Гарри Поттер, неучтённый фактор и всё остальное

Автор думал, что сможет выложить главу только завтра, но неожиданно написалось… Так что, ловите, мои дорогие! Проснулся я уже тогда, когда за окном наливались серым тусклые английские сумерки. Ощущение было такое, словно меня стукнули по голове пыльным мешком, да так и оставили, поэтому первое, что я сделал, — попытался собрать все мысли в кучку. Мальчик из моей головы действительно оказался крестражем Тома Риддла. И да, появился он именно в ту самую ночь на Хэллоуин, когда были убиты родители Гарьки. Только вот… это был не просто кусок расколотой души. Непостижимым образом я получил то немногое хорошее, что сохранилось к тому времени в искалеченной душе Волдеморта, и прежде всего — его счастливые воспоминания. Детские воспоминания, и было их немного, поэтому и выглядел крестраж таким малышом. Да, я увидел очень немногие моменты, когда Томми был счастлив, и были это такие мелочи, что хотелось зареветь. Небольшая шоколадка, сунутая в руку дамой-попечительницей, радость от правильного ответа на уроке, счастье от подаренной учительницей за успехи в школе новенькой книги, ощущение тёплой шёрстки под пальцами, когда он гладил белого кролика по имени Мукки… Да-да, того самого кролика Билли Стаббса, которого впоследствии убил… но этого в воспоминаниях не было. А вот змейка, обвившаяся вокруг запястья и что-то весело шипевшая мальчику, была. Одним из самых радостных воспоминаний был огромный волшебный замок, словно парящий над озёрной гладью, в этом воспоминании смешались и радость, и надежда, и ощущение счастья… А ещё я увидел девочку в мантии с равенкловскими нашивками — хорошенькую, темноглазую и русоволосую. Звали её Сельма*, и юный Том был в неё влюблён со всем подростковым максимализмом и самоотречением. Но потом её по какой-то причине забрали из Хогвартса и больше никаких воспоминаний о девушках или… юношах мне не встретилось. Ого, а у Роулинг никакого намёка на влюблённость Тома нет. А ведь он до определённого момента был нормальным мальчиком… ну, как нормальным — с поправкой на несчастливое приютское детство, конечно, и у него просто не могло не быть хотя бы первой детской любви. И вообще, это были обычные воспоминания ребёнка-сироты, которым то, что семейные дети получают даром, даётся с огромным трудом и помнится долго. Я вздохнул. Волдеморт, канонный Волдеморт, был мне противен, но вот мальчика Томми ненавидеть не получалось никак. Тем более, что именно он оказался единственным Гарькиным другом — правда виделись и разговаривали они только во снах, но именно такая поддержка и помогала Гарьке оставаться адекватным до самого конца его недолгой жизни. Томми, кстати, быстро понял, что я — не Гарри, но возмущаться не стал, только вздохнул и каким-то взрослым, надтреснутым голосом заметил: — Может, это и к лучшему. Эти… они бы ему жизни не дали. А ты справишься, я чувствую. Только можно, я буду тебе сниться?.. Не каждую ночь, если ты против, но хоть изредка. Мне здесь скучно и плохо одному… Я разрешил. Было у меня такое чувство, что этот Томми мне ничем не грозит, к тому же, если бы он хотел захватить тело Гарьки — уже захватил бы, ведь тот-то доверял своему ночному собеседнику безоговорочно. Кстати, Томми, на мой вопрос о контроле над телом, тихо ответил: — Я бы этого не сделал. Это было бы нечестно… К тому же… Я же не целая душа, я только её небольшая часть. А душа Гарри была цельной, как и твоя. Так что нет, не смогу. Я даже не смогу пробиться к тебе в сознание, когда ты бодрствуешь. Только во сне, понимаешь? Хочешь, поклянусь? Моя паранойя тут же радостно согласилась, и этот мелкий дурачок действительно поклялся, что не причинит мне вреда никаким образом, а если и причинит, то пусть магия накажет его за это. Причём клятва, несмотря на то, что её давал крестраж, явно была настоящей, поскольку у Томми на запястье появился призрачный браслет, а у меня (это я уже при пробуждении увидел) у основания большого пальца появилось несколько тонких синеватых завитков, похожих на лепестки. В общем, теперь мне было с кем посоветоваться, только вот беда — реальных знаний своего прототипа у Томми было маловато. То есть всё осталось у того куска души, который сейчас шляется где-то в лесах Албании, если верить канону. Но кое в чём он реально мог мне помочь — например, простейшие упражнения для развития магического ядра, бытовые чары и те же самые классические «Вингардиум Левиоса», «Алохомора» и «Репаро». Причём беспалочково и невербально — то, что доктор прописал! И он обещал мне помочь с их освоением! В общем и целом, наш разговор был очень