Язык цветов

      Лучи солнца, преломляясь на поверхности оконного стекла, падают на глаза темноволосого юноши, заставляя того жмуриться. За окном напевают какую-то свою мелодию воробьи, а через приоткрытую форточку в комнату серо-бежевых тонов просачивается легкий весенний ветерок, тревожа покой белого тюля и светло-серых занавесок, которые прошлым вечером забыл зашторить обитатель комнаты.       Немного понежившись в объятиях сна, являющихся отнюдь не частым явлением в жизни Эррора, он разлепил свои янтарные глаза и сразу же бросил взгляд на левую руку, которая еще несколько часов назад была изрисована колокольчиками и исписана посланиями двух соулмейтов. Сейчас на ней уже не было и следа от вчерашнего короткого диалога, но по всему запястью расцвели лавандово-розовые цветы абецедария. Пожалуй, любование завораживающими пушистыми бутонами — это лучшее начало дня. И все-таки, этот художник прекрасно рисует.       Не отрываясь от изумительных нательных изображений, брюнет протянул руку к прикроватной тумбочке и начал наощупь искать на ней ручку, которая, как на зло, сперва не попадалась под руку, а потом и вовсе упала на пол и закатилась под кровать. Нехотя поднявшись с уютного ложа, юноша все-таки добрался до злополучного предмета общения. Эта ручка, к слову, была единственной уцелевшей из всего арсенала канцелярии молодого человека. За этот месяц, когда Инк часто пропадал и объявлялся крайне редко, при этом не нанося на свое тело никаких напоминалок, все карандаши и ручки распрощались с их хозяином, оказываясь переломанными на части.       Обрадовавшись тому, что цель наконец достигнута, он сел на пол, оперся спиной о кровать, подогнул колени, положив на одно из них левую руку, на которой сразу же принялся старательно выводить немного неаккуратные буквы. Предвкушение приятной беседы с соулмейтом дарило чувство некой окрыленности и отрешенности от внешнего мира. Вот, вроде бы, он — социофоб, не умеющий говорить с людьми, даже побаивающийся их, но сейчас все это уходит на задний план, представляя вниманию чрезмерно сильную увлеченность самим процессом такой формы общения. Ему так нравится наблюдать за тем, как на его руке проявляются изящно выведенные слова, он просто обожает любоваться эстетично и утонченно прорисованными цветами, и, черт побери, предчувствие взаимопонимания, которого у него никогда не было, будоражит и пробуждает желание достичь его. «Доброе утро, Инк. Как настроение?» «Доброе, Эрри. Гораздо лучше, чем было вчера. Сам как?»       Эрри? Впервые его так называют, да еще и таким способом. На скулах темноволосого, казалось, выступил легкий румянец, а внутри родилось приятное чувство, греющее душу. Но ему было интересно, что так тревожило его нового старого знакомого, к чему были все эти подснежники и бархатцы. «Все в порядке. Позволь узнать, что у тебя случилось?»       Прежде чем ответ начал появляться прошло около пяти минут. Создавалось впечатление, что они длились вечность. Тягостное ожидание. «Ну… Очень важного для меня человека сбила машина, и теперь он в реанимации. Уже месяц прошел, а улучшений никаких не наблюдается.»       Получив такой ответ на вопрос, Эррор почувствовал себя виноватым перед художником, посчитав, что зря поднял эту тему. «Ох, сочувствую. Но не волнуйся, все образуется. Прости, тебе, наверное, тяжело говорить об этом.» «Да ничего. Ты, я думаю, имеешь право знать. Спасибо тебе за поддержку, она очень нужна мне.» «Да не за что, это скорее я должен говорить тебе спасибо.» «Нет-нет, меня пока не за что благодарить. А вот ты помог мне найти надежду на лучшее.»       Наступило давящее молчание, из-за чего брюнет начал перебирать в голове всевозможные идеи, на которые можно было бы перевести тему. В процессе поиска он вспомнил о том, что уже давно не слышал, как Инк играет на флейте. Где-то внутри появилось непреодолимое желание вновь насладиться чарующими мелодиями, создаваемыми художником. «Будешь сегодня играть на флейте? Я бы с удовольствием послушал.» «Если ты этого хочешь, то конечно сыграю, в какое время тебе будет удобно?» «А у тебя сейчас который час? Вдруг у нас разные часовые пояса.» «Пол девятого.» «О, и у меня тоже девятый час. Тогда, может, в районе четырех-пяти вечера?» «Давай, я как раз свободен в это время.»       