Две природы

— Офелия, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал твёрдо и строго. Получается весьма относительно, но всё же лучше, чем могло бы быть. Со временем я научилась вызывать у своей дочери нечто похожее на истинное уважение, хотя один Бог ведает, сколько усилий мне это стоило. И всё же, несмотря на значительные успехи на поприще воспитания полудемона (двенадцать лет — достаточный срок даже для такой сложной задачи), она умудряется периодически выходить из-под всякого контроля. Конечно, полудемоненок не была бы полудемоненком, если бы с ней этого совсем не случалось, но сегодня Офелия в на редкость дурном расположении духа. Ничего не поделаешь, к сложностям натуры добавляется подростковый возраст, рождая поистине зажигательную смесь. Я обычно умею управляться с характером своей дочери. «Обычно» не означает «всегда». Подвешанный к потолку, перепуганный насмерть доставщик пиццы смотрит на меня отчаянным взглядом кролика, загнанного удавом в угол. В самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Я пожимаю плечами и перевожу взгляд на находящегося неподалёку Белиала, но тот собирает вместе с Риком паззл и усиленно делает вид, что не замечает ни парня в фирменной куртке Pizza Hat, зажатого в верхнем углу входной двери, ни двенадцатилетней девочки, ставшей причиной исчезновения гравитационного поля вокруг паренька, ни меня — жертву, принужденную остановить этот беспредел. — Офелия, опусти доставщика пиццы… Простите, как вас зовут? Последний вопрос адресован, конечно же, дрейфующему под потолком бедняге. Несчастный пацан выглядит, как студент, решивший подработать. Думаю, у него не скоро опять появится такое желание. Отвечает парень не сразу — язык от страха прилип к гортани. — А-Атсуши Номура. Прошу вас… — бедолага каким-то чудом ещё держится в сознании, пытается уцепиться за косяк двери, но Офелия не настроена сегодня проявлять милосердие. Я сдвигаю брови к переносице и упираю руки в бока. — Офелия, поставь Номура-сана на место, — голос чеканит слова, словно монеты из-под пресса, — Сейчас. Дочь оборачивается и вперивает в меня взгляд упрямых глаз, который я выдерживаю шутя. Ещё бы, не первый день в строю, нас таким не проймешь. — Он привёз не тот заказ, — хмуро сообщает она. — Это простительная ошибка, не правда ли? — позволяю своему голосу смягчиться, совсем чуть-чуть, а во взгляд добавляю иронии, — Кроме того, Номура-сан не виноват. Ему какой адрес дали, по такому он и привез. Существует несколько важных правил, которые в подобных ситуациях ни в коем случае нельзя игнорировать. Первое и самое главное из них: ни в коем случае не отчитывать Офелию в присутствии посторонних. Никогда и ни за что. Её демоническая гордость в этом случае встанет таким непоколебимым колом, что любой конструктивный диалог станет в принципе невозможен. Второе: не ссылаться на авторитет Самаэля. Никаких «я всё папе расскажу», «твой отец узнает об этом» и «я сейчас отцу позвоню». Такие махинации моментально сделают меня в сознании дочери стукачом и врагом народа номер один, авторитет будет безвозвратно потерян, а он достался мне пóтом и кровью, никак не могу его потерять. Третье: не лебезить, не упрашивать, не показывать слабину. В демонах слишком много звериного, и, если Офелия сейчас во власти той половины, которая досталась ей от папочки, то любая слабость лишь поставит меня в подчинённое положение. Четвёртое: не орать. Крик — всегда признак слабости. Лучший способ достучаться до Офелии — попытаться воззвать к разуму и логике, но очень деликатно и вместе с тем твёрдо. Также нужно позаботиться, чтобы Офелия не чувствовала себя в роли проигравшего. Управляясь с бурей собственных эмоций она не терпит поражение, она побеждает, принимая верное решение. Очень важно, чтобы она это понимала. И она понимает. На моих глазах разум в сознании моей дочери берёт верх над вихрем эмоций, и Атсуши Номура снова оказывается на полу, на своих двоих. Он вылетает за дверь почти в тот же момент, как его ноги касаются пола, что вообще не удивительно и даже предусмотрительно с его стороны. Я подхожу к Офелии, осторожно беру её за плечи и прижимаю к себе. Проявление ласки на людях — тоже табу, но сейчас можно, она позволяет мне это, ведь здесь все свои. Я прекрасно понимаю, что инцидент с доставщиком пиццы — всего лишь последняя