Гарри Поттер, неучтённый фактор и всё остальное

— Есть, — кивнул Люпин, — и я непременно ими поделюсь. Но сейчас мне придётся прерваться, потому что вас пришёл осмотреть Крик Ястреба. Так что на сегодня мой рассказ окончен. После этих слов в типи вошёл шаман. Крик Ястреба был весьма немолод, если судить по практически седым волосам и глубоким морщинам, избороздившим смуглое лицо. Но он держался с поистине королевским величием и сразу вызвал у меня уважение, а у Конни — некий душевный трепет. — Он похож на дедушку Ориона на портрете, — прошептал Конни мне на ухо. — Я его боюсь… Неожиданно старый шаман улыбнулся, показав крепкие белоснежные зубы. Ну да, у оборотней нет проблем со стоматологами… Улыбка преобразила его лицо, сделав его красивее и моложе, и я невольно подумал, что в юности шаман наверняка разбил не одно сердце. — Не бойся, малыш Много-Имён, — мягко сказал шаман. Он хорошо говорил по-английски, правда с каким-то странным мягким акцентом. — Крик Ястреба прожил на свете почти в пять раз больше, чем у вас обоих пальцев на руках и ногах, но он в жизни своей не причинил вреда ни одному ребёнку. Я просто хочу посмотреть, насколько вы здоровы и благополучны. Ему что, почти двести лет? Долгожитель, однако… Нет, я помню, что маги живут дольше обычных людей, но вот насчёт продолжительности жизни оборотней в каноне, вроде, ничего не было… Хотя, если они владеют магией — почему бы и нет? Или он один такой исключительный? Во всяком случае, старый шаман не вызвал у меня страха, как у Конни, скорее любопытство. — А если нет, уважаемый Крик Ястреба? Если с нашим здоровьем что-то не так? Вы не сможете это исправить? — спросил я. Не знаю, как Конни, но вот моему здоровью требовалась основательная поправка, этим и хотели заняться Блэки… Ох, Блэки… Надеюсь, что мы вернёмся достаточно быстро и Регулус не успеет натворить глупостей в поисках меня. А уж как переживают Люциус и Нарцисса, я и думать не хотел… Шаман улыбнулся и мне: — Бывает и такое, Гар-рии… — мягко протянул он. — Но пока дети малы и тело их до конца не сформировалось, я могу исправить очень многое. Почти всё, на самом деле. Так что, не волнуйтесь. Подойди сюда, малыш Много-Имён, я осмотрю тебя… — Мне… мне нужно раздеться? — тихо прошептал Конни. Ох, похоже, недоброй памяти Джон всё-таки успел нанести ему психологическую травму… Ух, жаль всё-таки, что он помучился так недолго… — Нет, — невозмутимо ответил Крик Ястреба. — Мне не нужно видеть наготу, чтобы судить о здоровье. Просто сядь поближе и дай мне руку. И он с удобством устроился на свёрнутом одеяле, которое ему заботливо подвинула Тростинка, и похлопал рукой по шкурам рядом с собой. Конни нерешительно покосился на меня, а я ободряюще ему улыбнулся. Никакой угрозы ни от кого из Ок-Йе-Нечка я не чувствовал. Честно говоря, эти оборотни казались мне куда более нормальными, чем некоторые встреченные люди, взять хотя бы ту же Мардж. Странно, что ж меня всё к ней мыслями возвращает? Неспроста это… «Томми?» — решил позвать я. Крестраж отозвался: «Нет уж, ты извини, но я — в артефакт. Не хочу, чтобы этот почтенный шаман обнаружил меня в твоей голове. Но не расстраивайся. Я чувствую, что здесь безопасно». После этого Томми снова замолк, а я стал наблюдать за шаманом и Конни. Малфоёныш медленно опустился на шкуры рядом с шаманом и тот ласково сказал: — Дай мне руку, малыш. — Правую или левую? — пискнул Конни. — Неважно, — ответил Крик Ястреба и Конни протянул ему левую руку. Шаман задумчиво взял руку Конни в свои большие крепкие ладони и стал внимательно её разглядывать, то проводя пальцем