В завершение утреннего диалога Эррор принялся выводить на неисписанной части руки цветы эпигеи, таким образом говоря Инку о своих наилучших пожеланиях. С большим трудом и старанием он нарисовал три цветка, расположив их треугольником. Один — на вершине и еще два — в основании.       Не успев закончить с последним цветком, он заметил, как у них начала появляться белая окраска, а после — изумрудно-зеленые листочки. Буквально пару мгновений спустя все это превратилось в единую весьма живописную картину, вызывающую приятные чувства, разливающиеся внутри. Создавалось впечатление, что солнце светит не на улице, а в душе, согревая своим теплом каждый миллиметр тела брюнета. Подобный совместный труд оказался приятным опытом. Он так сближает, даже без лишних слов, на которые у них просто не хватило бы места.       Весь день темноволосый юноша провел в предвкушении вечернего музыкального часа, ежеминутно любуясь результатом их совместной работы. Она будто показывала единство, являлась олицетворением родства их душ. Его ни на минуту не покидали мысли о художнике, в голове то и дело всплывал вчерашний вечер, когда они завязали беседу. Вроде бы ее причиной стало отнюдь не хорошее событие, но она была такой желанной и долгожданной, что мысли о плохом меркли на фоне будоражащих разум чувств.       А ведь Инк весьма разносторонняя личность. За весь этот год наблюдений Эррор подметил, что тот не только превосходный художник, умеющий играть на флейте. Иногда брюнет замечал небольшие четверостишия на руках, которые, судя по всему, где-то на ходу приходили в голову Инку, и он, чтобы не забыть, таким образом фиксировал их. Творческая личность на то и творческая, что ее вдохновение способно выливаться не только лишь в одно направление искусства. И Инк как раз представился и художником, и музыкантом, и поэтом. При том весьма отличным поэтом. Эррора очень восхищала такая многогранность Инка, в нем то и дело бушевало желание увидеть все работы художника вживую. А уж каково было желание прочесть его стихи целиком — словами не описать, ведь это можно только почувствовать. «И много лет пройдет прежде Чем одиночество уйдет. Лишь птицемлечник мне дарит надежду Увидеть, как незабудка цветет.»       Почему-то именно эти строки очень прочно въелись в память, довольно часто всплывая в голове брюнета. Уже давно Эррор заметил за Инком страх одиночества. Очень большой страх. Сперва он не понимал, как можно желать каждый день с кем-то видеться и общаться, почти не оставляя времени на уединение с собой, но потом, проанализировав изредка появляющиеся на руках строки и проникнувшись ими, он понял этот страх. Он понял, что они очень похожи — оба страдают фобиями, пусть и абсолютно противоположными друг другу. Это разжигало еще большее желание сблизиться со своим соулмейтом, ведь ему казалось, что они найдут друг в друге то, что ищут — банальное взаимопонимание, в котором нуждается каждый человек, но, увы, не каждый его находит.       В очередной раз прокручивая в голове последние две строчки недавно всплывшего в памяти четверостишия, Эррор и не заметил, как день подошел к концу. Пятый час, последняя пара закончилась. Наконец-то. В предвкушении, он вышел из корпуса своего факультета и направился к фонтану-одуванчику в центре кампуса. По пути он заметил, что сегодня весьма безлюдно. Ах, точно, суббота же, у многих выходные. Да и мало у кого из учащихся по субботам пары до вечера.       