Язык цветов

      Голова трещит по швам, даже глаза открыть кажется чем-то нереальным. Но так хочется воды, просто неописуемо. Чертов сушняк.       Развернувшись на бок, мужчина с большим трудом открыл глаза. Их сильно резало, они болели, а перед ними все плыло. Темно.       Что было вчера? Или сегодня? Сколько он проспал? Судя по всему, пару часов от силы, ведь комната еще была окутана мраком ночи. Хотя зимой даже утром этот мрак не отступает. Но еще, вроде бы, все-таки ночь.       Как-то холодно.       Хотел забыться с бутылкой крепкого алкоголя, усиливая опьянение сигаретами, но что-то совсем не получилось. Только физическое состояние стало хуже, а в душе по-прежнему тяжелый осадок. Чертов виски. То память отшибают нещадно, то все помнишь, все до мельчайших подробностей.       Выдохнув, Найтмер проморгался. Вроде бы что-то видно, правда, тело ватное, не ощущается почти. Опьянение еще не прошло, только разум прояснился.       — Киллер, эй, — прохрипел мужчина, пытаясь приблизиться к парню и разбудить его. Юноше стало плохо перед тем, как Найтмер уснул. Это он хорошо помнит. Хорошо помнит, как жгло глаза в его теле, как отекло горло. Что-то с ним не так, это точно.       С трудом обхватив рукой плечо парня, брюнет слегка потряс его, но тот никак не реагировал. Подвинулся ближе, ощупал лоб. Горячий. Или это руки такие холодные. Дышит тяжело, даже тяжелее чем в больнице, когда с носом совсем все плохо было.       — Да проснись же ты. — Как-то отчаянно произнес Найтмер уже вполголоса. Тот замычал, заворочался, даже застонал, но так и не проснулся. Живой и ладно.       Поднявшись с кровати, пошатываясь в разные стороны и загибаясь, мужчина вышел из комнаты. Пытался держаться за стену, только вот по ней до кухни не дойти, а потому приходилось как-то держаться на ногах и медленно передвигаться. В гостиной он обнаружил, что все окна открыты нараспашку. Теперь понятно, почему так холодно. Кажется, Киллер открывал их, чтобы проветрить задымленную квартиру. На кухонном столе стоит почти полностью опустошенная бутылка виски. От этого вида как-то затошнило. К черту, больше никогда не прикоснется к этой отвратительной штуке.       Холодная вода освежала, ослабляла головную боль и снимала отечность. Только вот так и заболеть можно.       А кружка брата по-прежнему стоит на столе. К ней так никто и не притронулся, а чай в ней, наверное, уже холоднее, чем вода из холодильника. Вечером еще была какая-то надежда, что он вернется, что сядет напротив, улыбнется в своей манере. Потом нахлынуло отчаяние. Найтмер прикасался к мертвому телу, а потому от реальности бежать уже невозможно. Это не розыгрыш, не злая шутка, не плохой сон. Это отвратительная сторона жизни.       Дарует тебе эмоции и чувства, людей, которых ты любишь всем сердцем, а потом она их безжалостно отнимает, оставляя тебя с огромной пустотой внутри. А еще эта надежда. Чертова вера в то, что все вдруг станет как раньше. Вера, которая погасает, когда понимаешь, что как раньше уже не будет. Потом начинаешь все ненавидеть. Себя, окружающих, какие-то высшие силы, судьбу. Но эту агрессию удивительным образом сглаживал Киллер. Может, уже привычка? Привычка, что любая раздраженность в его присутствии в итоге уходит. Это даже описать нельзя. Он всегда бесил своими шутками, но в итоге Найтмер начал и сам на них отвечать сарказмом или иронией, не испытывая прежнего негатива. Потом же все раздражающие действия парня стали привычными, от них появлялось желание лишь обреченно выдыхать и пытаться не обращать внимание. А в бункере Киллер и вовсе стал симпатичен мужчине как человек.       