по ладони и запястью, то переворачивая и рассматривая ногти. Вдоволь насмотревшись, он попросил Конни показать другую руку и её тоже рассмотрел самым внимательным образом, не задавая вопросов. Потом попросил Конни последовательно встать, постоять на одной ноге, присесть и наклониться. Под конец этого странного медосмотра Крик Ястреба снова попросил Конни сесть рядом с ним и коснулся указательным пальцем середины его лба. Конни замер, не отрывая взгляда от лица шамана, но продолжалось это недолго, минуты две-три. Потом Крик Ястреба снова коснулся пальцем лба мальчика и Конни недоумённо заморгал глазами: — Что? Уже всё? — Всё, — сказал шаман и заявил, обращаясь к Тростинке: — Скажи Небесной Воде, пусть принесёт мою корзину с зельями. Тростинка склонила голову и быстро исчезла за пологом типи. А Крик Ястреба сказал: — У тебя всё в порядке, малыш Много-Имён. Тебя любили, о тебе заботились, хорошо лечили от детских болезней, и ты никогда не голодал. Плохие воспоминания о злом месте — вот что пугает тебя. Но не волнуйся, я сделал их слабыми и они больше не придут в твои сны. А своих маму и папу ты ещё увидишь. — Спасибо, — отозвался Конни. В это время в типи вошёл юноша лет пятнадцати-шестнадцати, одетый в леггинсы, мокасины и вышитую странными знаками куртку. Волосы его были не убраны в две косы, как у тех мужчин, что я видел раньше, но забраны в высокий хвост, разделённый на семь прядей, сплетённых в косички. Три из них украшали искусно вырезанные изображения животных. На шее у юноши было ожерелье из клыков и когтей лесных зверей, а в руках он держал большую плетёную корзину с крышкой. — Это мой ученик, Небесная Вода, — представил его Крик Ястреба. — Ему нужно ещё долго учиться, чтобы стать настоящим шаманом, но кое в чём он искусен уже сейчас. Он умеет распознавать полезные травы, и не только… Всё, что может пригодиться в изготовлении зелий, он чует не хуже, чем голодная лиса вкусную мышку… и его зелья уже сейчас ничем не хуже тех, что варю я, а помогают подчас даже лучше. Похоже, этот юный индеец — прирождённый зельевар. М-даа, никогда не слышал о зельеварах-оборотнях… С другой стороны — Роулинг описала волшебный мир очень схематично, с кучей белых пятен. Это вполне понятно — ведь вся история в её книгах показана глазами маленького мальчика… с не слишком широким кругозором и набором знаний. Но именно эта незаконченность и недосказанность и позволяет фанатам уже не первый десяток лет объяснять и переписывать эту чудесную историю совершенно по-своему… Что-то я слишком часто стал отвлекаться. Между тем, шаман откинул плетёную крышку и достал из корзины небольшой глиняный кувшинчик. Один взгляд — и Тростинка протянула шаману глиняную же чашу, похожую на те, из которых мы пили бульон, только поменьше. Шаман налил из кувшинчика в чашу густое зелье с приятным медвяным запахом и протянул Конни. — Выпей это, малыш Много-Имён. После этого ты заснёшь, а когда проснёшься — будешь бодрым и здоровым, и тебя больше не потревожат дурные сны и гадкие мысли гадких людей. Конни принял чашу и сделал несколько глотков, а потом сказал: — Вкусно! А вот зелья, которыми лечил меня крёстный, всегда такие противные на вкус… Но полезные и хорошо помогают. Угу, отвратительный вкус зелий Снейпа, похоже, остаётся неизменным в любой реальности. — Думаю, — улыбнулся шаман, — что тот, кто тебя лечил, не знал о многих травах, которые делают зелье вкусным. Ты ведь жил за Большой Водой, а там нет таких трав… Они растут только здесь, в Долине Двух Рек. Выпей же всё, дитя… Конни сделал ещё несколько глотков, поблагодарил