***
Ночью Рал вместе с Фреддом дежурил по корпусу. Пока новенький Фредд Лонгард следил за левым крылом штаба разведки, в котором толком никогда ничего не происходило, Питер находился в главном корпусе, в котором дежурить было одно удовольствие: может и на кухне перепадет какой-нибудь кусок хлеба, пока начальство не видит, нальешь себе чай, посыпешь хлеб сахаром или солью, как уж пойдёт, и сидишь как ни в чем не бывало. Главное, чтобы начальство не заметило. Одному скучно, конечно, но Питер всегда находил себе занятие по душе. Еще раз протирал все столы, например, чтобы капитан похвалил — а он ведь порой хвалит. И как бы по-детски не выглядели эти попытки обратить на себя внимание, они немного действовали, что сразу бодрило наивного, ценящего внимание своего «идеала» Питера. Так вот ночью один балбес, имя которому было Жан Кирштайн, решил пошастать по корпусу после отбоя, что привело Рала в полное исступление. Пытался пробраться к винному погребу, оправдывая себя тем, что всего лишь ходил попить. После данного происшествия и разбирательства в его комнате, Питеру пришлось снова идти в столовую, чтобы убедиться в сохранности винного запаса. Возможно, налить чай, отыскать остатки вареной картошки с ужина… Или же встретиться с неожиданным гостем. — К…капитан Леви? Капитан стоял в помятой мокрой рубашке и свободных штанах, с красной ссадиной на бледной щеке, уродующей его красивое аристократически бледное лицо. Под тусклым мерцанием свечи было заметно, что в серо-голубых глазах его отражалась не присущая капитану неловкость. В руках он держал кружку и чайник, и от неожиданности плеснул немного кипятка себе на руку. Леви от боли практически не дернулся — реакция Питера же сработала мгновенно. — Капитан! — Рал мигом схватил полотенце и вытер обожженную кожу Леви, не узнавая свой голос, более высокий, чем обычно. Мужчина в легком недоумении отдернул руку. — Тч… Пустяк, — Он схватился за голову, которая, очевидно, кружилась, из-за чего он неловко переступал с одной ноги на другую. От Леви исходил легкий запах дорогого алкоголя, — И чего ты тут ночью разгуливаешь, Питер? — Я-я дежурный сегодня, сэр. — Покинул пост, значит? Любые укоры и замечания отражаются глубокой болью где-то за ребрами. Тем не менее, все-таки любил Рал эту привычку капитана называть всех по именам.***
«Проспала?» Не прошло и секунды с ее позднего пробуждения, как Микаса Аккерман буквально спрыгнула с кровати, задаваясь единственным вопросом: «Почему...Почему не разбудили?!» Стоило ей сделать шаг в сторону небольшого шкафа, как мышцы заныли нестерпимой болью, а голова закружилась, заставляя Микасу опереться на стену всем телом. Потрогав лоб, разведчица нащупала огромную шишку и прошипела себе под нос скорее от досады. «Бывало и хуже.» Бывало ли? Взглянув на себя в зеркало, под глазами Микаса увидела фиолетовые мешки-синяки, и ее нетипичный азиатский разрез выглядел еще более узким. На лбу красовался огромный светлый бугор, а на щеке виднелась царапина от прижатий к деревянному полу. Всегда о красоте она заботилась в последнюю очередь, более того - избавлялась от ее мельчайших признаков, но сейчас ей даже было неловко появляться в таком виде перед товарищами. Только увидев последствия ночи, она вспомнила все, что до этой секунды казалось ей кошмарным сном. Мысли завертелись со стремительной скоростью в ее сонной голове, мешая понять главное: ничего уже не будет, как прежде. Бинты заменились на повязку, а форменные сапоги натянулись до колен. Осеннее солнце светило нещадно: интересно, какое сейчас время дня? Выбежав в коридор, Микаса очень удачно столкнулась с каким-то высоким балбесом своим ушибленным лбом. — Ааай!.. — простонала Микаса, только потом вспомнив, что она, вообще-то, Маркус, и стон ее должен быть мужской. Но другой разведчик, казалось, не услышал какой-либо странности в происходящем, так как сам кричал самые смачные ругательства, которые только знал, на весь коридор. — Да чтоб тебя… О, вот ты где, Маркус! Ну и где же ты прохлаждался все утро, м? — проворчал Жан Кирштайн, потирая ушибленный нос. Не найдя разумного ответа, «Маркус», горделиво выпрямив спину, решил ответить так, как отвечают настоящие мужчины-разведчики: — А тебе-то какое дело? Тут уже настала очередь Жана придумывать оригинальный ответ. К сожалению, мыслительные процессы у бедного Жана занимали чуть больше времени. — Да я вот думаю, какое же капитан Леви даст тебе наказание за такое… — Микаса передернулась, — Кстати, я вот к нему сейчас и направляюсь, составишь компанию? — Как-нибудь обойдусь… Только сейчас Микаса вспомнила то, о чем они договорились с капитаном. Тело моментально сковало, а живот скрутило от распространяющегося