капля в переполненной чаше терпения моей дочери (лишним будет упоминать, что эта чаша и так неглубока). — Расскажешь, что случилось? — тихо спрашиваю я, и она едва заметно кивает. Перед тем, как скрыться в комнате Офелии, я ловлю на себе довольный взгляд Белиала. Это даже немного обидно. Неужели он думал, что я не справлюсь с таким простейшим испытанием. Подобные испытания кажутся простейшими сейчас, но несколько лет назад они представляли из себя настоящую проблему. Оба наших с Самаэлем ребёнка унаследовали смешанную природу, что делало их чем-то похожими на братьев Окумура. Такое сходство в какой-то момент даже заставило меня пожалеть, что моё общение с Окумурами сводилось практически к нулю. Хотя, с другой стороны, Самаэль говорил, что ему опыт воспитания Рина и Юкио никак не помогает в воспитании Офелии и Ричарда, но не суть. Потому что между Рином и Офелией есть несколько существенных отличий. Окумура Рин, как бы его не пытались выставлять страшным демоном, по сути очень светлый, позитивный… Получеловек. Он искренний, добрый и непосредственный, его душа открыта нараспашку. На самом деле настоящего демона в нём куда меньше, чем в амбициозном, гордом и одержимом Юкио (да, я-таки пользуюсь кой-каким доверием Самаэля, и он ставит меня в известность относительно своих собственных наблюдений или результатов шпионажа Шимы. Иногда). Что касается Офелии, то я, к сожалению, такого о ней сказать не могу. Я не знаю, добра моя дочь или зла, предпочитаю вообще не думать о ней в таких категориях. Я знаю лишь то, что в ней смешались демон и человек, и отношение этих двух составляющих внутри её хрупкого тельца напоминает нашу с Самаэлем совместную жизнь. Которая, честно говоря, была бы невозможна, если бы не триста лет, проведённых Самаэлем в Ассии. Обычно говорят, что любовь всё победит и сгладит любые углы, но факт заключается в том, что любовь не появляется на пустом месте. К сожалению, прекрасные зелёные глаза, наполненные мятежным огнём, обаятельная в своей язвительности улыбка и схожие музыкальные вкусы тоже играют в этом процессе роль эпизодическую. Культурные традиции (если эти слова применимы к демонам), менталитет, уровень интеллекта, способ мышления и ценности не просто важны, — они основополагающи. Сложно строить отношения арабу и европейке даже, если араб долго жил где-нибудь в Германии, но участники этих отношений, по крайней мере, оба люди. Умножьте эти сложности на три, и вы получите брак демона и человека. Даже более того, брак демона и христианки. Такое мероприятие кажется заранее обреченным, что очень пугало по первости. Самым важным и проблемным моментом оказались разные ценности. Изначально и в людей, и в духов, конечно, был заложен одинаковый моральный стандарт, но падение, создание Геенны и два миллиарда лет, проведённых в ней, сильно изменили личность Самаэля, почти ничего не оставив от первоначального варианта. Да, триста лет жизни в Ассии работали в плюс, но что они значили против падения и двух миллиардов? Пшик! Самаэль носил в себе совсем другой нравственный код. Начнём с того, что я не имею ни малейшего представления, изменяет он мне или нет. Не хочу ничего об этом знать! Кажется, я спросила его об этом лишь один раз за все пятнадцать лет брака (это было во вторую годовщину нашей свадьбы, если не ошибаюсь), и он ответил «нет». На какое-то время меня это даже успокоило, несмотря на то, что мой супруг — известный врун, а потом я и вовсе перестала задавать себе этот вопрос. Прятать голову в песок, как страус, не слишком благородно и красиво, но я отдаю себе отчёт в том, что пока не смогу вынести горькую правду. Может, когда-нибудь, через много-много лет… Другим интересным моментом является то, что Самаэль — трикстер. Со всеми вытекающими. Это не делает из него однозначного развратника, занимающегося сексом со всем, что движется, ведь многие трикстеры вообще не обращают внимания на секс, но нельзя забывать о том, что трикстеры любят эксперименты, жить без них не могут. И эксперименты в этой сфере тоже. И с мужчинами. И с животными. Я ненавижу об этом думать, а воображать подобную вероятность — ненавижу ещё больше. Даже, если Самаэль когда-то что-то такое и пробовал… Я слишком слаба, чтобы об этом узнать! Проблема в том, что я ещё слишком сильна для того, чтобы заниматься самообманом и убеждать