шамана, и Тростинка забрала чашу у него из рук. Почти сразу же глаза Конни закрылись, и он неловко завалился на шкуры, засыпая. Люпин тут же подхватил мальчика и устроил его поудобнее в самом дальнем от входа месте, прикрыв одеялом. — Он теперь проспит вечер, ночь и ещё день, и ещё ночь, — заметил Крик Ястреба. — А когда проснётся — будет свежим, здоровым и любознательным, как и подобает быть мальчику его возраста. А теперь твоя очередь, малыш Гарри… Иди сюда. Я присел рядом с шаманом и процедура повторилась. Только на сей раз Крик Ястреба не был столь благодушен. Когда он закончил свою «диагностику», то сказал Тростинке: — Сделай мне калюмет*, женщина… Буду думать… Тростинка снова исчезла из типи и вернулась с резной костяной трубкой, украшенной перьями, от которой уже поднимался лёгкий дымок. — Что-то не так с Гарри? — встревожился Люпин. — Он болен? Шаман мрачно затянулся и ответил: — Он здоров, насколько может быть здоров ребёнок, о котором хорошо заботились только в самом раннем детстве, а начиная с года, плохо кормили и не давали играть и бегать. Более того, этот ребёнок регулярно получал увечья и вынужден был трудиться. Но и это ещё не всё. В возрасте чуть более года на него наложили Магические Путы, которые были сняты совсем недавно… Причём это сделал сам ребёнок. Тот, кто наложил Путы, и не подумал позаботиться о нём, а ведь мальчик мог стать Незрячим… Он выпустил дым, протянул трубку Люпину и продолжил: — Скрепи своё сердце, Старший. Это уже прошло. Но удивляет меня, что белые люди, считающие зверями нас, позволяют такое творить с детьми. Люпин затянулся и спросил меня: — Это ведь были Дурсли, Гарри? Это они? А Магические путы… Дамблдор? — Да, — вынужден был признаться я. Честно говоря, в своём предыдущем рассказе я, как мог, смягчил ситуацию, но вот теперь пришлось отвечать правдиво. — Мне стоит вернуться, — прошипел Люпин, — хотя бы для того, чтобы посмотреть в глаза Петунье и Вернону… Подумать только, они показались мне нормальными. Джейми и Лили даже дом им подарили, и вот как они отплатили за доброту! А Дамблдор… Я его загрызу! — Римус, — мягко сказал я. — Петунья и Вернон сами находились под сильнейшим ментальным воздействием. Я уже говорил об этом. А когда я смог изменить это — они стали вести себя, как любящие родственники. Честно. А по поводу Дамблдора… Мы ещё не знаем, с кем имеем дело и каким образом этот кто-то связан с организацией, что похитила нас. И вообще, не надо его грызть, придумай что-нибудь другое. Тащить в рот всякую гадость — это негигиенично. Нахмуренный лоб Римуса разгладился, и он рассмеялся. А потом тихо сказал: — Знаешь, Гарри, как Лили и Джейми тебя называли? Наше Солнышко… Ты был такой смешной, пухлый и всегда смеялся, стоило тебя пощекотать за щёчку. И плакал редко, только сердито кряхтел. Если бы я знал, что всё так сложится… Мне стоило плюнуть на всё, забрать тебя у Петуньи и Вернона и свалить подальше от Англии. Оборотни в любой стране помогли бы мне скрыться. А я… я считал, что с тобой всё в порядке, что нужно прежде всего освободить Сири… но в Англии ничего не получалось, и я кинулся искать доказательства против Дамблдора… К Гриндевальду вот сунулся. А в итоге я оказался в лаборатории со стёртой памятью, а ты — в этом аду. Но ты всё равно умудрился остаться Солнышком… Прости меня, Гарри. И я простил его. Потому что понимал, как сложно сделать выбор между долгом и дружбой. Потому что слишком хорошо помнил, каким идиотом может быть человек в двадцать лет. Потому что Люпин действительно вспоминал обо мне каждый из дней, проведённых в этом раю