Прокажённый

Дни, проведенные в стенах монастыря, сменяли друг друга, словно по щелчку пальцев. Каждый из них был по-своему хорош и оставлял в памяти теплые воспоминания. Такая обыденность была только в радость, она не утомляла. Юрий быстро приспособился к ритму монастырской жизни и уже не чувствовал себя чужим. Монахи, все без исключения, знали мальчишку в лицо и частенько помогали ему в адаптации. Блондин, в свою очередь, не сидел сложа руки, стараясь делать то же, что и остальные. Такое рвение приятно удивляло святого отца, который, впрочем, не спешил поручать ему тяжелую работу. Юра лишь хмурился в ответ, всем своим видом показывая, что не согласен с падре и способен помогать в реконструкции храма. В конце концов, сдавшийся пастор разрешил юнцу наводить порядок после основных работ: протирать пыль, подметать и прочее в этом духе. Юрий принял предложение, однако не оставлял попыток помочь другим монахам, за что получал словесный нагоняй от Виктора. Георгий по-прежнему дулся на друга и прожигал взглядом мальчика, если встречал того в коридорах монастыря. Блондин не заострял на этом внимания, но глубоко в душе чувствовал свою вину, которая никуда не делась даже после слов падре. – Святой отец, пришло время для сбора кукурузы. Стоит отправить несколько наших. Мужчина нехотя оторвал взгляд от сводов монастыря и не спеша прошел к столу, присаживаясь. Последние недели две были несказанно благотворными. Монастырь словно ожил, начав новый этап своей продолжительной жизни. – Да, хорошо. Отправь со мной еще двоих. – С вами? Вы хотите заняться этим сами? – переспросил монах, захлопав глазами. – Да, почему бы и нет? – пастор слегка улыбнулся, полностью уверенный в своем желании. – Кстати, где Юра? Он здесь? – Да, святой отец. Он занят уборкой, – поспешил ответить монах, пропуская вперед пастора. Черные ризы плавно зашелестели по коридору. Достигнув в скором времени работающих в поте лица монахов, Виктор внимательно осмотрел обстановку. Отсутствие на месте блондина значительно напрягло мужчину. Заслышав неподалеку знакомое бурчание, падре выглянул из-за угла. Мальчишка таскал тяжеленные камни, проклиная солнце за нестерпимую жару, которая стояла с самого утра. Виктор всплеснул руками, подходя ближе и отбирая неподъемную ношу. Один его взгляд осек юношу от колких фраз. Отложив камни подальше, он вернулся к мальчику. Стоявший рядом монах так и остался ждать на месте. – Святой отец, вам нельзя поднимать такую тяжесть! – возразил мужчина, резко выдохнув. – А ему что, можно? – указал взглядом пастор на блондина, едва заметно возмущаясь. – Причем это не первый раз, когда я ловлю его за такой работой. Он еще слишком мал для поднятия таких тяжестей. – Я выносил мусор, это входит в мои обязанности! – не выдержал юноша, прерывая падре. – А с вами, молодой человек, я поговорю позже. Проследите за ним, – дав указания, святой отец развернулся к остальным монахам. Добродушно улыбнувшись всем трудящимся, он жестом указал следовать за ним. Двое монахов, прервав работу, послушно проследовали за мужчиной. «Куда это они?» Юра с подозрением покосился на троицу, чувствуя свербящий комок где-то в районе грудной клетки. С одной стороны, ему хотелось поинтересоваться, куда это они собрались, но с другой, мальчик, и так считая себя чересчур любопытным, старался не вмешиваться в дела Виктора. Шикнув на самого себя, Юра сложил в ящик оставленные монахами инструменты и хотел было уже его поднять, как вдруг на юношеское плечо опустилась тяжелая ладонь. Обернувшись, блондин столкнулся взглядом с невозмутимым лицом пастора, так и норовящим отчитать мальчишку за очередную провинность, совсем как нашкодившего кота. – Тебя явно нельзя оставлять одного, – мужчина беспомощно покачал головой, то и дело цокая. – Тогда не оставляй, – ответил Юрий твердым как сталь голосом, с вызовом глядя в глаза-льдинки. Такой ответ всего на пару секунд выбил падре из привычного