Please don't go and lay me to sleep

Серые стены серого мира почти не угнетали больных в том месте, где многим из них предстояло провести всю свою жизнь. Им не было места среди "обычных" людей. А что можно было считать обычным? Или нормальным? По факту, в заведениях для душевнобольных держат тех, кто откровенно был другим. Просто кто-то придумал какие-то нормы поведения и те, кто не соответствовал им, отправлялся сюда. Вот только Чонин не мог сказать, что так уж сильно их пациенты отличались даже от самих врачей или санитаров. Иногда казалось, что надень на больных белые халаты с бейджами - они приведут больницу к новым вершинам. Хотя куда уж выше. Их больница и без того считалась лучшей и самой престижной. В первую очередь благодаря тому, что во главе этого учреждения стоял молодой врач, О Сехун. Несмотря на довольно юный, особенно для главврача, возраст, этот парень считался самым настоящим профессионалом своего дела. Под его чутким руководством больные довольно быстро шли на поправку, постепенно возвращаясь к своей жизни за пределами психиатрической больницы. Врачи его уважали, даже если имели больший опыт. Они видели, как много он делал для этого места и как при нем эта лечебница превратилась из посредственного и серого заведения в место, где не страшно было находиться. Возможно, все дело было в каком-то призвании или таланте, кто мог судить. Чонин же просто восхищался этим человеком и считал большой удачей то, что ему удалось получить место в этой больнице. Хотя чего греха таить, дело ведь было не только в талантливом начальнике и дружелюбной и легкой общей атмосфере этого места. Буквально в первый же день стажировки Ким встретил секретаря, который, как в лучших традициях романтических фильмов, рассыпал кипу документов, врезавшись в косяк. Чонин по доброте душевной конечно помог обаятельному китайцу все собрать и, встретившись с ним взглядом, влюбился. Вот так банально. Но разве имеет значение банальность, когда встречаешь предназначенного судьбой? Конечно, в современном реальном мире нет таких глупостей как судьба. Но очень уж хотелось верить, что Исин был не просто каким-то проходящим мимо пунктом в списке остановок дроги жизни. Чжан и сам, будучи романтиком, верил, что случайности не случайны. Он просто верил в настоящую любовь, о которой так часто говорили люди, писали книги, снимали фильмы. О которой так часто ему рассказывали родители. Но, к сожалению, не для всех это место было центром умиротворения и счастья. Большинство пациентов в принципе не замечали, где именно они находятся. Им было важно, чтобы вовремя кормили, отпускали гулять, разрешали гулять. Тут было не до каких-то влюбленностей и даже не до банального общения. У пациентов была цель - выздоровление. Тех, кому оно не светило, устроило бы просто спокойно провести дни в знакомых уже стенах. Но были случаи и вовсе уникальные. Бэкхён был нормальным. Он точно знал это. Конечно, тут каждый третий считал себя здоровым, но у них это было частью болезни. Бёна же в это место устроили родители, когда он стал замыкаться в себе. Винить их за это он считал глупым. Он прекрасно знал, что они просто переживали за своего сына. Бэкхён и сам бы, пожалуй, переживал в такой ситуации. А так он просто знал, что с психическими заболеваниями его недуг связан не был. Он просто слишком остро переживал безответную любовь, как и положено творческому человеку с утонченной натурой. Какое-то время ему хотелось побыть в одиночестве, скрыться от всего мира, чтобы в этот период творить. Любой эмоциональный взрыв давал ему почву для творчества, позволяя закрываться на чердаке и рисовать. Но в этот раз родные приняли такое поведение за отстранение, а врачи - за клиническую депрессию. Логично было предположить, что его должны были подержать в больнице лишь пару недель, но время шло, а его не выпускали. В какой-то неопределенный момент после очередного визита главврача Бэкхёну запретили даже прогулки в больничном парке. И странность этого запрета заключалась не столько в самом факте запрета, сколько в том, что ночами на прогулку его выводил сам доктор О. Бён не мог сказать, что это ему было необходимо. Не было таких заболеваний, при которых прописывались ночные прогулки в компании непременно главврачей. Сехун был моложе Бэка, но при этом выглядел намного солидней. И дело не только в белоснежном халате на фоне нелепой больничной пижамы. У доктора было очень серьезное и строгое лицо. Иногда оно будто вовсе не выражало никаких эмоций, но в какие-то моменты озарялось изумительной и искренней улыбкой, делая из парня вовсе подростка. Будь это все не в таких