под кожей страха. Совсем скоро ее переведут в полицию… И что дальше? Жан заметил на лице Маркуса какие-то изменения и решил оставить попытки подколоть товарища. — Ты это, на обед сходи, что ли. Может и оставят там тебе чего-нибудь. Несколько оторопев, Микаса все-таки пошла в сторону столовой, погружаясь в свои самые пессимистичные думы. Аппетита не было совершенно, но дикая жажда сковывала горло, усиливая и так вынужденную хрипотцу голоса. Кирштайн же направился к капитану. Войдя в кабинет, особо церемониться он не стал. — Жан Кирштайн! — Громко сказал тот с порога, раздражая слух Леви, — вызывали? — Ага… — Леви переложил ненужные бумаги на край стола, приготовившись внимательно слушать разведчика, — потрудись-ка объяснить, Жан Кирштайн, почему мы вдруг шастаем ночью по корпусу? Жан почувствовал, как становится сыро в районе поясницы. Вспоминая, как Робб и тупой бородатый Тревор подгоняли его на это «преступление», так и хотелось звонко произнести «а че я это?». Только в случае с капитаном Леви такое вот «а че я то» не прокатит, а только спровоцирует какую-нибудь оплеуху (ну или чего там еще по слухам было ждать от знаменитого капитана Леви). — Дак я это… Проспорил, вот, извините… Желание, да, мы играли на желание! Проиграл — выполняй, такие законы… — Жан остался недоволен своим косноязычным оправданием. Леви тоже. Вообще, эти парни из северного корпуса ему не особо нравились. Точнее, не нравились вообще. Жан сам не всегда следовал хорошим манерам, но если сравнивать 104-й с этим сбродом лет 25-ти, то разница была очевидна: не все солдаты похожи на героев из приторно-сладких поэм городских горе-писателей. Подбили Жана пойти выкрасть бутылку вина. Не удалось. Ну и фиг с ним. Только сейчас Кирштайн обратил внимание на какую-то крайне уродливую рану на щеке капитана и несколько помятый вид. Видимо, не он один шастал где-то этой дождливой ночью. Вспомнился побитый Маркус, и некие странные мысли возникли в светло-русой голове солдата. — Нет времени с тобой разбираться, — устало вздохнув, произнес Леви. Он выглядел так, будто сейчас свалится под стол, — Поработаешь немного. По кучкам отнесешь вот эти бумаги и книги очкастому, только не посей по дороге. — Есть, сэр! На секунду Жана переклинило. Ожидая какого-то неимоверно сложного и унизительного наказания, Кирштайн даже обрадовался, что легко отделался. Решил он начать с самого сложного: — А где книги-то? — Левый шкаф, верхняя полка, там найдешь. Иногда у Жана бывают сдвиги от недосыпа и волнения. Совсем редко. Но сейчас этот глюк совсем некстати сработал, так что вместо левого шкафа он полез в правый, не совсем расслышав негромкое «Кирштайн!» командира в последнюю секунду. Открыв не тот шкафчик, Жан мельком оглядел его, понял, что книг тут нет, только набор из штук десяти идеально выглаженных белых рубашек и примерно столько же брюк. И кроваво-красное пятно прямо на полке сверху. Уж эту тряпку Жан из тысячи узнает. Разведчик резко схватил красный шерстяной шарф, не до конца понимая, зачем, и что ему за это грозит. Но чувствовал себя Кирштайн так, будто поймал капитана с поличным — Маркус неделю насчет этого шарфа мозги всем промывал. — Капитан, это Барниса что ли? Тот кивнул… И Жан чуть не поперхнулся слюной от эмоции, отражающейся на лице капитана. Смятение? Неловкость? У капитана Леви? — Это по-твоему левый шкаф, отродье? — прошипел Леви, хватаясь за больную голову. Снова взглянув на нерадивого подопечного, он тихо цыкнул, — Отдашь ему, когда все сделаешь. Голос Леви был тверд, однако взгляд красных от постоянного напряжения глаз он в итоге отвёл. — И…И что мне ему сказать, с-сэр? — спросил Жан скорее из любопытства, но с навалившимся страхом в голосе. — Ты в штаны что ли нагадил? Когда успел? — съязвил Леви, перекинув ногу на другую. — Просто отдай, я нашел этот шарф вчера в ветках дерева, всё на этом. Еще вопросы? Взяв стопку бумаг, Кирштайн смылся из кабинета как можно скорее. Врождённое тугодумие порой отключалось в особо важные жизненные моменты, и почему-то сейчас это был один из них. — Че? — подумал про себя Жан, но вдруг сказал это вслух, сжимая в одной руке красную ткань. А капитану он поверил.***