равновесия, заставив невольно вскинуть брови. – Хорошо... В таком случае, может, ты составишь нам компанию в сборе кукурузы? – Виктор вновь улыбнулся, избавляясь от внезапного ступора. Юноша, недолго раздумывая, согласился. Святой отец облегченно выдохнул, едва тот отстранился от тяжелого ящика. Все четверо не спеша направились к монастырю, а оттуда к полю. Блондин бросал мимолетные взгляды на идущего рядом пастора. Монахи, идущие впереди, сковывали мальчишку. Лишние уши нарушали хрупкую идиллию, сложившуюся совсем недавно. – Не жарко? – спросил неожиданно Виктор, оглядев мальчишку. – Нет. Голос юноши звучал неуверенно и тише обычного, и Виктор не знал от чего: усталости или присутствия других. Юра хоть и приспособился к местным, но в компании с падре любил оставаться наедине, без чужих изучающих взглядов, которые так и норовили выпытать тайны обоих. Мальчик постепенно учился ценить то, что имеет: будь то крыша над головой, вкусный обед или долгие разговоры со святым отцом. Последнее, к слову, было даже важнее. Не часто встретишь на своем жизненном пути собеседника, который поймет и в то же время не станет лезть с расспросами. И главным результатом таких бесед была не такая широкая и беззаботная как у Виктора, но самая что ни на есть искренняя и доверительная улыбка на светлом лице. – А разве поле принадлежит монастырю? – поинтересовался Юрий, когда они наконец пришли. – Нет. Оно принадлежит жителям деревни, вон там. Видишь? – пастор указал в направлении отдаленной деревушки, покосившиеся крыши которой едва виднелись с поля. – Они разрешили нам собирать урожай и уносить с собой столько, сколько сможем. Солнце не щадило молодых людей, опаляя и без того взмокшие лица. Падре то и дело щурился, оглядывая горизонт. Переведя взгляд на монахов, усевшихся на земле, он внезапно запнулся, словно поперхнувшись душным воздухом. – Кажется, солнце знатно напекло нам головы. Корзины-то мы забыли! Святой отец выглядел точь-в-точь как хозяюшка, у которой убежало молоко: руки в боки, умеренно сердитый и требовательный взгляд. Монахи тут же подскочили, становясь по струнке. Мальчишка расхохотался от этой картины. – О чем же мы думали... – святой отец по обыкновению потер переносицу. – Куда будем складывать урожай? – Мы принесем! Да, принесем! – загоготали монахи в унисон, стараясь незаметно улизнуть. Проводив их взглядом, падре удовлетворенно взглянул на блондина, сидящего неподалеку. Однако присев рядом, он удостоился далеко не благодарного взгляда зеленых омутов. – Святой отец, как нехорошо помыкать людьми, – пробубнил мальчишка с наигранным недовольством в голосе. – Да ладно тебе. Я, конечно, помнил о корзинах. Но общество других монахов тебя явно смущало. Обратив взор на яркое солнце, Виктор закрыл глаза, подставляя лицо под жаркие лучи, приятно покалывающих кожу. – Это не так, – фыркнул Юра, отворачиваясь. – И вообще нам лучше начать сейчас, потом сложим все в корзины. Пастор молча согласился, поднимаясь и отряхивая ризу. Молодые люди принялись аккуратно отрывать спелые початки. Падре удивила разборчивость юноши, заботливо сминающего в руках каждый плод. Он не спешил избавляться от зеленых листьев и липнущих нитей, так похожих на волосы. Явно знал, что в таком виде початок сохранится дольше. – Откуда такие познания в сборе урожая? – спросил Виктор как бы невзначай, не особо надеясь на ответ. – С дедой собирали. Он и научил, – ответил тот, не отвлекаясь. Последующий вопрос так и остался немым, застряв комком в горле, отчего святой отец лишь оглядел мальчишку, стоящего к нему спиной. – Хочешь узнать что-то еще? Голос Юрия звучал уверенно, а сам он казался неприступной крепостью, взять которую не удавалось еще никому. – Знаю, что хочешь, – он развернулся, устремив взгляд на пастора. Вздохнув, блондин отложил работу и устроился на земле, поджав ноги. Крепость решила сама открыть врата заблудшему путнику. Виктор не заставил себя ждать и присел