внешней суровости и безразличности, при внушительной физической силе Сэхун был сильный ещё и духом. Он не желал быть в стороне от того, что происходит с их пациентами. Многие санитары лишь выполняли свою работу: следить за больными, усмирять их и привозить новеньких, но О… Он вполне мог стать настоящим врачом, если бы захотел.
Несколько дней прошли сказочно. Сэхун и Бэкхён виделись на работе, потом ехали куда-нибудь ужинать и оставались вместе на ночь. Бён опасался, что их отношения развиваются слишком стремительно, но эти переживания стирались, когда утром он готовил завтрак на двоих в рубашке, которая все еще пахла его парнем. В эти моменты все вставало на свои места и казалось абсолютно правильным. Весеннее солнце только-только стало просыпаться, показывая свои робкие лучи сквозь еще голые ветви деревьев. Уже не было так сыро, хотя иногда колючий ветер все еще пытался напомнить о себе и пересчитать ребра, забравшись под куртку. Бэкхён сидел в парке больницы, где прогуливались пациенты и санитары. Сидел на скамейке, грея руки о стаканчик горячего кофе и утопая в теплой куртке Сэхуна. Санитар настоял на том, чтобы врач носил ее в эти прогулки — в ней действительно было гораздо теплее, хоть она и была слишком уж велика. Зато в нее можно было укутаться, точно в объятия Сэхуна.
— Да он прямо взгляда с тебя не сводит, — рядом приземлился Минсок, тепло улыбаясь. Бэкхён смущенно улыбнулся, мельком глянув на санитара чуть поодаль.
— И раньше так было, ничего нового, — пожал плечами он, напуская на себя почти безразличный вид. Было не так-то просто: в конце концов, забота Сэхуна была приятна, вызывала мурашки вдоль хребта и тупую улыбку на лице.
— Раньше было не так, не ври, — врач засмеялся, подставляя лицо нежным лучам, — Представляешь, еле вытащил этого нового пациента на улицу. Все сидел, ждал этого своего «Бэкки».
— Какого еще Бэкки?
— Ну, парень, который ему является. Он называет его Бэкки. Вроде этот Лу спокойный, вряд ли шизофрения. Может, какой-то новый наркотик появился, а мы еще не в курсе?
— А может, это муза? — Бён засмеялся. Его почти не волновали проблемы не его пациентов. То есть, конечно, он переживал за всех и каждого, но по факту — не его головная боль, пусть Мин сам ставит диагнозы и назначает лечение.
— Да чего он пялится-то? — недовольно буркнул тот.
— Переживает, что я простужусь, возможно? — пожал плечами врач.
— Не Сэхун. Пациент мой. Прямо жрет тебя глазами. Что?.. — Бэкхён поднял взгляд от кофе и увидел, что к ним приближался незнакомый симпатичный парень в больничной пижаме. На его лице были странные эмоции: радость, недоумение, отчаяние, любовь, надежда. Он подошел к ним, не обращая внимания на своего врача, лишь глядя прямо в глаза ничего не понимающего Бёна.
— Бэкки, ты, наконец, пришел? — с надеждой и тихо спросил он сухими губами. Бэк часто заморгал, пытаясь понять, что же только что произошло. И тут этот парень внезапно крепко обнял его, выбив из рук стаканчик. Кофе расплескался, обжигая щиколотки, и Бэкхён зашипел от боли. Он попытался отстранить пациента, но тот лишь крепче прижался, повторяя, — Я так ждал тебя, Бэкки. Все это время ждал, а они не верили мне. Они сказали, что я сумасшедший. А я знал, что ты придешь, — он тараторил и тараторил. Ошарашенный врач даже слова сказать не успел, как странного парня от него оторвали. Тот тут же вскрикнул, всплеснув руками и с отчаянием впиваясь взглядом в лицо своего мальчика-миража. Лу так обрадовался, увидев его в этом парке, так ругался на себя, что раньше не пошел сюда. Его сердце затрепетало от осознания, что все вернется на круги своя. Но сейчас, брыкаясь в сильных руках, он видел самое больное, что мог представить — непонимание в любимых глазах. Бэкхён его не узнавал. Более того — он его не знал.
— Бэкхённи, все в порядке? — спросил Сэхун, не выпуская пациента из рук. Врач растерянно перевел взгляд с одного парня на другого и кивнул.
— Вы, должно быть, обознались. Мы не знакомы и никогда раньше не виделись, — мягко и с улыбкой проговорил он, — Наш друг и ваш врач проводят вас в палату, где вы сможете отдохнуть и понять, что обознались.
В глазах Лу застыли слезы боли и отчаяния. Он что, действительно сошел с ума?