Прокажённый

Распахнув дверцу перед самым носом мальчишки, Виктор загородил тому путь. Забыв о ноющем плече, Юрий уставился на него в изумлении. В его взгляде смешалось все: испуг, злость, презрение. Схватив юнца, падре выволок того из кабины как собачонку. Только тогда до блондина дошло, в какой патовой ситуации он находится. Вцепившись в руку мужчины, мальчик попытался вырваться. Звук борьбы заполнил доселе тихую церквушку. Виктор прожигал взглядом брыкающегося юношу. Выступившие на белках глаз капилляры и скривившиеся в ухмылке губы придавали пастору поистине дьявольские черты. – Отпусти! Отпусти меня, чудовище! – закричал наконец Юра, не жалея голосовых связок. «Чудовище?» – пронеслось в голове у Виктора. Полные злобы голубые глаза неожиданно заморгали и тут же широко распахнулись. В них читалось искреннее недоумение. Руки мужчины ослабили хватку. Воспользовавшись моментом, блондин рывком высвободился и дал деру в направлении выхода. Он не помнил, как добежал до монастыря, как ввалился в его стены и как забился в угол выделенной ему комнатушки. Он ничего не помнил. Только красные от злобы глаза и дьявольский оскал, намертво впечатавшиеся в память. «Надо убираться отсюда. Срочно.» – промелькнуло у него в мыслях. Поднявшись, Юрий тут же взвыл от боли в плече. Живот продолжал урчать, а силы неумолимо тратились на мыслительные процессы. Идти куда-то в таком состоянии было сродни самоубийству. Решено. Нужно переждать. Юноша все еще подрагивал от испуга и, вероятно, дикого голода. Терять сознание в этих стенах не хотелось: Юра знал, кто его потенциальный враг и знал, что тому от него нужно. А потому не мог поступать опрометчиво. Собравшись с силами, он кое-как доковылял до двери. Высунувшийся из мрачного коридора монах заставил и без того перепуганного юношу взвизгнуть от неожиданности. Мужчина испугался не меньше, буквально отпрыгнув от визжащего сорванца на два шага. Глаза неизвестного пугливо сверкали в темноте. – С-святой отец в-велел передать... – проговорил он, заикаясь. Юрий сузил глаза. «Снова ты». Этот робкий монах имел невероятную способность появляться в самый неподходящий момент. Подняв глаза на принесенный узелок, блондин вопросительно вскинул бровь. Монах вздрогнул. Развязав ситец, мальчик стиснул зубы. В лицо ударил приятный и теплый аромат сваренной каши и свежей сдобы. – От святого отца, говоришь... Пальцы Юрия вновь задрожали, а в глазах предательски собралась влага. Зажатый у стены монах окончательно потерял дар речи. Юношу разрывало. Разрывало жестоко и бесповоротно. Непомерная и необъятная гордость вторила врезать этой миской по лицу несчастного монаха, а здравый смысл взывал к логичным действиям. Если не подкрепиться сейчас, до утра не выжить. Раздавшееся урчание в животе только подтвердило это. Злобно фыркнув, Юра устремил жгучий взгляд на прикованного к стене монаха. – Ты еще здесь? Робкий монах буквально подорвался с места, едва он заслышал стальные нотки в голосе юноши. Тому оставалось лишь наблюдать, как блестели в свете луны робкие монашеские пяточки. Не будь Юрий так голоден, его бы точно затошнило от этой подачки. Набросившись на еду, он с жаром уминал еще теплую кашу, закусывая хлебом. Минут через пять миска опустела, минуты через две от вкусной сдобы остались лишь жалкие крохи. Тяжело дыша, мальчик ползком добрался до кровати. Живот больше не урчал, однако тело по-прежнему изнывало от усталости. Казалось, боль циркулировала по организму, подобно крови и собиралась единым ноющим комком в ушибленном плече. Лежа на спине, мальчик завороженно глядел на звездное небо, видимое из окна над самой кроватью. Он и не заметил, как монастырь погрузился во тьму. Сама ночь убаюкивала юношу под стрекот кузнечиков и прохладу, что обволакивала изнуренное тело, словно обнимая сотней рук. Зеленые фонарики, бывшие вместо глаз, погасли и закрылись тяжелыми веками. Безмятежный сон подступал все ближе и ближе.

***

Усыпанное звездами небо казалось осязаемым. Стоило лишь протянуть руку, как тепло ночных светил начинало струиться сквозь пальцы, обжигая кожу. Каждую ночь в ясном взгляде голубых глаз отражалась невероятная картина, написанная неизвестным художником. Человечество потратило тысячелетия в поисках создателя этого шедевра, но он так и не был найден. Каждый хотел видеть художника по-своему. Каждый навязывал свое видение другим. Седовласые пряди плавно колыхались на ветру, изредка падая на глаза. Вслушиваясь в собственное размеренное дыхание, Виктор глядел в небо, совсем как в детстве, забыв о всех невзгодах. Ему нравилось оставаться наедине с необъяснимо прекрасной небесной гладью, особенно ночью, когда звезды только-только показывались из-за туч. – Святой отец... Шепот за спиной ничуть не потревожил падре. Он по-прежнему глядел в небо, погруженный в свои думы. – Он принял еду, – произнес чуть уверенней монах, бегло оглядывая спину святого отца. Виктор отвлекся от созерцания звезд, чуть повернув голову, словно вслушиваясь. – Хорошо, можешь идти, – ответил он спокойным, почти обволакивающим голосом. Кивнув, монах удалился. Пастор вновь уставился в небо. Мысли улетучились, и теперь голубые глаза, сверкая из-под серебряных прядей, глядели словно в пустоту, без былого интереса и восхищения, а звезды по-прежнему блистали, отражаясь в узорчатой радужке. Коридор монастыря встретил падре гробовой тишиной и пробирающим холодком, отчего хотелось съежиться. Все спали. И Юрий спал. Остановившись перед дверью в его комнату, Виктор, не мешкая, тихонько отворил ее. Свернувшись калачиком, мальчишка сопел в кровати и видел беспокойные сны. Мужчина внимательно оглядывал спящего, каждую эмоцию, мелькнувшую на его юном лице. Потянувшись к одеялу, пастор внезапно отдернул руку. «Если укрою, заметит». Распрямившись, он еще раз оглядел юношу, а затем перевел взгляд на открывающийся вид из окна. Небо по-прежнему сверкало звездами, словно передразнивая серьезный и статный вид отца. Уголки его губ невольно растянулись в улыбке, такой легкой и непринужденной, что он и сам не заметил, как ночное небо вновь гипнотизирует его таинством звездных светил.