для оборотней. И потому что настоящий Гарька простил бы его тоже. — Не надо, Римус, — сказал я. — Я не держу зла. Всё хорошо. К тому же теперь у нас есть возможность исправить… нет, не всё. Но очень многое. Люпин кивнул, а я взглянул на вошедшую в типи Красную Белку. Молодая женщина несла в руках какой-то меховой свёрток, однако, приглядевшись, я понял, что это не свёрток, а тонко выделанные шкуры, сшитые в подобие детского «конверта». Из конверта виднелась смуглая пухлая мордашка с прядью тёмных волос на лбу. — Это мой сын, Гарри, — улыбнулся Люпин. — Ему три месяца. — А как его зовут? — спросил я. Малыш спокойно спал и был умилительно, невозможно хорошеньким. Нежная смуглая кожа, еле заметные тонкие бровки, плотно сжатый розовый ротик, густая бахрома длинных ресниц… Я не могу просить Люпина бросить сына, просто не могу. Ему нельзя возвращаться. — Он — просто малыш, ути, — улыбнулся Люпин. — У него пока нет имени, ибо мужчина должен заслужить его себе. Это девочку мать может назвать, как пожелает, с мальчиками всё не так. Он получает имя только тогда, когда в первый раз совершает нечто значительное. Но тут раздалось короткое покашливание. Ох, а о продолжающем думать шамане мы все и забыли. Но Крик Ястреба напомнил о себе: — Старший, — ехидно улыбаясь, заметил он, — сын твоего друга ещё успеет досыта наговориться с тобой, поверь, у вас будет достаточно времени для этого. А сейчас я забираю его в свой типи. — Зачем? — настороженно спросил Люпин. — Лечить буду. Мне нужно вызвать духов Великих Предков, а сегодня для этого подходящая ночь. Чем раньше начнётся лечение, тем раньше оно закончится. Так что, идём со мной, малыш Гар-рии. И не бойся, у тебя нет ничего, чего я не смог бы вылечить. Придётся, правда, немного потерпеть, но ты справишься. — Хорошо, — сказал я и поднялся на ноги. — Я готов. Я и впрямь чувствовал себя почти здоровым, хотя голова ещё и кружилась слегка. Шаман тоже поднялся — легко, как молодой - и сказал мне: — Если почувствуешь слабость — не терпи, скажи сразу. Небесная Вода поможет тебе. Но я только покачал головой. Нет уж, сам дойду. Типи шамана стоял не в общем кругу, а значительно дальше, на опушке леса, в тени вековых сосен. Да и выглядел он куда экзотичнее, чем остальные. Сам шатёр был чёрного цвета и сверху донизу расписан непонятными знаками и странными фигурками. Чуть позади него полукругом стояли резные деревянные столбы со всякими страшненькими, с моей точки зрения, лицами, старательно раскрашенные в чёрные, белые и красные цвета. Антуража добавляли воткнутые в землю колья с надетыми на них крупными черепами — оленьими, бизоньими, лосиными. К рогам их были подвязаны в какой-то странной последовательности пёстрые лоскутья, весело трепетавшие на ночном ветерке. В общем, дивное зрелище. Крик Ястреба самолично откинул полог, приглашая меня внутрь, а Небесная Вода тут же бросился разжигать огонь в очаге — было уже темно. Ему это удалось с первой попытки, и я стал с любопытством разглядывать внутренность типи шамана. В целом он был похож на типи Люпина, с поправкой на специализацию его хозяина. Здесь тоже было полно резных деревянных фигурок, корзин и горшков с непонятным содержимым, пучков травы, развешанных везде, где только можно, птичьих черепов на шнурках, свисавших с жердей, которые служили остовом типи, парочки бубнов — побольше и поменьше, к каждому из которых прилагалась отдельная колотушка. Свет костра метался по стенам, превращая этот антураж в нечто сюрреалистическое. — Интересно? — спросил Крик Ястреба. — Ага, — согласился я. — А как вы будете меня