плодотворным, разрешение общаться со мной во сне я Томми дал, правда, подумал, что надо что-то решать с этой его бестелесностью. Мне его реально было жаль и хотелось как-то помочь, но как? Пазл «Собери Тёмного Лорда» мне устраивать пока не по силам, да и не хочется, если честно, потому как, если этот крестраж ко мне лояльно и дружественно настроен, то все прочие… Это большой вопрос. Попёрся же Волдеморт убивать младенца, а получать Аваду в качестве приза за удачную сборку я не хочу. Томми, кстати, ничего об этой ночи не помнил — понятное дело, такое воспоминание к числу счастливых не отнесёшь, единственное, чем он сумел поделиться — это жуткой неприязнью к Величайшему и Светлейшему и отчаянной просьбой ему не доверять. Ну, я и так не собирался, однако это ещё один камушек в пользу Дамбигада. Или Дамби-политика, что тоже не айс. А ещё я подумал, что возможно получил ещё одно объяснение Гарькиной выживаемости в Запретном лесу. Кто знает, может, Томми общался и с канонным Гарькой, и даже клятву похожую дал, а выпустив в него Аваду, канонный же Волдеморт не просто убил свой крестраж, он ещё и клятву, данную Томми, нарушил. Вот и получилось то, что получилось. А почему взрослый Гарри ничего не помнил о своём воображаемом друге? Думаю, что всё было так: до одиннадцати лет парнишка отчаянно пытался стать нормальным, вот и отказался от общения с Томми… а потом просто-напросто всё забыл. Отсюда и связь между Гарри и Волдемортом — это остатки той связи, что была между ним и Томми когда-то, ведь Волдеморт-то первоначально стал являться Гарри именно во снах… И неудивительно, что воскрес не канонный, изначально харизматичный лидер, а злобный, не знающий жалости ни к чужим, ни к своим, ублюдок — доброго начала в нём не осталось ни капельки… так что прав канонный Дамби — Волдеморт оказался побеждён именно силой любви, причём любви, живущей в осколке собственной души, а не Гарькиным Экспеллиармусом. Но… Но тогда слова А.П.В.Б и иже с ним приобретают совсем другой смысл! Он не просто знал о крестраже в Гарьке с самого начала! Он знал, ЧТО это за крестраж! Ох, мамочка, роди меня обратно, тут, похоже, не просто Дамбигад, а Дамбигадище! Тут за дверью раздался голос Петуньи, звавший меня ужинать, и я торопливо вскочил. Есть хотелось жутко, с утра я получил только овсянку и тост, так что стоило поторопиться. К тому же мне ещё предстоит объяснение с милейшими Верноном и Дадли. Ничего, прорвёмся.

***

Ужин прошёл почти что в полном молчании. Мрачный Вернон, с которым уже явно успела переговорить Петунья, бросал в мою сторону недобрые взгляды, но от комментариев воздерживался. Дадли тоже помалкивал; уж какие слова подобрала мамочка, чтобы заставить его молчать, я не знал, но был Петунье искренне благодарен. Порцию мне положили такую же, как Дадли — запеченное мясо, овощи, пастуший пирог, какие-то клёцки, политые жирным соусом и немного салата. В целом, тарелка передо мной оказалась наполненной до краёв, что явно удивило Дадли и он попробовал что-то вякнуть, насчёт того, что уродам не положено. — Может, и не положено, — отозвался я, — но насчёт тебя я же молчу. А потом взял нож и вилку и стал есть аккуратно, не торопясь, выгодно отличаясь от того же Дадли, манеры которого оставляли желать лучшего. Он слопал всю свою порцию быстро и неаккуратно, да ещё и добавки попросил. Петунья положила, а довольный Вернон, почему-то пропустивший мою ответную реплику Дадли, потрепал сына по головушке и заявил: — Этот парень своего не упустит! Весь в меня! Мелкий свин принялся уничтожать добавку с тем же энтузиазмом, а я подумал о том, насколько слепа родительская любовь. Они что, не замечают, что пацан ножом и вилкой роет себе могилу? Или толстый Вернон считает нормой такое телосложение у восьмилетнего пацана? А Петунья-то куда смотрит? Хотя нет, в каноне его, помнится, на диету сажали… Только не проще ли изначально деточку не закармливать, как сейчас это делает Петунья? Впрочем, это дело не моё, эти люди мне не родня, хотят растить из родного сына капризного свинтуса — их дело… Хотя нет… поправочка… это и моё дело. Мелкий избалованный свин может подстроить мне кучу гадостей. Это не то, что сильно напрягает, я в ответ могу изощриться не меньше, но это будет мне реально мешать. Так что вопрос с Дадли решать придётся. И чем скорее, тем лучше. И это он, похоже, ещё не знает, что я занял его «вторую спальню»… Наконец ужин закончился, меня вновь потянуло в сон от обильной еды, но я постарался разогнать сонливость. Тем более, что Вернон грозно нахмурил брови и заявил: — Ступай в мой кабинет, мальчишка. Думаю, ты нуждаешься в серьёзном