напротив, внимательно слушая. – Ничего интересного, на самом деле. Моя жизнь не была такой событийной, как твоя, – мальчик отвел взгляд. Он вдруг осознал, что на фоне исповеди Виктора история его жизни смотрится менее значимой. – Родители погибли на шахте, когда я был совсем ребенком. Остался один дед. Он и растил меня, – начал юноша, невольно теребя подол рубашки. – Хорошее было время. Дедуля многому меня научил по хозяйству. Воспитал как следует. Любил очень. А потом... Юра запнулся. Остановился. Замолчал. Так, словно столкнулся лицом к лицу с многолетней преградой, преодолеть которую никак не мог. Подняв глаза на падре, он по наитию искал в голубых льдинках помощи или хотя бы знака. Солнце, отражаясь, осветляло холодные глаза напротив, растапливало их лед. И это стало той самой тростинкой, за которую можно было ухватиться. И держаться, держаться, держаться. – А потом случился пожар. И дедушки не стало. И дома тоже не стало, – закончил фразу мальчик, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Голос его отнюдь не дрожал, звуча все так же уверенно, как и прежде. Блондин отчеканил каждое слово так, словно выносил приговор невидимому убийце. Виктор, не выражая никаких эмоций, начинал задыхаться от наплыва чувств при виде стойкости мальчишки. Он научился контролировать лишь внешнее их проявление, но никак не внутренний хаос, который они сеяли, терзая беспокойную душу. – Мне было лет семь, когда я потерял все. Остальное уже не имело значения, – вновь подняв глаза на Виктора, Юра взглянул растерянно, но с толикой надежды. Святой отец медленно кивнул, как бы говоря: «Я здесь, я слушаю, тебе нечего бояться». Мальчик продолжил. – Меня забрали к себе монахини, которые были в деревне всего на пару дней. Пожалели, пригрели и забрали с собой. Приняли меня радушно. Но жизнь в женском монастыре была нелегкой. Одни заботились обо мне как могли, другие смотрели с презрением и проходили мимо, считая мое пребывание в их стенах большим грехом. Пастор вскинул брови в удивлении. Он уже бывал в монастыре! Пусть в женском, но бывал! Поэтому так отлично во всем разбирается. – Вскоре разногласия между монахинями стали настолько явными, что было предложено принять решение на совете: оставить меня или нет. Но до совета дело так и не дошло, – блондин резко выдохнул, лишая легкие всякого воздуха. – В полночь одна из монахинь вывела меня из монастыря под предлогом показать что-то необычное. Я поверил и пошел с ней. У ворот нас ждал экипаж с лошадьми. Никогда такой красоты не видел, – тряхнув головой, он вернулся к сути рассказа. – Из него вышли двое, одетых в черное, и схватили меня. Я не понимал, что происходит, наверное, поэтому сопротивлялся не так сильно. Меня затолкали внутрь, и лошади тронулись. Монашка так и осталась стоять у ворот. Представляешь? Она ничего не сделала. Она сама отдала меня им. Дрожащие пальцы мгновенно собрались в кулак, сверкая на солнце белоснежными костяшками. Падре глядел на них, затаив дыхание, и не осмеливался перебить. – Мы ехали несколько суток. Меня кормили. Но на вопросы не отвечали, и сами ничего не говорили. А когда приехали, я увидел то, как сильно город отличается от деревни. Люди там напыщенные все как один и богатые. Страшно богатые. Расхаживают в шелках и даже не догадываются, что там, на окраинах живут другие, такие как мы, убогие и жалкие, порой недостающие даже хлеб, – блондин сплюнул, нахмурив брови от такой несправедливости. – Короче говоря, привезли меня в какой-то особняк, огромный такой. Мне даже во сне такой бы не приснился. Завели внутрь, в огромные залы. И вот в одном из них я познакомился с собственником всех этих хором. С собственницей точнее, – поправил он себя, поморщив нос. – Это была некая Лилия. Уже зрелая дама, баронесса. Оглядела меня, оборванца, с ног до головы и точно бы сплюнула, если бы этикет позволял! Лицо Юры исказилось от накатывающей злости, а кулаки сжались еще крепче, сминая в