Корешок всех бед

      Душная ночь стянула Жейсона петлями бессилия. Он туго кашлял. Кровь замарала простынь, испещренную выцветшими свастиками. Редкие звезды проглядывали сквозь черные как прелый банан тучи и роняли капли холодного света на понурое чиновничье тело.       На рассвете Невилл ушел, и рядом никого не осталось.       Весь день Лобб провел дыша. Каждый выдох мог стать последним. Поговаривали, что у некоторых людей он мог оказаться настолько хорош, что обретал собственную личность и продолжал жить после смерти создателя. Поэтому особо удачным выдохам Лобб давал имена. Никто ведь не хочет оставить после себя безымянную сущность. Или Фёдора. Тем более Фёдора.       Жейсону нравилось лежать на смертном одре. Он вообще любил лежать и радовался, что проводит свои последние минуты, занимаясь любимым делом. Тело ломалось и крючилось, дух изнывал и терзался. Было тяжко. Кровать под этой тяжкостью угрожающе потрескивала.       Вечерело. Лобб полегоньку бредил и смотрел на темные силуэты, отбрасываемые закатными лучами. Мрачный танец теней вовлекал обрывки сознания Жейсона в макабрический хоровод. Когда чувства и мысли, казалось, окончательно перепутались и растворились друг в друге, растворилась дверь.       Мускулистый Невилл элегантно, как на сцену, впорхнул в комнату. Раздались жидкие аплодисменты. Это обрадованный Жейсон Лобб хлопал вспотевшими ладошками. Крошечные капли ладошечного пота разлетались вокруг, игриво искрясь в свете закатных солнечных лучей.  — У вас горячка, — сказал Невилл. Он понял это, потому что пара горячих капель ошпарила ему ланиты.  — А у вас — самые красивые глаза! Дозвольте я их лизну!  — Нет.  — Ну хоть один.  — Нет.  — Не под веко.  — Нет.  — Уважьте последнее желание умирающего!  — Вы не умираете.  — Еще как умираю, — сказал Лобб и притворился, что хрипит, как умирающий. Затем захрипел по-настоящему, закашлялся. Лицо покраснело пуще прежнего. Он задыхался и даже немного задохнулся. Невилл привёл его в чувство и сказал:  — Вы не умрете. Я весь день собирал ингредиенты и изготовил зелье от воспаления легких. Выпейте его.       Лобб взял чашку с теплым отваром из крепких рук Лонгботтома. Сделал глоток, затем другой. Напиток был вязок, чуть солоноват. Ясно ощущался алкоголь.  — Вкусно, — сказал Жейсон, допив. Он почувствовал себя лучше и сел в кровати.  — И полезно, — подтвердил Невилл. — Это древний рецепт, мгновенно ставит на ноги. Жена научила.  — А у меня нет жены, — сказал Жейсон, хотя никто не спрашивал, есть ли у него жена, и почесал шею.  — Ещё будет.  — Нет уж, увольте. Одного раза достаточно.  — Вы были женаты? — спросил Невилл и слишком поздно понял, что ему следовало скрыть свое удивление.  — О, счастливо женат, да!  — Что же случилось?  — Она умерла.  — Сочувствую вашей утрате.  — Я как-то свыкся за эти годы. Да и психотерапия помогла. Оказалось, что я совсем не виноват в ее смерти.       Невилл озадаченно промолчал. А Жейсон, разгоряченный целебным зельем, молчать не стал.  — Охота на ведьм, помните? Чем занимались волшебницы? Петиции, митинги, забастовки, мелкое вредительство. Но моя жена была не из таких. Она была художник, даже акционист. И организовала потешное похищение Министра. Стащила мой служебный пропуск, завалилась с товарищками в Министерство — и ну плутать по коридорам, об устройстве которых не имела ни малейшего понятия.       