Корешок всех бед

      В одном из укромных уголков Хогвартца, дорога к которым обычно открывается лишь любопытным первокурсникам Гриффиндора, полеживала себе непримечательная куча ветхой одежды. Тёплый серо-коричневый ком, мечта прачечной, источал запах дешевого спирта и, еле ворочаясь, похрапывал.       – Доброе-доброе-доброе утро! – пропел стоящий у окна будильник.       Храп сменился кряхтеньем и из-под груды тряпок появились пальцы, руки, плечи, волосы, лоб, брови, веки и глаза существа, ранее известного под именем Гермионы Грейнджер. Строго говоря, она и по сей день была известна под этим именем. Впрочем, в ее облике многое изменилось.       Существо неторопливо выволакивало себя из кучи. Волосы цвета прелого апельсина сплелись в нераспутный клубок, глаза покраснели и набухли, губы ощетинились.       – Твою ж мать, – сказала Гермиона будильнику. – Надо тебя выбросить. Где моя… – она переворошила свою кучу в поисках Бездонного кошеля.       – Опять забыла в пабе? – спросил будильник.       – Заткнись. Черт. Придется тащиться в город.       Вяло отряхнувшись и утерев лицо рукавом, Гермиона вышла из укромного уголка Хогвартца.       Она шла по коридору, не обращая внимания на укоризненные взгляды портретов. Маршрут был проложен в обход танцующих лестниц, которые и трезвого-то волшебника укачивали, а похмельному и вовсе не оставляли шанса сохранить вчерашний ужин во тьме внутренних органов.       Гермиона брела вразвалку, пришмурыгивая бархатной сандалией.       Из-за угла выскочил пухлый двухсотлетний карапуз.       – Подайте на день рождения директора! – завопил он с высоты прожитых лет.       – Я без кошелька, – сказала Гермиона, у которой не было кошелька и болела голова. – Может, в следующий раз.       – Я уже слышал это. В прошлом году, – он прищурился и прошипел. – Ох уж эти ваши выкидоны!       Гермиона нашла в себе силы улыбнуться.       – Ой, прошу прощения, – она похлопала себя по бокам, как если бы там были карманы, в которых могли бы оказаться деньги. Затем она присела, положила руку на плечо долгожителя и посмотрела в его блестящие глаза, которые многое повидали на своих двух веках. – Я имела в виду, иди в жопу.       – Как вы смеете так разговаривать с директором? – заверещал карапуз, который как раз был директором.       – Я же извинилась.       – Действительно, – фыркнул директор. – До свидания.       – Всего вам доброго, – сказала Гермиона и продолжила путь.       Должность директора Хогвартца по кадрам появилась недавно, но, казалось, была проклята куда серьезней, чем должность преподавателя защиты от темных искусств. «Клоуно некомпетенцио»? Гермиона никогда не слышала об этом заклинании, но везде видела результаты его применения.       У выхода из школы, почти у самых дверей, Гермиону остановил подозрительно четверолапый пёс. В пасти он держал записку.       Гермиона прочитала её: «Мясной Ком пробудился».       Она все поняла, развернулась и направилась обратно.       Визит в паб откладывался.       Добравшись да лазарета, Гермиона с трудом приоткрыла тяжелую дверь и, крякнув, протиснулась внутрь.       Больничные койки были заправлены. Солнечные лучи лениво переваливались через белоснежные дюны простыней. Пахло бинтами, латексными перчатками и спиртом. Гермиона не любила бинтов и латексных перчаток, но что-то в царящем аромате неуловимо влекло её.       В тёмном углу зала лежала куча фиолетового, как прелый инжир, мяса.       Накрытая одеялком, куча сгрудилась и жалобно постанывала.       Гермиона подошла к ней и присела на край кровати. Кровать скрипнула.       