ладонях ткань брюк. – И вот, десятилетний я начал жить у нее. Только никакое богатство меня поначалу не коснулось. Жил в подвале среди крыс и тараканов, питался объедками со стола. Сначала Лилия редко меня посещала. А когда приходила, била наотмашь своим веером. Ей это приносило удовольствие. Со временем побои участились и были уже посильнее. Иногда тело болело так, что целый день встать не мог и до миски дотянуться тоже. Такие голодовки тоже имели последствия. Часто получал по ребрам, которые сильно выпирали из-за худобы. Виктор подавлял в себе всякое желание вклиниться в монолог юноши, поддержать, обнять. Он знал, что тот не оценит такого жеста и сочтет это всего лишь жалостью, которую, конечно же, всегда ненавидел. – Потом случилось ужасное. Скончалась дочь Лилии. Я даже не знал о ее существовании, поэтому сначала не понимал такой заинтересованности мной. Лилия после этого как с цепи сорвалась, не знала, куда себя деть. Еще пуще прежнего ругала прислугу. Ее крики были слышны даже в подвале. Как я узнал потом, одну из служанок она оставила без глаза, второй собственноручно отрезала язык, – мальчишку передернуло так, словно он ощутил это на себе. – Она стала навещать меня каждый день, даже еду с собой приносила. Внимательно следила, как я ем. А если делал что-то не так, била по рукам все тем же веером. Потом... потом... Мальчик перевел дыхание, собираясь с мыслями. – Потом эта курица-аристократка начала таскать платья собственной дочери и заставлять меня их носить! Я сопротивлялся, как мог, но каждый раз получал по рукам и ногам. В конце концов сдался. Платья как назло были на мне как влитые. Видать, дочь ее была того же возраста, что и я да и телосложения тоже. Со временем мне позволили выходить наружу. Но длилось это недолго. Платья я, может, и носил, но на ногах не было даже простой обуви, отчего мраморные полы ее гостиной пачкались, и их приходилось мыть чаще обычного. Заметив это, Лилия рассердилась как никогда и снова затащила меня в подвал. А на следующий день явилась с туфельками, красными такими и крохотными. Они, конечно же, не налезли на мои мальчишеские, опухшие и избитые ноги. И тогда она разозлилась еще больше. Каждый день приносила новую пару туфель, и если те не налезали, била меня по ногам. Сильно и беспощадно. Ни одна из пар обуви в итоге мне так и не подошла. Последняя фраза могла показаться чистой обидой, но пастор знал, что никакой обиды в ней нет. Только боль. Боль физическая и моральная. – Ее раздражало, что я не во всем походил на ее дочь. Она... Юрий запнулся. Да так неожиданно, что прикусил кончик языка. Лихорадочно заморгав, он нервно огляделся, стараясь не встречаться взглядом с собеседником. Стоявшая жара начинала давить, недосказанность начинала давить, даже Виктор, ждущий продолжения, начинал давить и нервировать одним лишь своим присутствием. Резво поднявшись на ноги, блондин отряхнулся как ни в чем не бывало. – Ты ошибался насчет меня. Меня не насиловали. Избивали, да. Но как видишь, я цел и невредим. Ты не тому доверился. Такой поворот событий не мог предугадать даже сам Виктор. Сидя на пыльной земле и глядя на мальчишку снизу вверх, он вдруг ощутил себя настолько уничижительным, что хотелось скрыться от этого взгляда, откровенно насмехающегося над ним. – А вот и корзины. Святой отец, что же вы расселись? Вставайте и вперед за работу. Падре медленно оглянулся. Приближающиеся монахи размахивали корзинами, утопая в поту. Мужчина поднялся, приветствуя прибывших с каменным лицом. Те переглянулись, но задавать лишних вопросов не стали. Початки Виктор складывал по инерции. И обратный путь тоже преодолел без единой эмоции на лице. Казалось, даже усталость не могла его подкосить. На половине пути он передал корзину одному из монахов и свернул в направлении церкви. Юноша так и остался стоять на месте, провожая того взглядом. Хрупкая идиллия дала первую трещину, грозясь развалиться на мелкие осколки.