лечить? — Сейчас ты разденешься, и Небесная Вода натрёт тебя жиром, смешанным с травами, и нарисует особые знаки. Потом ты выпьешь зелье, ляжешь на шкуру рядом с очагом и закроешь глаза. А я буду бить в бубен и звать Великих Предков, чтобы они помогли мне излечить твоё тело. Не бойся, если будет немного больно. Если уснёшь — это хорошо. Если Предки захотят с тобой поговорить — отвечай честно. Вот и всё. Ах, да… Я вижу на тебе мощный амулет, в котором заключена частица души. Он не вредит тебе, а потому не помешает, можешь не снимать. Что-о? Вот так просто Крик Ястреба не только увидел амулет Гекаты, но и просёк, что в нём сейчас заключена душа Томми? Силён шаман… Но раз он сказал, что можно не снимать, то и не буду, тем более, что Геката не велела. Поэтому я спокойно разделся, вытерпел процедуру натирания очень пахучим жиром, которую провёл невозмутимый Небесная Вода, хотя запах, мягко говоря, был своеобразным. А потом, когда Небесная Вода стал разрисовывать моё тело со всех сторон тоненькой палочкой, я отвлёкся на приготовления шамана. Тот снял расшитую куртку и мокасины, оставшись обнажённым по пояс и босиком. Потом он нанёс на лицо несколько узоров из пересекающихся линий и точек красной и чёрной красками. Такие же узоры он нанёс на запястья, а на груди изобразил что-то вроде концентрических кругов, соединённых линиями, так что рисунок стал напоминать многолучевую звезду в паутине. После этого Крик Ястреба надел на запястья два тускло блеснувших металлических браслета, покрытых мелким, почти неразличимым узором, а на голову — убор из белых перьев, концы которых были выкрашены в красный цвет. Между тем, Небесная Вода закончил меня расписывать и протянул чашу с зельем, чуть заметно пахнувшим сосновой свежестью. На вкус оно было чуть горьковатым, но приятным. Я выпил все и лёг у очага на расстеленную Небесной Водой шкуру огромного волка. Лёг я на спину, скрестил руки на груди, как приказал Крик Ястреба, и закрыл глаза. И тут же зазвучал негромкий рокот бубна. Рокот перемещался, и я понял, что шаман не стоит на месте, а танцует вокруг меня. Потом к рокоту прибавилась песня. Пел шаман, естественно, не по-английски, так что я не понимал ни слова, глаза мне велено было не открывать, но вскоре мне показалось, что в типи кроме Крика Ястреба и Небесной Воды есть кто-то ещё. Голос шамана звучал почти непрерывно, потом я услышал, как к нему присоединился звонкий молодой голос Небесной Воды, а потом… потом я услышал, как в песню стали вплетаться новые голоса — старые и молодые, мужские и женские. Они звучали то угрожающе, то вопросительно, страшно хотелось открыть глаза, но я терпел, понимая, что своим непослушанием могу всё испортить. А потом началось самое странное. Прикосновения. Моего тела касались то руки людей… разных людей, то холодные волчьи носы, то когтистые птичьи лапы. Они не старались причинять мне боль — просто касались то лба, то подбородка, то груди, то ног. Постепенно я почувствовал в прикосновениях некую систему, непонятную мне. Голос шамана не смолкал, другие, призрачные голоса вторили ему, но тон их сменился на более доброжелательный. Прикосновения же продолжались. У меня было впечатление, что волк лизнул меня в лоб, а по щеке мазнул пушистый беличий хвостик. А потом прямо по груди проползла, свивая тяжёлые кольца, огромная змея. Потом всё прекратилось, остались только голоса шамана и Небесной Воды и рокот бубна. На сей раз он звучал усыпляюще, так что я не стал сопротивляться и провалился в сон. А когда проснулся, почувствовал, что изменился. *Калюмет — курительная индейская трубка.