Сиделка, стоявшая неподалеку, сказала:       – Возможно, вам не стоит давать имена нашим больным.       – Во-первых, – возразила Гермиона, – я спасла это от смерти. Во-вторых, никто не должен узнать, кто это. Конспирация! – сказала она и многозначительно подняла скрюченный палец.       Мясной Ком заворочался и открыл то, что в лучшие времена можно было назвать глазами.       – Итак, мистер Жейсон Лобб, какие дела привели в наши края шпиона Министерства магии? – сказала Гермиона.       – Вя ве фио вурлур фррр, – заурчал Лобб. Говорить более внятно мешали лоскутные останки губ, трепетаемые дыханием.       – Вы не шпион?       – Д.       – Зачем же вы меня искали?       – Вя вофел флофр фр вылфр.       – Что-что?       – Флофр фр вылфр.       – Неужели?       – Д. Фя варфлюто.       – Это совершенно невозможно терпеть! – вздохнула Гермиона и подозвала сиделку. – Теперь, когда он пришел в себя и сказал, что не шпион, не могли бы вы его вылечить?       – Могла бы, – ответила сиделка и вылечила Жейсона.       Он стал как новенький. В том смысле, в котором 39-летний толстяк может быть новеньким.       – Спасибо за спасение моей жизни, – сказал Лобб.       Быть живым ему нравилось. Хотя и не так чтобы вау.       Он встал и начал одеваться.       – Пожалуйста, – ответила Гермиона. – Я как раз выходила из бара, возле которого вас избивали, как вдруг увидела, что возле этого бара кого-то избивают. Это были вы.       Жейсон оделся. Вместе с Гермионой он вышел из лазарета.       Она сообщила, что поведет его через секретный ход, где ни одна живая душа не сможет их увидеть, услышать и, что важно в ее состоянии, унюхать.       – Я давно зареклась кого-то спасать, – говорила Грейнджер, шмурыгая сандалией по каменному полу тайного коридора. – Но завидев меня, хулиганы разбежались, похоже, просто по привычке. Я осмотрела ваши карманы отнюдь не в поисках денег, которых там не оказалось, и нашла удостоверение Министерства.       – Я работаю в Министерстве, и поэтому у меня есть удостоверение.       – А денег нет.       – Да, это так, – сказал Лобб и продолжил идти по коридору. Рядом с ним шла женщина. Это была Гермиона.       – Когда я работала в Министерстве, у меня тоже было удостоверение, – сказала она.       – Вы работали в Министерстве магии?       – Да, в отделе магических животных. Пыталась помочь проклятым эльфийским ублюдкам сбросить оковы рабства. Но большинству из них оказались чужды идеалы свободы.       – Большинству? А что же меньшинство?       Гермиона молчала, и какое-то время лишь тлеющее эхо её «шмурыг-шмурыг» билось о холодный булыжник.       – Что вы знаете о Комарином заговоре? – наконец спросила она.       – Ни разу не слышал о таком заговоре как Комариный заговор. Расскажите мне о нём.       – Нет, – ответила Гермиона, потому что не хотела об этом рассказывать. – Я не хочу об этом рассказывать.       – Расскажите, пожалуйста, – попросил Лобб.       Она остановилась и посмотрела на него. Он остановился и посмотрел на неё. Потом они посмотрели друг на друга, а потом наоборот. Это ни к чему не привело.       – Хорошо, я расскажу, – ответила Грейнджер. – Но не за так.       – А за как? – спросил дрожащий Лобб.       – Вы тоже должны кое-что рассказать мне. Одну из тайн Министерства, которая не дает мне покоя.       – Делов-то, – выдохнул Лобб. – Я уж опасался, что вы денег попросите.       Гермиона нахмурилась.       Ей претило крохоборство.       – Речь об Инкубунте, – сказала она. – Однажды один из автономных отрядов моего Сопротивления угодил в ловушку Бруствера и оказался в застенках вашего Министерства. Два дня от них не было вестей, а затем, ни с того ни с сего, газеты объявляют об отмене Акта «ПоЗа».       – Да, Акт о Почетном Зачатии. Его заменили на РОМантику.       – Именно. В тот же вечер мои соратницы были отпущены на свободу и вернулись по домам. Все, кроме одной. И поскольку участие в автономных отрядах было анонимным, никто не знал ее имени. И никто не узнал, что с ней стало. С той поры никто ее не видел. Что с ней стало, Жейсон? Я чувствую свою вину за ее исчезновение.       Теперь нахмурился Жейсон. Он погрустнел и съежился. Ему было холодно и неуютно.       – Хорошо, – вздохнул он. – Я… Мне нужно будет просмотреть документы. Я дам вам знать, когда найду нужные сведения. – Он потер руки. – Черт, тут всегда так зябко?       – Нет, – сказала Гермиона. – Это странно.       – Плохо.       – У меня дурное предчувствие.       – Ясно.       В коридоре завыл ветер. Пламя свечей затрепетало. Дородные тени, давеча отброшенные Жейсоном и Гермионой на сырые каменные стены, зловеще вспетушнулись.       Ласковый шорох шмурыгающей сандалии не делал обстановку уютней.       Жейсон Лобб спросил:       – Вы любите звук шмурыганья?       – Привыкла как-то. А вы против?       – Обычно нет. Но сейчас я всё-таки немного против.       – Почему же именно сейчас?       – Потому что именно сейчас мы оба уже минуту как никуда не идем.       Гермионе стало не по себе. Жейсон незаметно испугался. Гермиона это заметила.       – Это ведь не… они? – спросил он. – Это ведь не могут быть они?       Не могут, подумала Гермиона. Откуда в этих стенах взяться дементорам? Но свет вокруг тускнел, и она стала прислушиваться к своим ощущениям. В груди появилась тяжесть, ноги деревенели.       Она достала палочку.       – Лобб, слушайте внимательно. Вашей палочки я не нашла. Поэтому держитесь ближе ко мне.       Жейсон поспешил подчиниться и укрылся за широкой спиной своей грузной спутницы. Он заметил, что несмотря на ее внешнюю вялость, неряшливость и неповоротливость, движения палочкой были точны и выверены. Решения, казавшиеся весьма уместными, принимались ею с той же скоростью и точностью, что была многократно воспета в прессе Магической Британии.       – Люмос! – уверенно сказала она.       Тусклое свечение едва осветило лица.       Гермиона была недовольна результатом и потрясла палочкой словно разряжающимся фонариком.       Раздался жуткий грохот.       Звенели цепи, кричала неприкаянная кошка, трубили фрагменты песен фрэшменов, скрипели ржавые петли. Звуки сводили с ума. Хотелось закрыть уши ладошками.       – Лучше бы шмурыгало, – высказал свою мысль Лобб. – Не пора ли нам, то есть вам, вызвать патронуса?       – Видимо, пора. Экспекто па…       – Ой, ну всё, всё, – раздался голос.       Звуки прекратились и свет вернулся.       Из стены медленно и не без горделивой надменности выплыл призрак пожилого человека. Голову его венчала не менее призрачная кошка. Лобб отошел от призраков на пару шагов.       – Никто не понимает шуток старого Филча, – посетовал призрак. – До чего же неблагодарная публика!       – Аргус, черты бы тебя побрал! – сказала Гермиона.       – Мистер Филч, – удивился Жейсон, – вы что, умерли?       – Нет, почему? – ответил призрак. – Шучу. Конечно помер я! Сыграл в ящик. Откинул коньки. Лег под образа, выпучив глаза.       – Старик совсем с глузду съехал, – сообщила Гермиона Жейсону. – Смерть всегда в каком-то смысле немного меняет человека. Но здесь она перестаралась.       – Я всю жизнь был жутко серьезный, и ради чего? Чтобы надо мной потешались такие, как Уизли? Уж после смерти-то я могу повеселиться в свое удовольствие!       – Твои шутки глупые.       – Как говорил профессор Квирелл, это какой стороной посмотреть. А? Дошло? Квирелл! Хехехе. Ну, так или иначе, я здесь не затем, чтобы вас развлекать, как бы непревзойденно мне это ни удавалось. Кто из вас, джентльмены, мистер Жейсон Лобб?       Джентльмены? Жейсон вопросительно посмотрел на Грейнджер.       – Да, да, понятно, – она закатила глаза, – я похожа на мужика. Очень смешно. Вот он, – она брезгливо показала на Жейсона, трусость и мелочность которого не выходила у нее из головы.       – Благодарю за помощь, сударь, – сказал Филч и картинно воздел руку. – Мистер Жейсон Лобб! С прискорбием вынужден сообщить, что ваш драгоценный коллега, господин Ричард, этой ночью пополнил ряды усопших. Трагический несчастный случай! Говорят, споткнулся на лестнице о заблудшего нюхля, покатился кубарем да сломал шею. Земля ему пухом! – Филч снял с головы кошку в знак уважения к чужой утрате.       – Проклятье! – Лобб сжал кулаки.       Гермиона слишком хорошо знала, что значит терять близких. Она искренне переживала за своего спутника и была неприятно удивлена, когда он сказал:       – Придётся скидываться на похороны!       Эти слова развеяли сомнения, которые Гермиона Грейнджер питала насчет Жейсона Лобба. Теперь она была абсолютно уверена, что спасенный ею человек был заправской мудила.       До выхода из школы они шли молча.       На улице стояли чудесная погода и две внушительных статуи. Одна из них изображала Хагрида, который вел за руку скромного домашнего эльфа. Вторая статуя изображала старого волшебника, сомкнувшего руки над головой. Вокруг ладоней пылал магический огонь. Подпись гласила: «Великому волшебнику Думбльдорну от величайшего скульптора Спивакмара».       – Так что за Комариный заговор? – спросил Лобб.       – Это были эльфы. Вы ведь знаете домашних эльфов? Такие милахи. Умудряются сочетать назойливость и незаметность. Везде суют свой длинный тонкий нос. Удивительно сильны, но при этом отвратительно раболепны. Когда-то мы думали, что сможем помочь им. Мы пытались вразумить их, напомнить, насколько важна свобода. Я устраивала тайные встречи, организовывала эльфийские кружки, ячейки будущего движения за освобождение, снабжала их книжками Мао и Ленина, показывала «Храброе сердце» и «Спартака», подбрасывала хозяйские вещи. Работа шла крайне медленно. Мало кто приходил на собрания. Мы были малы числом и умением, и никто нам не помогал. В то время никакого Проклятья еще не было, но Бруствер и думать не хотел о том, чтобы оказать содействие моему делу. И это с его-то… происхождением!       – Вы считаете, что все негры должны выступать против рабства?       Гермиона растерянно посмотрела на Жейсона.       – Я считаю, что ВООБЩЕ ВСЕ должны выступать против рабства, – сказала она, чуть помедлив. – Хотя это и неблагодарное занятие. На нашу агитацию откликнулась жалкая дюжина эльфов. Но среди них был один по имени Врин – талантливый, сообразительный и активный. Хагрид спас ему жизнь, вызволив из семейства, в котором беднягу подвергали многочасовым пыткам за малейшую провинность. Казалось, из сотен эльфов, с которыми мы работали, он единственный понимал всю важность нашей задачи. Он прочувствовал это на своей шкуре. Он брал на себя инициативу, подменял меня на встречах, выступал в местах, куда мы не могли пробраться. Я видела его успехи там, где сама терпела поражение. И шрамы убеждали его народ лучше наших слов. В какой-то момент я позволила себе расслабиться и перестала держать руку на пульсе. Это было ошибкой. Вскоре стало ясно, что за ширмой мирной просветительской деятельности Врин плел сети заговора – и мы не имели никакого понятия о его истинных целях.       – И каковы же они были?       – Мы до сих пор не знаем всех деталей. Но они наверняка были очень зловещими. Он создал особую группу эльфов-приближенных, движение внутри движения, и только их посвящал в свои сокровенные тайны. Практически сразу он решил, что бороться за свободу эльфов должны только эльфы. Всех остальных, и особенно людей, он объявил врагами. Некое подобие симпатии – видимо, в благодарность за свое спасение – он питал только к Хагриду. Затем мы потеряли его из виду. Лишь по отрывочным сведениям нам удалось узнать, что группа Врина собирала артефакты по всей Магической Британии. По характеру этих артефактов я поняла, что Врин собирается создать чудовищное оружие.       – Странно, что я об этом не слышал.        – Я пыталась предупредить Бруствера, Визенгамот, мракоборцев, но надо мной только посмеивались. Эльфы? – говорили они. – Эти маленькие неумёхи? Заговорщики были прямо у них под носом, но волшебники, что довольно ожидаемо, предались свойственной им гордыне и слепо отрицали угрозу. Тогда в «Ежедневном пророке» вышла издевательская заметка, где впервые появилось это название: «Комариный заговор! Герой Второй войны выдумывает врагов, чтобы избежать забвения». Они хотели выставить меня сбитым летчиком, жалкой тенью той Гермионы, которой я когда-то была. И только самые близкие поддержали меня.       – Хагрид, Рон, и, наверное, Поттер?       – Гарри тогда был на задании в Новом Орлеане. Мы справлялись без него. В итоге мы вышли на след заговорщиков. Нам удалось встретить их у Конечного Ущелья. Завязалась битва. Эльфам удалось обрушить скалы. Мы еле отбились от падающих глыб, и все же один из камней достал нас, размозжив Рону ногу. Мне пришлось остановиться, чтобы помочь. Хагрид считал, что Врина можно убедить, что можно отговорить его от задуманных преступлений. Он решил догонять заговорщиков в одиночку. Мы разделились. С тех пор я не слышала ни о Хагриде, ни о Врине. Они исчезли, не оставив следов. И вот уже почти 10 лет никто не знает, что с ними случилось. Без своего фанатичного вождя эльфы разбрелись. Они продолжили служить хозяевам, и никто больше не пытался переубедить их. Так закончился этот странный и почти никем не замеченный Комариный заговор.       – И здесь странное исчезновение, – сказал Лобб.       – Да, повидала я странных вещей.       Лобб и Гермиона дошли до паба, украшенного вывеской: «Паб КОРОСТА. Скоростай вечерок!»       Гермиона открыла дверь. В зале, несмотря на полдень буднего дня, было немноголюдно.       – Мне надо попиликать, – сказал Жейсон и ушел в туалет.        Гермиона уселась за барную стойку, накрыв ноги животом. Грязный мужик сбоку кряхтел и чавкал, уминая картошку. Его лысина лоснилась.       – Мадам! – обратился он к Гермионе. – Вы подобны прекрасному цветку, который, однако, был съеден, переварен и исторгнут на твердь земную.       Гермиона угрюмо промолчала.       Бармен выкатил из подсобки свежую бочку с элем. Это нелегко ему далось: рыжие как прелая облепиха волосы прилипли к запотевшему лбу и лезли в глаза, скрипел и стучал по каменному полу старый дубовый протез.       – Привет, малыш, – сказала Гермиона. – Плесни-ка мне бурбончика.       – Скоро сова принесет тебе письмо с приглашением к наркологу, – сказал Рон. – К тому же ты не расплатилась за прошлый раз.       – Я человека от смерти спасала!       – Неужели? Я запомнил все несколько иначе. Ты еле стояла на ногах. Ползала по земле рядом с тем пухлым бедолагой, ревела как вампус в брачный период. Я-то все помню. Это ведь мне пришлось везти вас обоих в лазарет.       – Твоей. Жене. Нужен. Бурбончик.       – Бывшей жене.       – Хорошо, уговорил. Давай поженимся. Наливай. Выпьем за помолвку.       – Нет.       – Чертов зануда. Поэтому я от тебя и ушла!       – Это я от тебя ушел.       – За-ну-да. Ну да ладно. Верни мне мой бездонный ридикюль, там припрятана пара бутылок.       – Хорошо. Правда, он не у меня. Я хотел отнести его тебе в Хогвартц, но случайно уронил по дороге.       – Надо было поднять.       – Я пытался, но его унесло ветром…       – Рон.       – Что?       – Ты втираешь мне какую-то дичь. Я алкоголичка, а не дура. Какой к черту ветер?       – Очень-очень сильный ветер. Унес твой кошель и уронил его прямо у корней Гремучей Ивы.       Гермиона вперла в Рона тяжелый взгляд.       – Что ж, хитро, – сказала она. – Самой мне Гремучую Иву не отключить. Если она чувствует в крови алкоголь, она все равно нападёт, сколько не три ее сучок. Теперь придётся не пить три недели. Что ж, ты победил.       Гермиона надеялась, что ее отступление не выглядит слишком притворным, потому что именно притворным оно и было.       – Это всё ветер, – ответил Рон.       Жейсон вышел из туалета и подсел за барную стойку.       – Жейсон Лобб, – он протянул руку Рону. – Рад знакомству, мистер Уизли.       – Жейсон Лобб? Серьёзно? – захрюкал лысый. Разжеванная картошка склизкими комками выпадала у него из пасти. – Бегемот ел арбуз неподалеку от места, где придумали ваше имя?       – Ульрих, уймись со своими эпитетами, – сказал Рон. – Я тебе сто раз говорил: то, что ты каждый день бухаешь, не делает тебя поэтом.       – Тогда, может быть, романистом?       – Нет.       Гермиона не любила Ульриха Олливандера, хотя и сочувствовала ему. Он унаследовал бизнес по изготовлению волшебных палочек, но не смог адаптироваться к новым условиям, которые диктовало Проклятье. Теперь каждый хотел палочку побольше, посолидней и покрепче. Конкуренты выдавили семейство Олливандеров с рынка, представив свою продуктовую линейку Волшебных Жезлов. Колдовать ими было неудобно, зато выглядели они впечатляюще. Олливандеры не обанкротились, однако скудных доходов едва хватало на жизнь.       – Знаешь, – сказала Гермиона, – даже самый маленький член не даёт права грубить людям, которые этого не заслуживают.       – Да как ты смеешь! Что ты вообще знаешь про маленькие члены? – завопил Ульрих.       – О, поверь мне, я знаю достаточно. У меня и у самой был такой. А то и короче! Как-то во время войны я выпила оборотное зелье и превратилась в…       – Герми, не надо, – попросил Рон. Он обратился к Жейсону и спросил:       – С какой целью вы оказались в наших местах?       – Я расследую Проклятье и хотел взглянуть на ваше хранилище предметов, связанных с ним. Для этого я искал Гермиону.       – Что ж, – сказала Гермиона. – Хранилища давно нет. Оно… эмммм…сгорело. Со всеми экспонатами.       – Да пропила она все «экспонаты», – встрял Ульрих.       – Ужасный пожар, – продолжила Гермиона. – Пламя сияло до небес!       – Два месяца не просыхала.       – Куда только смотрит МЧС, – сказала Гермиона. – Никто сейчас не защищен от возгорания!       – Что ж. Значит, мне пора, – сказал Лобб и ушел.       Гермиона догнала его на улице.       – Слушайте, Жейсон. Вы ведь не пили. Пойдёмте, пожалуйста, к Гремучей Иве. Там в корнях запуталась моя сумочка. Поможете ее достать.       – Хм…, – задумался Лобб. – Я могу это сделать. Но это освободит меня от ранее данного обещания. Я ничего не разузнаю и ничего не расскажу о вашей пропавшей соратнице. Согласны?       – Нет.       – Что ж, тогда я пойду.       – Вы ужасный человек, – сказала Гермиона.       – Да, это так, – сказал Лобб и ушёл.       Его ждали Оркнейские острова.