Все-таки, при всей своей хитрости и изворотливости, он имел множество слабостей, которые как-то слишком уж сильно давили на жалость. Да и не бросал там, хотя мог спокойно сбежать и остаться без преследования со стороны детектива. Напротив, помогал и даже спасал. Кроме того, прошлое у него, судя по всему, совсем уж тяжелое. Лишился всей семьи на своих глазах? Это, наверное, невероятно ужасно. Если так вообще можно описать подобное. Только боли от утраты брата это не уменьшает.       Будет ли еще агрессия со стороны Найтмера? Возможно. Но сейчас он уже просто готов упасть на колени и начать молиться. Глупо думать, что Дрим может вернуться. Он и не вернется. Но, может, они могли бы видеться во снах? Пожалуй, об этом мужчина молил с самого начала. Даже когда младший лежал в коме. Чтобы тот пришел к нему во сне, чтобы они поговорили, чтобы ощутить его присутствие и как-то успокоиться.       Но он не приходил. Даже в ту ночь Найтмер лишь слышал голос и видел этот чертов столб света, в котором растворялись две фигуры. Лиц видно не было, но детектив из тысячи узнает силуэт своего брата. После же мужчине снилось всякое, но только не Дрим. Может, после похорон все-таки увидит его во сне? Хотелось бы верить.       И все-таки к осознанию идти тяжело. Даже думать о таком тошно и противно. Но надо, хотя бы ради самого Дрима. Вряд ли он хотел бы видеть на своих похоронах брата, который даже стоять не в состоянии из-за горя.       По всей квартире разнесся оглушающий звук пощечины. Отражаясь от стен, он давил на уши каким-то мучительным звоном.       — Да соберись ты уже, а. — Рыкнул сам на себя Найтмер, глубоко вдохнув. Надо как-то собраться. С мыслями, с духом. Жизнь не терпит такой заторможенности, время идет, и просто сидеть или лежать, перебирая в голове мысли о несправедливости и жестокости, некогда.       Но все-таки, сейчас даже жить не хочется. На все стало как-то плевать. Плевать на работу, плевать на эту жизнь. Хочется отстраниться от всего.       Однажды Дрим рассказывал Найтмеру про стадии… траура? Или просто стадии переживания горя. Надо же, появились силы что-то анализировать. Только вот даже от возможности думать тошно. Да и те стадии, что помнил Найтмер, у него как-то смешались в одно.       Шок, ладно, эта стадия была в ту самую ночь. Потом отрицание, гнев, торг, проявляющийся в попытках заключить сделку с судьбой, а потом депрессия и потеря интереса к жизни. Это четыре отдельные стадии, но у него сейчас они все слились в одно. Психология, все-таки, слишком субъективная наука. Признаться, Найтмер всегда относился к ней с каким-то презрением и недоверием, как и к самим психологам. Но Дрим, пожалуй, был исключением. Ведь он не подгонял все под какие-то определенные рамки, старался быть максимально объективным. А потому и был так несравненно хорош в этом деле. Он чувствовал людей, а не пытался на основе их слов подобрать нужный пункт с «диагнозом» в книге. Скорее он сам эти слова находил. Где-то в глубине своей души. А потому каждому, кто поговорил с ним, становилось лучше. Это даже не профессия, не специальность, это дар.       И вновь он думает о брате. Но думать о нем в таком русле как-то легче. Ведь светлые мысли поселяют в душе тепло. Пусть даже такое тоскливое. Во всяком случае, надо снова попытаться разбудить Киллера. Мало ли что, не хватало еще, что бы и с ним что-то случилось.       — И с каких пор я так беспокоюсь за этого придурка? — Буркнул себе под нос мужчина, направляясь обратно в спальню.       Включив лампу на прикроватной тумбочке, Найтмер окинул юношу изучающим взглядом. Остро реагирует на дым, говорит? Значит, он сейчас так себя чувствует из-за того, что в квартире было сильно накурено? Что же, виноват, но он же сам пришел, его же не звали. Хотя, стоит ли думать об этом, если подсознательно Найтмер ждал прихода парня? По крайней мере, сейчас он это понял. За ту неделю, что они провели в окружении друг друга, за те пару дней, когда Киллер оказывал неизмеримо огромную поддержку, его присутствие стало чем-то необходимым. Может быть, они и правда могли бы поладить, найти общий язык, все такое. Да и недаром же они соулмейты.       — Эх, — выдохнул мужчина, ложась рядом с Киллером, — эти связи, эти родственные души. Все это как какое-то принуждение к чему-то.       — С одной стороны — так и есть. — Тихо прошептал проснувшийся юноша, отчего детектив вздрогнул, явно не ожидая, что его слышат. — Судьбу, по сути, предопределяют какие-то высшие силы. И ей даже противиться трудно. Но с другой, — повернув голову к Найтмеру, парень открыл покрасневшие глаза, — это дает шанс людям найти хоть кого-то, с кем они могут сблизиться или что-то в этом духе.       — Что-то вроде помощи в спасении от одиночества? — Спросил тот. Хотя это звучало как утверждение, а не вопрос. Коротко кивнув, юноша вновь отвернулся, а Найтмер, нахмурив брови, продолжил. — Что с тобой?       — В смысле? — Хмыкнул Киллер, смотря в завораживающий потолок. Прямо как звездное небо. Темный, усыпанный множеством белых крупиц, которые в темноте еле заметно светятся.       — Почему тебе стало так плохо?       — Не переношу запах сигарет и алкоголя. — Спокойно ответил юноша, краем глаза замечая, что детектив чуть ли не сверлит его пристальным взглядом. Так непривычно. Но не это. Найтмер часто смотрел на Киллера не отрываясь, прожигал его своими глубокими пурпурными глазами, следил за каждым движением. Непривычно то, что сейчас это происходит в каком-то спокойствии и умиротворении. И создается впечатление, что он не следит, как это бывало обычно, а просто смотрит. Просто… наблюдает? Может, в этом нет разницы, но Киллеру казалось, что она есть.       — То есть, если бы окна не были открыты, а в этой комнате стоял бы такой же столб дыма, как в гостиной и на кухне, то ты мог бы задохнуться? — Серьезно проговорил мужчина.       — А что, уже ищешь варианты наиболее быстрого и эффективного избавления от меня? — Усмехнулся парень, бросая ехидный взгляд на Найтмера. У того, кажется, бровь дернулась.       — Можно я тебе снова нос сломаю? — Пропел тот, резко поднимаясь и нависая над юношей, на что последний ухмыльнулся еще шире.       — Ого, уже спрашиваешь разрешение? Прогресс, прогресс. — Передразнив интонацию мужчины, протянул Киллер. — Только, боюсь, мой нос еще не зажил с прошлого раза, так что сломать уже сломанное, наверное, не получится. — Найтмер также резко отстранился, как и приблизился ранее. Сел рядом, отвернулся и выдохнул.       — Зачем соврал мне про падение? — Этот вопрос словно удар током. Стараясь не выдавать появившееся напряжение, Киллер продолжил говорить в насмешливой манере.       — Снова необоснованно обвиняешь меня во лжи.       — Снова пытаешься отрицать очевидное. — Выдохнул мужчина.       Самое неприятное, что совсем непонятно — вспомнил он все или просто Киллер ляпнул лишнего. Только вот Найтмер больше ничего не сказал, оставив этот диалог незаконченным. Лишь встал с кровати и закрыл окно. А ведь и правда, холодно.       Поежившись от осознания того, что в комнате буквально ледяной воздух, юноша спрятал лицо в ворот кофты, чтобы хоть как-то согреться. Закрыл глаза, начал дышать ртом, но, почувствовав какое-то утяжеление на себе, вздрогнул и широко распахнул глаза. Обнаружив на себе одеяло, Киллер заступорил. Даже ни сколько из-за одеяла, сколько из-за того, что почувствовал рядом так манящее к себе тепло в форме проклятого детектива, лежащего слишком близко вместе с ним под одеялом. Да, они уже спали вместе, но то было для утешения, а сейчас это как-то напрягает. Напрягает тем, что манит. А в прочем, даже так греет. Наверное, этого хватит. В этом же нет ничего такого?