***

Юра сидел на окне, болтая ногой с внешней стороны, и бездумно глядел в полночное небо. К своему удивлению, он не обнаружил ни одной звездочки, даже самой крохотной. Все было затянуто темными тучами, за которыми лишь слабо проглядывала луна. Монастырь спал, совсем как живой. Мальчик даже ощущал его спящее дыхание на своей коже, и как плавно вздымалась грудь этого старого, потрепанного жизнью, каменного существа. По правде, блондин все же думал кое о чем, вертел одну единственную мысль и так, и эдак в своей голове, но никак не мог найти решение. И мысль была только об одном. Виктор. Юноша осознавал, что перегнул палку там, на поле. Переиграл. Нацепил маску, как это делал Виктор. И маска эта сыграла с ним злую шутку. Спать не хотелось. Хотелось видеть Виктора. И Юра счел это единственно правильным решением. Вскоре коридоры монастыря заполнились эхом от стука башмаков. Но даже этот шум, нарушивший гробовую тишину, не мог разбудить уставших монахов, видевших по счету третий сон. Блондин, не заботясь быть обнаруженным, спускался по лестнице вприпрыжку, как вдруг из-за угла показалась знакомая фигура. Мальчик цыкнул, оторопев на месте. «Георгий!» Монах смерил взглядом нарушителя тишины с ног до головы, да так требовательно и удивленно, будто самого Иуду. – Чего не спишь в такой час? Бегать и шуметь в этих стенах категорически запрещено, тем более ночью! – Георгий сузил глаза, стараясь казаться еще более грозным и устрашающим. – Прошу прощения, – процедил сквозь зубы Юрий, не поднимая глаз. – Идем, я провожу тебя до твоей комнаты. Монах хотел было уже двинуться вперед, но не успел сделать и шага. Мальчишка перегородил тому путь, решив идти до конца. – Я знаю, что раздражаю вас одним своим присутствием и, возможно, не только вас. Но прошу, дайте мне встретиться с отцом Виктором. Я знаю, он дорог вам. Поэтому, пожалуйста, мне нужно его видеть. Сейчас. Мальчик говорил уверенно, глядя прямо в глаза, и совсем не хотел отступать. Георгия удивила такая настырность и даже... наглость? Он вдруг вспомнил себя в его годы, бунтаря с обостренным чувством справедливости, которому, впрочем, данные качества только вредили. – Хорошо, – монах выдохнул, уступая напору юноши. – Он не возвращался в монастырь. Ты можешь найти его в церкви. – Спасибо! Не мешкая, Юра дал деру в сторону выхода. – Учти, там темно, и ты можешь потеряться! Я не намерен тебя потом искать! Напутствия Георгия отнюдь не радовали, но Юра был бы не Юрой, если бы не рискнул, если бы струсил и остался в теплой постели. За стенами монастыря и вправду оказалось темно и холодно. Порывы ветра бросали тощего мальчонку из стороны в сторону, но тот держался, стараясь не сбиться с пути. Затянутая тучами луна слабо освещала дорогу, и дойти до церкви не представлялось возможным. Но юноша отрицал такой исход. Он дойдет. Обязательно дойдет. Наконец, завидев еще издали слабый огонек, мелькавший, предположительно, в окне святого отца, Юрий почувствовал прилив сил и ускорил шаг. Церковь предстала перед ним самым настоящим монстром. Такого не одолел бы даже зверь-монастырь. Этот свирепей и безжалостней. Он бы не оставил и шанса на жизнь. Тьма в придачу с завываниями ветра действовали на мальчишку подобно опию: дурманили, увлекали, не хотели отпускать в реальность. Но блондин поборол страх и решительно двинулся к главному входу. Церковь встретила ночного гостя холодно, ударив по лицу сырым воздухом, от которого тянуло прокашляться до кровавых плевков. Деревянные доски безжалостно скрипели под ногами, словно трубя во все колокола о непрошеном госте. Ночью церковь была иной, и Юра это чувствовал. Казалось, вот-вот из-за угла покажется вурдалак и напугает до первых седин, а за следующим углом прячется сам Дьявол в ожидании грешника. Был ли Юрий грешником? Он и сам не знал. Если объективно, то был. Но не виноваты ли во всем сложившиеся обстоятельства? А, может, Виктор был прав, называя его прокаженным? Блондин отогнал от себя свербящие череп мысли. Сейчас не до них. Нужно найти Виктора. Приметив знакомые очертания, он тихо прокрался в нужном направлении и вскоре уже стоял лицом к лицу с дверью, ведущей в комнату святого отца. В прошлый раз, стоя перед ней на пару с Георгием, он ощущал себя примерно также: растерянно, не зная, зачем пришел и что хочет сказать. Но главное, что отличало сегодняшний визит от прошлого, – это уверенность, или скорее тяга. Мальчика тянуло. Тянуло объясниться, возможно, извиниться. Тянуло к Виктору. И юноша понял, что не сможет открыть эту чертову дверь, если не признается в том, что его действительно тянет к Виктору. И Юра признался. Признался самому себе в этой крохотной человеческой слабости, что его тянет, без видимых на то причин тянет, как человека к человеку. Протяжный скрип разогнал гробовую тишину, вызывая стаю мурашек. Мальчик прошел в комнату невесомо, почти призраком, не дыша. Никого. Сердце в груди рухнуло куда-то вниз, на самое дно. Напряжение в плечах стало спадать. Тень за спиной игриво накренилась. А после... Юрий опомнился только от собственного крика. Руки, державшие мертвой хваткой, казались нечеловеческими. Мгновенно подняв ошалелого юнца, неизвестный повалил того на стол. Письмена разлетелись в стороны, и лишь лампадка осталась стоять на месте, являясь единственным свидетелем происходящего ужаса. Тусклый свет упал на лицо знакомого незнакомца. И Юра обомлел от увиденного. Глаза. Все те же красные глаза, пылающие огнем, испепеляющие все живое. Губы. Скривившиеся в дьявольском оскале губы, готовые разорвать человеческую плоть. И волосы. Опасливо спадающие пряди волос, за которыми притаился дикий зверь, наводящий животный страх. Юноша мелко дрожал под мужчиной, чувствуя, как возводимые им стены рушатся одна за другой, пока чужие руки изучали его тело, забравшись под рубашку. Рваные касания обжигали. Хотелось кричать. Но собравшийся в горле комок не позволял даже всхлипывать от бессилия. Внезапно дотронувшаяся до паха ладонь отрезвила блондина, словно давая по щекам и клещами вырывая в реальность. «Ты чудно выглядишь в обновках, Мери!» «Почему ты ходишь без обуви?! Разве я учила тебя этому? Получай, паршивка!» «Гляди, что я тебе принесла! Красивые туфельки, правда? Давай надевай, хочу поглядеть на свою красавицу.» «Ты, маленькая негодница! Как ты смеешь? Я принесла их ради тебя! Почему они на тебя не налезают, а? Перечишь мне?!» «Дорогая Мери! Я поняла, в чем дело! Я знаю, как все исправить! Теперь ты больше не будешь