Микаса ненавидела этот день. Как и вчерашний, просто всей душой. Придя на поздний обед, и спросив, почему ее не разбудили, оставшиеся сидеть в столовой разведчики в один голос сказали, что так приказал капитан Леви, объяснив, что она плохо себя чувствует (Фредд все же разболтал). В следствие чего крайне удивились, почему сам Маркус об этом не знает. Действительно. По «его» виду то и не скажешь. Пришлось изображать из себя больного, хотя, вернувшись в свою комнату, Микаса все-таки проделала, хоть и с трудом, свой стандартный набор физических упражнений: форму терять нельзя, даже в полном отчаянии, даже когда вся жизнь, которая и так сахаром не казалась, катится в одно место. Чем дольше она находилась в комнате, тем сильнее погружалась в свои негативные мысли. Хотелось наведать Эрена… Говорят, он уже стоит на ногах. Армину Микаса не сказала ничего. Хотела — не сказала, хотя и понимала, что он явно уже все додумал за нее. Свои ссадины Аккерман оправдала вечерней тренировкой с капитаном Леви. И ведь почти не соврала. Так Микаса дожила до вечера, ни разу за день не пересекавшись с капитаном. А закат за окном под вечер начался красивейший. Всегда Микасу тянуло к чему-то прекрасному, так что она вышла на улицу, усаживаясь на подогретые солнцем ступени. Наслаждаясь неизменными чудесами природы, переливающимися на солнце и безвозвратно увядающими листьями деревьев, Микаса не сразу заметила черное пятно, вдруг появившееся прямо рядом с ее щекой. — Ээй, Бин, малыш! Черный большой пес, который уже давно не был малышом, сначала порычал на разведчика, показывая свой грозный оскал. А затем потерся носом о руку Микасы, по-детски заскулив. Та первый раз за день искренне улыбнулась и почесала за ухом грязного, но безумно милого пса. — Бин еще ни к кому не ластился. Микаса не испугалась, но почти дрогнула, увидев возвышающуюся фигуру Питера Рала. Его светлые волосы переливались на фоне заката красным и розовым, и Рал показался Микасе олицетворением красоты, такой, какая она есть. Не мужской — мужской красотой Питер с его мягкими чертами лица не обладал. Ею обладал Эрвин. Когда-нибудь в будущем будет владеть и Эрен. У Леви красота тоже мужская, пусть и черты лица его наполнены неким аристократизмом, явно сильнее привлекающим женский пол. Микаса, почесав Бина под подбородком, пододвинулась на лестнице, освобождая Ралу место. Тот, слегка сконфузившись, присел рядом, как можно ближе пододвигая колени к груди. — Тебе нездоровилось сегодня, да? Микаса кивнула головой. Молчание. — Тяжело тебе, наверное, в отряде элиты, — Питер попытался дотянуться рукой до лохматой морды собаки, но та лишь злобно зыркнула на него и угрожающе зарычала. Руку Питер убрал. — Я еще не в отряде элиты. Но не сказал бы, что легко… — Так ты же сам напросился в отряд Леви? Микаса сконфузилась. — Говорят, тебя хотели отправить к Майку, увидев твои… способности, — Питер аккуратно подбирал слова, — но ты буквально стал умолять капитана Леви, чтобы он взял тебя! Ну, так говорят. — Нужно меньше верить тому, что говорят. Питер понял, что лучше сменить тему. Желчь руководила здравым смыслом и характерной ему добротой, — Это ты где так ударился? — На тренировке вечером, когда капитан решил показать, что до его уровня мне еще далеко. — Да-а? Я думал, вы тренировались ночью, — Питер хмыкнул, — я дежурным был. В часа три увидел капитана Леви в столовой, весь мокрый, несет запахом алкоголя изо рта, рана на щеке кровоточит, свежая, будто бы царапина… Но об этом никто не знает, - наклонившись к товарищу, шепотом добавил Питер, улыбаясь приторно-сладко и мерзко. Аккерман не сводила с Рала взгляда, принимая всю провокацию, которую тот ему дарит. — Я понятия не имею, чем и с кем занимается капитан Леви ночью. — Верю, верю, — приговорил Питер, прикусывая губу. Самое интересное, что Питер говорил это все с таким невинным видом, будто ничего такого он и не несет своим милым голоском. «В тихом омуте…» Позади послышались спасительные шаги. Бин упрямо зарычал, впившись своими большими темными глазами в человека за спиной Микасы. С любопытством оба солдата оглянулись и смутились из-за нервно бегающего взгляда обычно самоуверенного Жана Кирштайна. — Ты чего такой напуганный? — спросил Питер с улыбкой на лице. После разговора с «Маркусом» настроение у парня немного улучшилось. Он почувствовал сладость небольшой победы. Он застал Барниса врасплох. Но красная ткань в руках Жана ясно давала понять, что улучшилось оно ненадолго. Микаса молилась, чтобы Кирштайна одолело безмолвие и он не сказал ничего лишнего. — Тебе тут передали… Шарф был отдан в руки разведчицы, не знающей, куда отвести взгляд. Радость была смешана со смущением и волнением, но эмоции перебивались совершенно другим: от шарфа исходил новый запах. Не только запах Эрена, смешанный с ее собственным. Прибавился новый аромат: запах идеально чистых рубашек Леви. Его запах. — Ого, кто-то нашел шарф Маркуса! — Питер был неискренне рад, — А где он был? — В шкафу капитана Леви. Молчание длилось секунды три. Медленно Микаса повернулась лицом к Ралу, навстречу осеннему ветру… И отражающаяся в глазах Питера ненависть ясно дала понять Микасе, что рано было радоваться вышедшему после прошедшего урагана солнцу.