***

      В тепле так хорошо и приятно. Даже на душе становится легче. Может быть, незначительно, но легче. Только вот какое-то копошение рядом вырывает из объятий сна. Разлепив глаза, юноша уткнулся взглядом в белоснежную спину. Изящная, широкая, сильная, даже несмотря на то, что сам ее обладатель силу применять не особо любит. Правильнее сказать, не любит вообще.       — Тебе не холодно? Без футболки. — Спросил парень, поднимая голову и обжигая дыханием не менее изящную шею, очерченную завораживающими взгляд тату.       — С тобой мне не может быть холодно. — Тихо произнес Инк, грустно улыбаясь и старательно что-то рисуя на своих запястьях.       От этих слов кровь подкатила к скулам, а сердце на мгновение замерло, после чего ускорило свой ритм. Несколько слов. Несколько приятных слов из уст любимого человека. А все равно смущает.       — Что ты делаешь? — Поинтересовался юноша, пытаясь выглянуть через спину художника, но что-то силы подводили. Последствия почти бессонной ночи? Они вместе долго не могли уснуть. Где-то в душе переживая, скорбя, при этом молча сидя рядом в объятиях друг друга.       — Посмотри на руку. — Коротко ответил Инк, убирая пишущие атрибуты на тумбочку и вновь расслабляясь в объятиях своего соулмейта.       Немного потупив взор, Эррор протянул к себе руку и, осмотрев ее, заметил на запястьях то, чего не видел уже очень давно. Невероятно давно они не пользовались своей связью, ведь как таковой необходимости в этом не было. Они всегда были вместе. Только, разве что, ландыши на ключицах не исчезали никогда. Своеобразное бессмертие и вечная связь.       — Давно я не наблюдал за весной на руках. — Мягко улыбнулся парень, рассматривая миниатюрные белые цветочки, символизирующие нечто волнительное. Утешение и надежду. А также нежность, ту самую, что присуща даже тонкому и невероятно приятному аромату этих прекрасных и любимых цветов, который, в свою очередь, всегда витал вокруг Инка. За все время, проведенное вместе, Эррор так и не смог понять, почему от его соулмейта пахнет подснежниками. Откуда берется этот аромат. Но, на самом деле, это его мало беспокоило. Он есть, и это прекрасно. Прекрасна сама возможность наслаждаться им, глубоко вдыхая его. Чем сейчас и занимался Эррор.       — Эрри. — Обратился Инк, аккуратно переворачиваясь на другой бок и заглядывая в открывающиеся янтарные глаза. — Знаешь, если бы тебя не было рядом, я бы, наверное, впал в депрессию.       — Я тоже. — Выдохнул юноша с грустью во взгляде. Осадок в душе был каким-то горьким и острым. Но в присутствии друг друга это все как-то смягчалось, теряло свою горечь, приобретало новый смысл. — Мы уже столько пережили…       — И еще переживем. — Как-то тоскливо произнес художник, протягивая руку к голове Эррора, проводя ладонью по смольным волосам и притягивая его к себе.       Тяжело, больно, грустно. Но унывать не хотелось. Совсем не хотелось. А благодаря друг другу им удавалось находить в себе силы улыбаться, думать о чем-то, не загружаться по поводу случившегося. Хотя, что уж там, отойти от этого все еще кажется нереальным. Но они отходят. Медленно, плавно, вместе, но отходят. Вдыхая ароматы друг друга, наслаждаясь теплом, присутствием, разговорами о светлых воспоминаниях. В этом они находят свое утешение. К счастью, успешно. К несчастью — все равно осадок невероятно сильно горчит. А приближающийся траурный час добавляет тоску этой горечи.