В это же время из другого корпуса в студгородке того же университета вышел белесый юноша. Его белоснежные волосы развевались по ветру, а глаза разных цветов щурились из-за яркого солнечного света. Плюсом ко всему, бессонная ночь сильно сказалась на излишней чувствительности глаз. Этой ночью он, воодушевившись новым знакомством, нарисовал картину к показу, закончив ее чуть ли не за пару часов до него. Откуда-то взявшееся ощущение бодрости не позволило Инку сомкнуть глаза даже на пару минут. Так и не найдя покоя, он вновь взял в руки кисти и принялся выводить на запястье цветы абецедария, проявляя тем самым желание поговорить с Эррором. Ответ пришлось ждать минут двадцать. Эти минуты буквально прожигали изнутри, ведь сейчас Инку просто необходимо было с кем-то переговорить. И даже не с кем-то, а именно со своим соулмейтом. Художник был очень благодарен Эррору за то, что тот его поддержал, а как выразить свою благодарность — он не знал. Но вот ответ сам появился в ходе недолгого диалога — он хочет, чтобы Инк сыграл на флейте. Это трудно назвать благодарностью, ведь это слишком низкая цена за то, что сделал для него Эррор, но все-таки, даже так, раз его родственная душа этого хочет, то он с удовольствием выполнит его просьбу.       Показ прошел успешно, Инк защитил свою картину, тем самым закрыв сессию. Но его сильно задержали на защите, из-за чего он в спешке буквально вылетел из аудитории и помчался к месту, в котором очень любил находиться, наигрывать разные мелодии и рисовать, вдохновляясь прекрасными пейзажами вокруг. Время уже поджимало, а заставлять соулмейта ждать совсем не хотелось. По пути к ботаническому саду Инк краем глаза заметил высокого темноволосого парня, стремительно идущего к фонтану напротив сада. Он такой необычный, отличающийся от всех остальных. На его щеках с обеих сторон выделяются симметричные шрамы. Но не противные, как это обычно бывает, а весьма симпатичные. Они придают его образу какую-то изюминку, особенно в совокупности с покраснениями под янтарными глазами. Ему бы спать почаще, а то вид какой-то нездоровый. Удивляясь своему хорошему зрению, художник уже завернул к воротам сада, а тот самый брюнет, развернувшись, чтобы сесть на лавочку, заметил края светло-бежевого шарфа, обладатель которого скрылся в листве за большим металлическим забором, отделяющим ботаничку от территории университета. Юноша даже не понял, из-за чего завис, когда увидел улетающий за своим хозяином шарф, но, немного потупив взор, он все-таки сел на лавочку, окруженную различными кустарниками, и посмотрел на небо.       Сегодня определенно хорошая погода. Солнце мечется между редкими облаками, роняя то тень, то свет на окружающее пространство и согревая замерзшую после холодной зимы почву. Не только ее, но и руки Эррора, которые на ощупь были просто ледяными из-за плохого кровообращения. Приятное тепло окутало их, тем самым расслабив брюнета и позволив ему насладиться другими прелестями природы. Легкий теплый ветерок колышет только распустившиеся листья деревьев и кустарников, создавая упоительную мелодию. Ее дополняют пение птиц и шум бьющихся о поверхность фонтанной чаши капель воды, что в совокупности делает звуки природы неописуемо чарующими. Некоторые капли даже попадают на темноволосого юношу, пробуждая того и не позволяя ему с концами уйти в нирвану.       Брызги фонтана могли спасти от погружения в любование окружающей утопичностью, но они были бессильны перед очень аккуратно зазвучавшей мелодией. Завораживающие звуки флейты, смешиваясь с уже созданной природой музыкой, рождали поразительный романс. Эррор мог с уверенностью сказать, что вот оно — искусство. Высшее наслаждение и блаженство. Будучи не в силах сопротивляться нахлынувшей эйфории, да и не имея желание ей препятствовать, он закрыл глаза и отстранился от внешнего мира, полностью утопая в баламутящей душу мелодии.       Казалось, окружающее пространство перестало существовать. Инка целиком и полностью охватила увлеченность игрой на излюбленной им флейте. Лишь шелест листьев и пение птиц подтверждали, что художник сейчас все еще стоит на деревянном полу в беседке, извлекая губами гармонические созвуки и перебирая пальцами на музыкальном инструменте, создавая таким образом то спокойную и протяжную, то эмоциональную и нарастающую мелодию. Через нее он изливал все свои чувства. В ней ощущалось и беспокойство за друга, и благодарность Эррору, и легкая радость от успешного показа. Эта эмоциональная волна не осталась без внимания брюнета, он пропустил сквозь себя все чувства Инка, пытаясь ощутить и понять их в полной мере.       