себя, что такое в принципе невозможно. Черт. Когда родилась Офелия, я со слезами на глазах взяла с Самаэля обещание, что он никогда-никогда не станет покушаться в этом смысле (да и в каких бы то ни было других смыслах тоже) на наших детей. Он хохотал надо мной неделю. Помимо весьма… Безответственного отношения к сексуальности, у Самаэля наблюдается очень беспечное отношение к людским жизнями. Нет, он, конечно, относится к людям бережнее, чем все остальные демоны вместе взятые; хранит их, как дорогие игрушки, и геноцидом не занимается. Оставить жизнь простым неинтересным серым людям для него не является проблемой, если бы не несколько нюансов. Вообще Самаэль сражаться не любит и ходит на дело достаточно редко, но иногда у него (как вот недавно) возникает желание размяться. И тогда туши свет. Потому что Самаэль бережет людей, но лишь тех, которые интересны, обладают большим умом, силой или талантами. Обычный рядовой человек без особых способностей в глазах Самаэля имеет не больше ценности, чем муха. Такая игрушка — пушечное мясо, зря небо коптит и пожертвовать ею совсем не жаль. В самом деле, чем там жертвовать? Подобных деталек и винтиков на планете большинство, одним больше, одним меньше — невелика разница. Только вот у меня совершенно противоположные мысли на этот счёт. — Каждый человек ценен! — доказывала я супругу с пеной у рта, — если он появился на свет, значит, у него есть здесь некая задача, миссия, если хочешь. Нельзя, нельзя пускать его на форшмак, даже, если это облегчит тебе выполнение миссии экспедиции! Самаэль смотрел на меня крайне саркастично, снисходительно и вместе с тем уничижительно. В самом деле, что я — смешной человечек всего лишь тридцати семи годов от роду — могу знать о предназначении человека и мира. Ему, демону, существующему от начала мироздания, всяко виднее, как стоит поступить, так что лучше бы мне помолчать. Именно так я и поступаю по большей части, справедливо признавая более высокий уровень Самаэля, но не в этой ситуации. Не когда речь идёт о жизнях мне подобных. — Кося, отойди, — голос демона звучал предупреждающе, — смерть этого иллюмината откроет вход в штаб-квартиру Иблиса*. Я смотрела умоляюще, но упрямо. — Давай поищем другой путь… Он обязан быть! Порой, Самаэль просто грубо отталкивал меня и сносил голову необходимой жертве, но в иных случаях, хоть это случалось и не так уж часто, он вздыхал, закатывал глаза, и мы отправлялись искать другой путь. Иногда этот «другой путь» не находился, и Самаэль клял меня на чем свет стоит и даже закатывал приличную взбучку. Но, порой, дело удавалось на славу. И эти моменты стоят того, чтобы ради них рисковать. — Твоё ублюдское мировоззрение опять подведёт нас под монастырь, — довольно часто жаловался Самаэль, но продолжал с мазохистским упорством брать меня на дело. Он мог бы легко избавиться от такой обузы, но почему-то не делал этого, а я и не спрашиваю, почему. Ну его, от греха подальше. Это самое пренебрежение людскими жизнями проявлялось не только в экзорцистских экспедициях, но и в темницах порядка Тру-Кросс либо Ватикана, куда Самаэля вызывали, как специалиста по добыче информации. Вот тут я уже ничего поделать не могла, Самаэль не позволял мне сопровождать себя на такие задания. Отпуская его из дому (как будто я могла бы не отпустить), я, порой, не имею ни малейшего понятия, куда он уходит: выполнять обязанности ректора или палача. И это тоже плата за честь быть его женой. К своему стыду я вынуждена признаться: пренебрежение людскими жизнями оказалось для меня не таким травмирующим, как другое обстоятельство. Дело в том, что Самаэль далеко не всегда живёт дома. Мой супруг — вихрь, ветер, хаос. Он свободен всегда и во всём, и кусочки его волюшки, которые он дарит нашей семье, кажутся настоящим и бесценным даром. С Самаэлем не съездишь в Ашан в воскресенье, не посадишь на поводок, не запрешь на ключ. Это прекрасно, я люблю его свободу, но иногда ужасно хочется покоя и тишины. Стабильности. Чтобы милый был рядом, сидел на соседнем диване и не трепал нервы; был бы пушистым, домашним и ездил бы в гастроном со списком, гулял бы с коляской в парке. Ужасно хочется ругать его за не тот купленный йогурт, просить вынести мусор и пить по праздникам в постели слишком сладкий кофе. И иногда до слёз жаль, что это невозможно. Самаэль спокойно