Мы с Ричардом нагнали ее у самой двери Министра. Ричард велел мне остановить ее увещеваниями, но я не смог ничего придумать и просто выкрикнул «остолбеней». Она остолбенела, и я оттащил ее в кладовку, откуда собирался увезти в обеденный перерыв.       Но стоило мне отойти на пару шагов, как раздался оглушительный взрыв. Дверь кладовки выбило, и меня усыпали ошметки дерева — это была дверь — и мяса — это была моя жена.  — Что?! — опешил Невилл.  — Что? Что… Я не знал. Она не говорила. У нее была аллергия на «остолбеней». А магическая аллергия — штука взрывоопасная… С тех пор мне запрещено колдовать.       Лобб тяжело дышал.  — Не переживайте, — сказал Невилл. — Я понимаю. Это давно в прошлом.  — Я и не переживаю, — ответил Лобб. — Много лет прошло. И вины моей нет. Это всё Ричард!  — Не стесняйтесь своих чувств. Я же вижу. Вон вы как покраснели.  — Да не стесняюсь я… — прохрипел Жейсон, и внезапная догадка мелькнула на его рыхлом алом лице. — Невилл, — сказал он, — а что было в вашем целебном зелье? Ну, помимо спирта?  — Орегано. Бегун-трава. Хламидиолус. Газ золотой звезды. Всукроп. Паучье вымя. Глеб-гриб. Корень гипенгоплинга. Кудаделинский отупей. Лист рагнара. Арахис без соли. Соль. Ноготь Лонгботтома. Левофлюксацин. И конечно отвар из шерсти так удачно убитого нами вампуса.  — А, понятно. Что ж, тогда я ухожу.       Невилл не совсем понял, куда уходит Жейсон.  — Куда вы уходите? — спросил он.  — Ухожу по сокращению штата.  — Какого штата? — задал Невилл уточняющий вопрос.  — Живых. Видите ли, вампус — кошка. А у меня, что ли, аллергия на кошек. Да, вот такое нелепое совпадение. Пять минут — и со мной будет покончено.  — Мы что-нибудь придумаем, — ответил Невилл совершенно неуверенным голосом.  — А я уже придумал. Вот, возьмите мой министерский пропуск. И сделайте его своим крестражем.  — Что за ересь?  — Нет, ну, а что. Мне-то он больше не понадобится.  — Я не о пропуске, а о самом вашем предложении! Мне что же, убить вас? Так, по-вашему, поступают хорошие люди?  — Невилл, послушайте меня внимательно. — Лобб проникновенно посмотрел на Невилла. — Я в своей жизни никому и никогда не был полезен. Я только мешал другим людям жить, ел и лежал. И это было восхитительно! Поэтому я умираю со спокойной совестью. Мужайтесь, друг мой. Смело кедаврируйте меня своей авадой. Моё нутро благодарно трепещет при мысли о вашей крепкой палочке. В конце концов, кто-то же должен охранять мир волшебников от таких негодяев, как Кингсли Бруствер и этот, как его… Гитлер?       Лонгботтом нахмурился и сказал:  — Мне не нужно бессмертие, даже если для него придется отнять у вас всего пять минут жизни.  — Уже три минуты, — уточнил Жейсон. — Мы тут заболтались что-то, как полицаи в освобожденном Львове.       Лонгботтом нахмурился еще сильнее. Из его брови выпал волос. Этого никто не заметил, потому что момент был слишком драматичным и никто не хотел бы прерывать его, обращая внимание на нелепость устройства человеческого тела.       Солнце тем временем скрылось. Комнату залил стремительно густеющий полумрак. В углу трепетал слабый огонек догорающей свечи.       Лобб аккуратно достал палочку Невилла и вложил ему в руку. Тот не сопротивлялся.  — Это твой первый раз, — сказал Жейсон.  — Да, — прошептал Невилл.  — Не бойся. И не грусти о том, что случилось этой ночью.  — Кем я стану после этого?  — Ты останешься таким же, как был. Но с тобой всегда будет частичка меня. Вот здесь, — Лобб положил горячую ладонь на грудь Невилла.       Они молча посмотрели друг другу в глаза, и три оставшихся минуты превратились для них в целую вечность.