Они вдвоем и не заметили, как солнце ушло в закат, уступая место заменившим его фонарям, освещающим белым светом всю территорию кампуса. Ветер стал еще слабее, но не перестал быть теплым. Хотя, может, это чувство наслаждения создавало впечатление, будто прохладный ветерок все еще греет своим теплом этих двоих? Наверное, именно так и есть, ведь изредка проходящие мимо люди жмутся от холода, пытаясь укутаться с головой в свою одежду, в то время как двое увлеченных юношей даже не обращают внимания на то, что их футболок и легких ветровок уже недостаточно, чтобы спрятаться от резкого похолодания.       Сладостную игру прервал как некстати объявившийся охранник сада, сообщивший Инку о том, что сад закрывается и ему необходимо покинуть его территорию. Не смея перечить, художник извинился за свою задержку и спешно покинул ботаничку, оставляя в ней после себя сохранившуюся волшебную атмосферу. Даже уход музыканта не помешал мелодии природы звучать дальше, как бы продолжая его выступление. При том не ограничиваясь одной лишь территорией ботанического сада, из-за чего Эррор еще несколько минут не был в состоянии вернуться к реальности.       Уходя из университета, Инк вновь прошел мимо фонтана, около которого по-прежнему сидел тот самый брюнет, на которого ранее художник обратил свое внимание. Белесому стало интересно, чем этот юноша все это время тут занимался. Но, посчитав, что это не его дело, он прошел мимо, направляясь к себе домой, дабы там поговорить с Эррором. Инк очень хотел узнать своего соулмейта получше, поэтому сегодня он хотел предложить ему более удобный способ общения, не ограничивающий диалог парой фраз и рисунков.       По-прежнему наслаждаясь не пропадающей идиллической атмосферой, создавая в воспоминаниях ту чудесную мелодию, которую сегодня на протяжении нескольких часов наигрывал Инк, Эррор с трудом открыл глаза и обнаружил резкие перемены в окружающем пространстве. Надо же, уже десятый час. По пути домой брюнет, пребывая в сладостной истоме, напевал себе под нос так очаровавшую его игру звуков, при этом не прекращая восхищаться талантами художника. Уже на пороге дома он заметил расцветающие на внешней части его кисти белые цветы герберы. Интересный выбор, ведь этот цветок выражает довольно большой спектр эмоций и имеет множество значений. Но что важно — гербера в первую очередь говорит о выражении симпатии.       Спешно найдя в сумке ключи и буквально ворвавшись в дом, Эррор, даже не сняв обувь и не закрыв за собой дверь, достал из кармана черной ветровки ручку и принялся описывать под цветущими герберами свои эмоции. «Это было великолепно. Инк, я восхищен тобой, правда. У тебя столько талантов… Мне очень понравилось. Я получил просто неописуемое удовольствие от прослушивания твоей игры»       И все-таки пытаться описывать эмоции на руке оказалось не очень хорошей идеей. Ведь нехватка места больно била по возможности передать всю палитру чувств, бушующих в душе Эррора. Хотя, даже если бы у него была возможность описать их — он бы не смог. Он просто не умеет словами выражать свои эмоции, ему ведь не приходилось этого делать раньше. «Мне очень приятно знать, что тебе понравилось. Это очень важно для меня. Но не думаю, что я достоин восхищения.» «Шутишь? Ты достоин его, как никто другой.»       В тот же миг под этими словами вновь началась весна. В этот раз расцвели белые фиалки, говоря Эррору о том, что Инк весьма скромная натура и эти слова вгоняют его в краску. Брюнет уже готовился что-то написать, как каллиграфические буквы вновь начали проявляться прямо под изящными фиалками. «Пусть будет по-твоему. У меня к тебе есть предложение.» «Я весь во внимании.» «Думаю, ты уже и сам заметил, что такой способ общения не очень удобный. Так вот, может, свяжемся в, например, социальных сетях?» «Я согласен с тем, что иногда так общаться действительно неудобно. Но я не сижу в соцсетях, не вижу в этом смысла.» «Ох, точно, у тебя же проблемы с коммуникацией. Обещаю, что сделаю так, чтобы они тебя больше не мучили.»       