разговоре. Дадли злорадно заухмылялся, в ответ на это я незаметно для Дурслей показал ему средний палец и отправился следом за Верноном в его рабочий кабинет. Там я подождал, пока Вернон устроится за столом, и уселся в кресло, с милой улыбкой, сложив руки на коленях. Вернон вновь грозно запыхтел, но я не дал ему сказать ни слова, быстро заявив: — Я вижу, мистер Дурсль, что ваша жена уже рассказала вам, чего я хочу, и вы с этим не согласны. Так вот, давайте поговорим, как деловые люди. — Деловые люди! — воскликнул Вернон и расхохотался. — Ах ты, малявка, да о чём ты можешь со мной говорить? — Хотя бы о том факте, — невозмутимо сказал я, — что я — волшебник, и с этим ничего сделать невозможно. — Ах, ты! — разъярился Дурсль. — Да как ты смеешь говорить такое! В моём доме! И он начал гневаться. Дурсль орал, ругал меня на все лады и клялся выбить всю дурь, цветисто поминал бедных Лили и Джеймса, и вообще демонстрировал негативное отношение к волшебству вообще и одному мелкому никчёмному сопляку, то есть, мне, в частности. Я со скучающим видом рассматривал потолок, давая ему высказаться. Ничего нового я не услышал. Наконец, Вернон выдохся и, заметив моё безразличное лицо, рявкнул: — Убирайся в чулан! — Ещё чего, — отозвался я. — Мы ещё не договорили, мистер Дурсль. Теперь моя очередь. Помолчите. Помолчите, я сказал. От изумления Дурсль и впрямь замолк, хватая ртом воздух, а я продолжил: — Ни в каком чулане я больше жить не буду, думаю, об этом вам миссис Дурсль сказала? И про всё остальное — тоже? Дурсль машинально кивнул, и я продолжил говорить: — Я тоже не горю желанием жить в вашей семье, но меня никто об этом не спрашивал, как и вас. Поэтому выслушайте моё предложение. Я знаю, что у моего отца есть деньги, которые я унаследовал. И их немало. И я так понимаю, что этих денег вы не видели… Ну, за исключением пособия, которое получаете, как опекуны. Кстати, а как ваши отчёты по его получению? В порядке? — Не твоё дело, мальчишка, — проворчал Дурсль, но я почувствовал, что дядюшка начинает поддаваться. Надо его дожимать. — Что там вам ещё положено, как опекунам сироты? Льготные кредиты? Льготы по налогам? — Откуда ты… — начал Вернон, но я только рукой махнул. Знания у меня об английской службе опеки были весьма куцые, но похоже, что я не промахнулся. — И скандалы вам не нужны, — заметил я. — Ох уж эти газетчики, они такие назойливые… А ведь вы занимаете определённое положение в обществе, мистер Дурсль… Что будет, если ваши клиенты узнают, в каких условиях вы содержите сироту-племянника? Особенно, если этот сирота-племянник молчать не будет… — Ты не посмеешь, — прошипел Дурсль. — А что мне помешает? — отрезал я. — Я уже сказал миссис Дурсль — ваша родственная любовь так меня достала, что меня даже тюрьма не пугает. И там люди живут… И выходят на свободу, что характерно. И навещают родственников. Понимаете, о чём я? До Дурсля дошло, что я ему угрожаю чуть ли не открытым текстом. Но, в отличие от Петунии, он не стал называть меня чудовищем, а быстро переключился на другое: — Ты ведь не зря говорил о деньгах твоего отца, не так ли? Деловой человек. Уважаю. — Не зря, — кивнул я. — Вам придётся терпеть меня до одиннадцати лет, с этим ничего не поделаешь. А потом меня заберут в школу, где училась мама. Большую часть года я буду проводить там. Так что вам будет только лучше. А по поводу денег… Ведите учёт, мистер Дурсль. Всё, что вы потратите на меня, я возмещу. В двойном размере. Обещаю. А взамен — нормальное отношение и возможность спокойно учиться. И избавьте меня от нападок вашего сына, иначе он может серьёзно пострадать от своей дурости. — Откуда мне знать, что ты не обманешь меня? — мрачно спросил Дурсль. — Пока — придётся поверить на слово, — ответил я. — Но в одиннадцать лет я окажусь в банке. В волшебном банке. Тогда я смогу выплатить вам часть денег. — Вашими монетами? — хмыкнул Дурсль. Ого, а откуда он знает, какие у волшебников деньги? Интересно-интересно… — Нет, — ответил я. — Полноценными фунтами. Там есть услуга обмена денег. Вернон помолчал. В нём, похоже, боролись сразу несколько разных чувств — застарелая нелюбовь к племяннику, неверие в волшебство, желание не упустить свою выгоду и алчность… Последние победили, и разговор наш закончился почти нормально. — Хорошо, — изрёк Вернон. — Я согласен на твои условия. Но не вздумай колдовать в моём доме — иначе вылетишь отсюда прежде, чем успеешь сказать слово «магия»! — Даже не собирался, мистер Дурсль, — благовоспитанно улыбнулся я и вышел. Ух, кажется, выгорело… Теперь надо с мелким свином разобраться. *Абсолютно вымышленный автором персонаж.