***
Звук моих шагов ударялся об идеально белые стены коридора больницы, нарушая неуместную сейчас тишину. Я спешно ступал к кабинету своего нового пациента, отчего белый халат плавно покачивался в воздухе подобно парусу. Остановившись у темной двери со стеклянным окошком, я пригладил пятерней волосы назад и уцепился взглядом за одиноко сидящего за дверью мальчика, чья голова почти опущена на стол. От страха аль от сильной усталости, почти ежедневно посещавшей его последние месяцы. Спрятав волнение за довольно теплым выражением лица, я переступил порог кабинета, привлекая к себе внимание мальчика. Его взгляд сразу прервал рассматривание шероховатой поверхности стола, сфокусировавшись на изучении моей внешности. — Здравствуй, Цвен. — От легкого волнения я покашлял в кулак, укладывая на стол небольшой диктофон и светлый кожаный ежедневник. — Меня зовут Тилль Линдеманн, я здесь, чтобы помочь тебе вернуться к твоей привычной жизни. Ты можешь задавать мне любые вопросы, рассказывать о себе, я буду рад поговорить с тобой. Недолгая пауза нарушилась тяжелым вздохом мальчика, на что я предложил ему познакомиться поближе и включил диктофон. — Да, давайте. — Наверное зная о неизбежном нахождении в клинике, Цвен согласился со мной и коротко кивнул головой. — Хорошо, чтобы тебе было комфортно, я начну. — Я выпрямился, вешая на стул халат, скрывавший черную водолазку, ткань которой слабо источала горьковатые нотки одеколона. — Меня зовут Тилль, совсем недавно я приехал из Берлина, чтобы работать здесь, с тобой. Все детство и юность я занимался плаванием, пока меня не выгнали из команды, и я не получил небольшую травму, — усмехнулся я, прикрывая пальцами широкую улыбку, на что Цвен ответил заинтересованным взглядом. — Когда понял, что спортивная карьера мне не светит, я решил попробовать себя в медицине, и уже на протяжении тринадцати лет занимаюсь ею. — Мой басистый голос плавно колыхался в абсолютной тишине, совсем неуместной для налаживания контакта. Тишина надолго затянула свой танец, создавая напряженную обстановку для меня. Полная молчаливость Бернштайна заставляла нервничать, однако внешне я выглядел совершенно уверенно (по крайней мере, старался так выглядеть), иногда выдавая себя немного нервными постукиваниями ступней по мраморному полу. — Расскажи, что тебе нравится, чем любишь заниматься? — возобновил разговор я, слегка наклонившись к Цвену. Немного несмело мальчик стал рассказывать о своей любви к рок-музыке и велосипедным прогулкам, о занятиях в музыкальной школе, где он учился играть на гитаре, о мечте попасть в Нью-Йорк, чьи горящие бесконечными огнями улицы манили его уже долгое время. — Здорово, Цвен. Я был в Нью-Йорке, и если хочешь, я чуть позже расскажу тебе о нем подробно. — Я поправил свисавшую на глаза челку, увидев согласие в глазах мальчика, контакт с которым начал налаживаться. — У тебя хорошая память? — заинтересованно прищурив глаза, полюбопытствовал я, рассматривая замысловатый рисунок на футболке Цвена. В ответ на мой вопрос он уверенно кивнул, и я наконец решил подойти к главному, спрашивая мальчика о его последнем дне в школе. — Первым уроком была математика, там мы изучали дроби. — Цвен слегка потрепал волосы, отводя нахмуренный взгляд в сторону. — А на перемене меня начал обижать Алекс со своими друзьями, а потом они лежали все в крови. — Закончив свой короткий рассказ, мальчик выжидающе смотрел на меня. — Но ты не помнишь, кто их убил? Или ты был в другом месте в этот момент? — Я терпеливо ждал ответа Цвена, поглядывая на работающий диктофон, однако ответ моего пациента был отрицательным. — Я был в классе, но я не видел убийства и убийцу. — Ответы Цвена стали загонять меня в тупик, но привитая благодаря занятиям спортом настойчивость проявляла себя в подходящие моменты. — Тебе было жалко своих уже мертвых друзей? — Я внимательно следил за мимикой и жестами Бернштайна, сопоставляя их с его ответами на мои вопросы. — Очень, мне было очень страшно. Внутри меня что-то неприятно сжалось. Я сосредоточенно смотрел в серые глаза Цвена, излучающие детскую невинность и искренность. Сейчас я думал о том, что лучше бы они метали молнии ненависти и злости. Сеанс подходил к концу, и я попрощался с Цвеном до следующего. Но стоило мне выйти за пределы кабинета, как туда вошел санитар, велевший ребенку быстро идти в его палату, которой было суждено стать его комнатой в этом абсолютно неуютном доме. Я видел, как он шел, потупив взгляд вниз, и я мог лишь гадать, о чем он думает сейчас. Это лишь первый сеанс, но я уже безумно желал разобраться в психике мальчика, его мыслях и помочь ему.***