может исчезнуть на несколько месяцев, и мне приходится одной справляться с двумя детьми, ездить в Ашан и менять перегоревшие лампочки. К счастью, Самаэль оказался довольно терпелив к моим человеческим слабостям и оставил возможность всегда связаться с Белиалом. Нет, демон-дворецкий мне не принадлежит, он не бегает по моим делам круглые сутки, к нему за помощью можно обращаться лишь в исключительных случаях, но мы дружим, если это можно так назвать. И, если мне становится особенно плохо и грустно, я звоню Белиалу и топлю его в своих женских истериках. Спасибо ему огромное, потому что обычно он терпеливо слушает, пока иссякнет накипевший поток эмоций фрау Сандры, поддакивает в нужных местах и не посылает меня дальней дорогой. Я бы себя давно послала. Ещё в личности Самаэля хватает всяких садистских наклонностей. Чаще всего они выплескиваются на врагов: демонов и иллюминатов, но частенько достаётся и мне. Иногда за дело: косяки и ошибки на работе или в сражениях или в тех заданиях, которые он даёт мне. Но, порой, мне влетает и просто так. Плохое настроение, Папа Римский выбесил, сатана действует на нервы. Успокоить, принять на себя удар — моя обязанность, должность, если хотите. Очередная работа в списке других работ. Ещё одна вещь, которую я делаю с широкой улыбкой последние пятнадцать лет. Любовь это труд, который не променяешь ни на какой покой. Да, это сложно: просыпаться по первому требованию в любой момент, словно пожарник, и нестись по указанному адресу; перебирать бесконечную документацию для Академии в три часа ночи; мыть пробирки и помогать с изобретением очередного супероружия в Асайламе, анализировать финансовый рынок с помощью прямого и обратного преобразований Фишера. Это выматывает и, порой, кажется, что я дошла до предела, и больше из меня не вытянуть ни грамма пользы, но именно в этот момент обычно появляется Самаэль, чтобы улыбнуться, назвать Каштанкой или деткой, погладить по голове, словно маленькую. Я смотрю в его искрящиеся смехом и энергией глаза, чувствую когтистую руку без перчатки (!) на затылке, кладу руки ему на грудь, прося объятий, и понимаю, что я готова снести все эти трудности и ещё миллион других, если понадобится. Офелия смотрит на меня исподлобья, а в глазах стоят злые слёзы. Губы поджаты, очевидно, ей ужасно не хочется жаловаться и показаться слабой и глупой. Я присаживаюсь на её кровать и усмехаюсь. — Ты видела лицо этого несчастного? Думаю, эта история, которая с ним нынче приключилась, будет передаваться в его семье из поколения в поколение, как ты считаешь? Интересно, какое объяснение он придумает для такого непонятного феномена. Офелия вспоминает растерянное и абсолютно дурацкое лицо доставщика пиццы и не выдерживает. Фыркает. — Он идиот, — диагноз не подлежит оспариванию, — такой же, как Нобуо Сано. Опа, кажется, дело сдвигается с мёртвой точки. — Нобуо Сано тоже умеет летать? Стараюсь поддерживать непринужденный тон в беседе, но в действительности всё внутри холодеет. Зная мою Офелию, можно смело предположить, что Нобуо Сано в больнице, и меня вызывают завтра в школу как раз по этому поводу. — Пока нет, но скоро научится, — голос дочери приобретает сварливые нотки. Я снова усмехаюсь. — За что ему такая честь? Офелия отвечает не сразу. Проходит минут пять, прежде чем она сознаётся: — Он постоянно защищает Хидеко Нисиду, а она меня уже вконец задолбала! Я открываю рот, чтобы высказаться по этому поводу, но Офелия уже нетерпеливо машет на меня руками. — Я знаю, что бить людей и применять против них магию нельзя, но эта завистливая тупая кретинка постоянно обзывается, потому что мозгов нет совсем. Простейший тест сдать не может и на меня агрится вечно. Дура. С каждым словом гнев всё больше овладевает Офелией. И знаете, скорее всего, там виновата не одна только Хидеко Нисида. У моей дочки, и она в этом не виновата, иногда случаются приступы тщеславия, которые, само собой, раздражают других учеников. Офелия феноменально умна для своих годов, но основную роль в этом сыграли гены её отца. Вообще, Самаэль объяснил ей это ещё лет в шесть, но нельзя ведь винить ребёнка в желании добиться похвалы и признания даже, если это выходит из берегов. Я обнимаю Офелию за плечи. — Ну-ка, давай вместе подумаем, как нам ликвидировать эту Хидеко. Безопасно и гуманно ликвидировать, само собой.