Эррору стало интересно, как Инк собирается помогать ему в борьбе с социофобией, но спросить об этом он не мог, так как место на руке вновь кончалось, и необходимо было заканчивать разговор. «Эрри, а телефон у тебя есть?» «Да, а что?» «Может, дашь свой номер? Так хоть можно будет общаться при помощи сообщений. И, если ты захочешь, звонить…»       Какое-то странное чувство появилось внутри брюнета, оно граничило где-то между приятным волнением и страхом. Немного подумав, юноша все-таки решил согласиться с предложением Инка и дал ему свой номер. В ту же минуту раздался звонок телефона, заставив Эррора не на шутку перепугаться и вздрогнуть, но трубку сразу же сбросили. «Вот, теперь и у тебя есть мой номер.» «Это было неожиданно. Наверное, я еще не готов с кем-то говорить. Вряд ли смогу выдавить из себя хоть одно слово.» «Хорошо, пока что ограничимся сообщениями.»       Держа в руке телефон, Эррор с трепетом наблюдал за вырисовывающейся на ней красно-желтой розой. Как же Инку точно удалось одним цветком описать эмоции Эррора — волнение, счастье и восторг. А ведь художник просто пытался показать свои собственные чувства. И брюнет это прекрасно понимает, из-за чего еще раз ловит себя на мысли о том, что они в чем-то очень похожи.       Заостряя взгляд на каждом до мелочей прорисованном лепестке прекрасного цветка, Эррор дрожащими пальцами начал набирать на телефоне первое в своей жизни сообщение. В этом цветке он пытался найти какое-то успокоение. Ему хоть и не трудно было говорить на руках, но какие-то иные способы общения вызывали мурашки и холодный пот, стекающий с висков. Наверное, у него началась бы паника, если бы не сообщение Инка. «Я очень рад знакомству с тобой. Надеюсь, ты позволишь мне узнать тебя получше. Твое внимание ко мне греет душу, спасибо тебе за это. Кстати, забыл сказать, благодаря тебе я смог нарисовать картину к показу, которую сегодня успешно защитил. Даже не знаю, как тебя отблагодарить за все, что ты для меня сделал. Только вот я не сплю уже несколько суток, и сейчас меня убийственно клонит в сон. Прости, но мне кажется, я вырублюсь прямо сейчас. И, наверное, даже не проснусь от того, что телефон прилетит мне в лицо. Так что заранее скажу — спокойной ночи.»       Это, оказывается, так приятно. Все это. На лице Эррора вновь застыла улыбка. Этот художник такой забавный. И даже милый. Прежде чем что-то написать, брюнет еще много раз перечитал полученное сообщение, из раза в раз заново испытывая волнительную, но блаженную волну эмоций внутри. «Я тоже очень рад нашему знакомству. Спасибо тебе за отлично проведенное время. Наверное, это лучший день в моей жизни. Не стоит благодарностей, я ничего такого не сделал. Но поздравляю с успешной защитой. И нет, я не буду против более близкого знакомства. Не роняй давай телефон, убирай его в сторону и спи. Ты заслужил хороший отдых. Сладких снов.»       После отправки сообщения по всему телу Эррора пробежали мурашки. Прошел всего-лишь один день, а прогресс уже на лицо — он общается. Пусть с одним только Инком, пусть все еще со страхом и опаской, пусть попытки завязать беседу предпринимались несчетное количество раз, но результат есть. Самое главное — не останавливаться на достигнутом. А ведь художник, сам того не понимая, уже очень помог своему соулмейту. Осталось лишь аккуратно продвинуться в этой борьбе с социофобией дальше, а потом еще дальше, и так до тех пор, пока социальная коммуникация не будет в пределах нормы, а общение с кем-либо не станет обычным делом.       Во время чтения сообщения Инк постепенно все больше и больше погружался в царство Морфея, в чем ему, в общем-то, не уступал Эррор, развалившийся на кровати лицом в подушку и перебирающий в голове все сегодняшние события. Художник дочитал последние два слова, уже пребывая в полудреме, из-за чего уснул сразу после того, как на автомате погасил экран телефона, который в тот же миг упал. Но, благо, не на лицо Инка, а рядом с ним, не задев перетрудившегося художника. Эррор же ушел в мир сновидений сразу за своим соулмейтом, при этом не отпуская из своих рук телефон и прижимая его к своей груди.       И ведь две родственные души оказались вместе даже в объятиях сна, делая их сказочно теплыми и приятными.