Прошло уже несколько месяцев моих сеансов с Цвеном, но я до сих пор не мог разобраться в нем, найти дефекты в его психике. Три раза в неделю я видел перед собой вполне нормального ребенка, мило беседующего со мной о своей жизни. Он доверял мне как самому себе, рассказывая свои секреты, не забыв упомянуть о девочке из класса, которая нравилась ему раньше. Я давно заметил, что он абсолютно безопасен для общества, однако меня настораживал тот факт, что он совсем не помнит, как он убивал. Сначала я предполагал, что Цвен просто-напросто хочет обмануть всех, чтобы не признавать в себе убийцу, но для вруна он держится слишком долго. В моей голове стали зарождаться мысли, что у парня расстройство множественной личности, однако я общался лишь с одним человеком, и это был Цвен. Я почти потерял надежду помочь мальчику, пока глубокой ночью в моей спальне не раздался настойчивый телефонный звонок. — Герр Линдеманн! Извините что так поздно, но у нас беда. — Медсестра лечебницы говорила очень испуганно и торопливо, и сквозь ее тонкий голос я слышал громкий крик вперемешку с грохотом. — Цвен Бернштайн обезумел! — Ее голос стал запредельно высоким, и сказанное ей заставило меня бросить трубку подскочить с кровати. Я быстро оделся и рванул к машине, что тут же помчала меня по пустым дорогам к клинике. Мне было жутко представить что творится сейчас с Цвеном, и, благодаря отсутствию пробок, я мигом добрался до больницы. Мое сердце колотилось от быстрого бега, и вот я уже подходил к палате Цвена, на пути к которой меня встретила медсестра. — Герр Линдеманн, мы совсем не ожидали, что это случится, впрочем, идите, посмотрите сами. Он немного покалечил наших ребят, пока те пытались его усмирить. — Хельга положила руку на мое плечо, подталкивая к палате Цвена, из которой доносились ужасающие крики. Два санитара с усилием привязывали мальчика к кровати, в то время как он громко рычал и сопротивлялся. Он дергал ногами с невероятной ловкостью, ударив одного из врачей по плечу. Бернштайн почти соскочил с кровати, на что медсестра испуганно сжала мою руку, но санитар вовремя прижал парня к кровати и зацепил ремни. Мужчины отошли от Цвена, оставляя нас двоих в палате. Я медленно подходил к Бернштайну, чье лицо прикрывали волосы, пока он резко не поднял голову, устремив взгляд прямо на меня. Я не узнавал эти глаза, это был не Цвен. По его лицу расползалась широкая ядовитая улыбка, от которой внутри меня что-то неприятно сжалось. — Тебя-то я и ждал, Тилль. — Цвен громко рассмеялся, и мне показалось, что его голос стал ниже обычного. — Я пришел, успокойся. — Несмотря на сильное сердцебиение и волнение, я говорил спокойно и ровно. Я подошел ближе к кровати, на что мальчик резко дернулся всем телом в попытке вырваться из стягивающих его тело ремней. В этот момент мне казалось, что Цвен вот-вот вырвет их и бросится на меня. — Я успокоюсь только тогда, когда собственными руками прикончу тебя! — Его крик зловещим эхом звучал в стенах палаты, куда снова вернулись санитары, но в их руках уже были медицинские препараты. — Нет! Дайте нам немного времени! — Я стеной встал перед санитарами, на что они снова вышли из палаты. — Кто ты? Назови себя. — Я — Зло, а это тело временно принадлежит мне. — Глаза Цвена закатывались, он тяжело дышал, будто у него произошел приступ астмы, но таковой болезнью он не страдал. — Скажи, зачем ты убил детей? — Я сам начинал злиться, но мог контролировать себя, пусть и сердце мое бешено колотилось. Бернштайн вновь сделал попытку вырваться и на этот раз один из ремней с треском порвался. Я успел среагировать и почти прижался к стене, в то время как мальчик попытался разорвать следующий ремень. Я уверен, что у него это получилось, если бы я не позвал санитаров, что все это время стояли у входа. Мужчина вколол Цвену снотворное, однако он продолжал кричать и пытаться вырваться. — Ты слишком много на себя берешь, Тилль, тебе никогда меня не изгнать. Я просидел с ним долгое время, наблюдая за его постепенно слабеющими телодвижениями и выкриками. Он яро боролся с надвигающимся сном, и его крики ненависти ко мне постепенно прекратились. Цвен уснул, но мне было также неспокойно, отчего я решил не ждать начала следующей недели, а провести сеанс как только он придет в себя после укола. Сейчас передо мной мирно спал Цвен. Тот, которого я знаю почти год, и он совсем не похож на того безумца, что только что желал моей смерти. Я присел на край кровати, протягивая руку к лицу Бернштайна, откидывая черные локоны с его бледного лица и тяжело вздыхая. Я понимал, что теперь мне нужно заниматься с Цвеном еще интенсивнее, чтобы он смог снова вести привычную ему жизнь. Однако его последние слова никак не выходили из моей головы. Может, я зря преувеличиваю свои возможности?