меняться! Эти платья всегда будут тебе в пору!» Удар. Еще один. И еще. Виктор держался за голову полулежа на затхлом полу и непонимающе глядел по сторонам. Кровь, сочившаяся из раны, обрамила серые ресницы. «Кажется, рассечена бровь», – догадался он без колебаний. Юрий, продолжая сидеть на столе, выстраивал картину того, что сделал. Сначала удар лампадой по голове, затем в солнечное сплетение и наконец ногой по согнувшемуся падре. «Да, все так и было», – подтвердил он мысленно и удивился самому себе. Слезать со стола Юрий не торопился. Заговорить первым тоже. И лишь, когда растерянный взгляд голубых глаз встретился с его, взглядом воина и того, кто дал отпор в неравном бою, мальчик понял, что должен объясниться. Просто обязан. – Ну что, пришел в себя? Вопрос показался Юре уместным, а вот тон, каким он его задал, не очень. Пастор молча кивнул, держась за голову. Осознав оплошность, мальчишка спрыгнул со стола и подполз к мужчине, осматривая рану. Зеленые глаза, сдержанные и в то же время ликующие до этого момента, обрамили слезы. Горячие струйки потекли по щекам, обжигая болезненно сухую кожу. Блондин не помнил, когда плакал в последний раз. Он четко знал, что слезы ни в чем не помогут, а потому не растрачивал влагу зря. Сейчас же, когда горечь произошедшего, удивление самим собой, боль воспоминаний и неистовое волнение смешались в одну кучу, Юрий не выдержал. Слишком много эмоций, которые не выразить никак иначе. Юра вцепился в Виктора так же крепко, как тот держался за него минутами ранее, рыдая навзрыд и заглушая всякое желание ударить или сбежать. Другого случая не представится. А Виктор обнимал мальчонку в ответ, да так крепко, что начинал дрожать от перенапряжения. Слезы хлынули из его глаз, смешиваясь с кровью и жуткой массой стекая на ворот юноши. Мужчина отдавал себе отчет в содеянном, помнил все до мельчайших подробностей и ненавидел себя до посинения. Как он мог навредить этому мальчику? О чем думал? Ответа не было, как и тогда, в исповедальне. – Прости меня. Я струсил и не рассказал главного, – произнес Юра охрипшим голосом, стараясь унять дрожь в теле, передавшуюся, по-видимому, от падре. – Я старался забыть. Я правда старался, – слезы вновь потекли по раскрасневшимся щекам, и Виктор поспешил их осторожно смахнуть. – Знаешь, там в исповедальне я завидовал тебе. Ты чувствуешь что-то... там. Ты полноценный. А я... Резко отстранившись, мальчик судорожно прикрыл рот руками, начиная в панике покусывать пальцы. Святой отец лишь понимающе провел ладонью по спине, давая время взять себя в руки. – Меня кастрировали! Меня, черт возьми, кастрировали! Как животное! Истошный крик оглушил обескураженного мужчину. – Обычными. Садовыми. Ножницами. Пауза оказалась слишком долгой, но такой нужной. Обоим. Чтобы услышать, чтобы понять, чтобы принять услышанное. Крепкие объятия отвлекли Юру от мысленного самобичевания. Снова молчание, которое говорило о многом. Снова заботливые касания, которых не хватало всю жизнь. – Я знаю, иногда ты бываешь не в себе, но, как видишь, я тоже с изъянами. Ты доверился, кому нужно. Виктор невольно улыбнулся таким зрелым речам из уст подростка. Да, им стоит доверять друг другу. И быть нужными друг для друга. Кто, если не они?