абсурдных обстоятельствах, Бэку бы нравилось общение с доктором О. Но во всем этом было что-то совершенно нелогичное и моментами даже пугающее. То ли внимательный взгляд бездонных карих глаз. То ли как бы случайные касания. Иногда врач снимал с плеч легкую куртку, надевая на пациента, будто переживая, что его собеседник непременно замерзнет. Иногда брал его за руку, поглаживая длинные пальцы. Бэк видел что-то совершенно неправильное в туманном взгляде, но прочитать его не мог. Или скорее - просто боялся. Боялся глубины, что затягивала все глубже, все сильнее. Иногда во снах он видел этот взгляд и тонул в нем. Задыхался в темноте и погибал. Но противостоять не мог. Не мог отказаться от прогулок, не мог отстраняться, если Сехун оказывался слишком близко. Тем более, что ничего лишнего О себе никогда не позволял. Но сдерживал себя Хун с большим трудом. Ему впору было стать пациентом своей же больницы. Жаль, что диагнозу бы никто не поверил. Ведь впиши он в эту графу "Бён Бэкхён", над ним бы просто посмеялись. А самому О смешно не было. Ни капли. Он влюблялся и раньше, была первая любовь, вторая, сотая. И то, что он испытывал сейчас... Он не мог назвать это любовью. Когда ему попало дело пациента под номером 494, он лишь отметил, что долго этот парень у них не задержится, потому что явных признаков хоть какого-то заболевания просто не было. Но все изменилось после ночного обхода. Сехун услышал тихое пение. Очень красивое, но такое почти неслышное, что сначала доктор решил, что ему попросту показалось. Прислушавшись, он понял, что это не галлюцинация, а вполне реальное пение. Парень открыл одну палату и увидел юношу, который сидел на постели лицом к окну и просто пел. Что-то грустное, но безумно красивое и трогающее что-то внутри. Юноша протянул руку вперед к свету, и Хун увидел тонкие, почти прозрачные, пальчики. В лунном свете пациент вообще выглядел каким-то хрустальным, ненастоящим, хрупким. О закрыл дверь и прижался к ней спиной, вслушиваясь в голос. Он провел под дверью так много времени, что ноги уже затекли. А вернувшись в свой кабинет, Хун достал снова дело того самого пациента, разглядывая почти кукольное лицо с очень печальным взглядом. Так вирус Бён Бэкхён попал в кровь врача. В тайну новой болезни старого пациента был посвящен только секретарь. Ему Хун наплел что-то про переживающих родителей, которым нужно оставить сына в больнице на более долгий срок. Так у Бэкхёна в деле появилась шизофрения. А сам О решил, что если кто-то еще увидит в этом пациенте то самое очарование, то Бёна как минимум украдут. А доктору этого совсем не хотелось. Он стал ухаживать за этим парнем, гулять с ним, разговаривать, разрешил ему хранить все необходимое для рисования. Некоторые картины шли в личное дело как подтверждение диагноза, некоторые оставались в палате. И конечно каждый раз Сехун сидел под дверью палаты, слушая ангельский голос. В какой-то момент самому Бэкхёну показалось, что он влюбляется в главврача, таким обходительным и милым тот был. Эта иллюзия рассыпалась, когда однажды после прогулки Хун не просто проводил его до палаты как обычно, а зашел вместе с ним внутрь, запирая дверь и выключая свет. Лунный свет падал на лицо врача, и в его взгляде было что-то, что заставило кровь в жилах застыть. То, что пугало раньше Бэка только в кошмарах, вырвалось в реальность, становясь острым клинком взгляда напротив, не суля ничего хорошего. Сердце грохотало прямо в ушах, но пошевелиться юноша не мог, будто замороженный этим взглядом. Страх был, но кроме страха было еще и какое-то непонятное томление. Бэк не пикнул, позволяя делать с собой все, что хотел Сехун. А хотел тот многое. - Бэкки... Ты будто сам из лунного света... - прошептал Хун, целуя раскрытую ладошку. Сам он сидел у кровати, на которой лежал обнаженный парень. Бён смотрел в стену, мыча что-то под нос, - Можно просьбу? - парень посмотрел на старшего все еще немного мутным взглядом. Бэк едва заметно кивнул, понимая, что его положение было каким-то странным. У него будто была иллюзия выбора, но выбора, как такового, не было, - Спой мне... Бэкхён закрыл глаза, начиная тихо петь, чувствуя, как внутри росло будто абсолютное безразличие ко всему. Он не знал точно, чем вызвано желание врача услышать пение и желание заняться сексом. Но было будто подозрение, что долгое нахождение здесь, прогулки и сегодняшняя ночь как-то связаны. Как-то неправильно и пугающе, но связаны. Хун задремал под голос своего пациента, а сам Бэкхён не смыкал глаз до рассвета. Он чувствовал, что грядет что-то еще. Он чувствовал, что это только начало настоящего безумия.