Две природы

Офелия прекрасно знала, как следует устранить проблему с Хидеко Нисидой. Знала лучше матери, даже лучше отца и матери вместе взятых, ведь отец же всё-таки не учился в человечьей школе. Он лишь ректорствует в одной из них, вот только Академия Истинного Креста отличается от обычной общеобразовательной школы, как Лимб от Верхнего мира. Да и быть ректором совсем не то же, что быть учеником. Быть ректором значит смотреть со стороны, как бы извне; это значит быть поваром на этой кухне, а повару никогда не понять чувства ингредиентов супа, который он варит. Офелия частенько чувствовала себя таким ингредиентом, совсем как персонажи из странного мультика для взрослых, который она недавно посмотрела тайком от матери. «Полный расколбас» называется. Разница заключалась в том, что Офелия очень легко могла бы исправить ситуацию, если бы только родители не были так убеждены, что она обязана использовать в школе только свою человеческую часть. Никакой магии и полное подчинение правилам школы. Офелия не понимала, для чего отец засунул её в это противное здравому смыслу учебное заведение и не позволил учиться в Академии, как все нормальные люди из богатых семей. Офелия могла бы учиться в одном классе со своей единственной подругой из Верхнего мира — с Энной Морган и приятно проводить время в компании самых вменяемых обитателей Ассии. Возможно, преподы из Академии даже знают что-то ещё неведомое Офелии, и она могла бы через них узнать нечто новое. Это, конечно, если не терять веру в то, что в этом измерении ещё обитают существа (кроме отца), способные сравняться с гением Офелии. Надежды на это немного, но совсем исключать такую вероятность всё-таки не стоит. Да, всё было бы намного проще и приятней, если бы не причуды отца. Отчасти Офелия понимала его мотивы (правильнее было бы сказать, что она надеялась на верность хотя бы некоторых из своих предположений). Обычная человечья школа это испытание, которое она должна пройти; долина зла, прохождение через которую делает сильнее и выносливее. Это её Сталинград, её Аустерлиц. Но так ли уж необходим этот Аустерлиц? И неужели непременным этапом в обретении могущества должно быть умение выстраивать отношения с кучкой идиотов? Вот это Офелия уже не очень понимала, а отец не желал пускаться в объяснения, что бесило ещё сильнее. — Я надеюсь, ты осознаёшь, что своим отказом растолковать это решение ты рискуешь вырастить из меня конформиста, привыкшего слепо подчиняться авторитетам, — заявила как-то Офелия отцу таким ледяным и непримиримым тоном, что стены ректорского кабинета имели все шансы покрыться инеем. — В самом деле? — в ответе Самаэля сквозил скепсис с лёгкой примесью удивления и иронии, и демон даже был вынужден прикрыть губы сцепленными в замóк пальцами, чтобы скрыть улыбку, — мне почему-то думается, что судьба конформиста тебе не грозит. — А я бы на твоём месте всё-таки не рисковала, — улыбку скрыть не получилось да и Самаэль пытался больше для вида, — ведь дочь-конформистка с поломанной психикой это же такой позор для принца Геенны, не так ли? — Поломанная психика, даже так? И что такого угрожающего для твоей психики делают твои одноклассники? Вопрос заставил щёки Офелии слегка порозоветь. В таких вещах можно признаться матери, но перед отцом ужасно не хотелось показаться какой-то слабачкой. — Они задираются. И несут чушь. Якобы я не так одеваюсь, не ношу с собой айфон последней модели, не соглашаюсь подчиняться всяким глупым и лишённым смысла требованиям и не желаю с ними общаться. Я не понимаю, почему должна общаться с теми, кто мне неинтересен! Не понимаю, почему должна пересекаться с этой кучкой дебилов и имбецилов, для которых решение обыкновенного квадратного уравнения — непосильная задача! Они даже не пытаются что-то сделать со своим невежеством, чуть ли не гордятся им! — Офелия начала переходить на возмущённый крик, но вовремя взяла себя в руки и перевела дух, — Я знаю, отчего они себя так ведут. Я слишком высокомерна, но разве мои претензии не справедливы? Вместо того, чтобы возмущаться моим характером, лучше бы хотя бы иногда пытались меня слушать и поднимать свой уровень. Ну разве я не права? Самаэль слушал с понимающей и даже несколько сочувственной улыбкой, что придавало Офелии энтузиазма. — Я пытаюсь контролировать себя, как просит мама, но ведь и они должны понимать, что иногда я имею право… В конце концов, всякому терпению приходит конец! — И что ты предлагаешь? — тон Самаэля звучал уважительно. — Перевести меня в Академию, — резюмировала Офелия, — или хотя бы поделить неделю пополам. Скажем, первую половину недели я провожу в Академии, а вторую половину — в школе. — Если это всё, то мой ответ — нет, — отрезал Самаэль. — Но почему-у-у?! Что я упустила? Мама говорит, что мне нужно научиться уживаться в коллективе, что эти дети — простые люди, с которыми мне впоследствии предстоит жить. Что я должна принимать недостатки других людей и относиться к ним хотя бы снисходительно. «Хотя бы»! Да это невозможно! Как ты справляешься с этим, ведь и у тебя на работе одни идиоты? Разнервничавшись, Офелия принялась расхаживать туда-сюда. Самаэль слегка отодвинулся от стола и протянул дочери руку. — Посиди с папочкой. Та моментально притихла. Отец значительно реже матери позволял себе всякие нежности. На отцовские колени Офелия села с прямой спиной и сжатыми в нитку от обиды губами, но Самаэль слегка приобнял дочь, повернулся к окну и через несколько минут ощутил, что девочка расслабилась и слегка успокоилась. — Какая из моих теорий верна? — спросила она, — или верны все? Или вообще никакая? Самаэль засмеялся, но получилось необидно. — Спорю на что угодно, ты прежде не смотрела на Токио, как на вершину цивилизации, построенную людьми. Несколько секунд Офелия размышляла над сказанным, а затем фыркнула. — То же мне, достижение. В человечьей цивилизации масса недостатков. Даже сами люди это осознают, критикуют её пороки и мечтают вернуться к своему естественному состоянию. Всякие там хиппи, анархисты, анархо-примитивисты и прочие. Самаэль кивнул и поставил подбородок на макушку дочери. — Если забыть про романтику противостояния и всякие утопические мечты, то стоит признать: нынешняя цивилизация с властью, полицией, попытками в демократию и свободу личности — лучшее, что людям удалось построить в их падшем состоянии. Но демонам не удалось даже этого. Почему? Теперь задумчивость Офелии длилась куда дольше. — Потому что демоны — духовные существа, и им всего этого не нужно? — предположила она. — И именно поэтому они постоянно рвутся в Ассию, — саркастически добавил Самаэль. Офелия задумалась снова, положив голову на плечо отца, но ответа так и не нашла. — А почему тогда? Самаэль ухмыльнулся. — Подумай. Все результаты куда лучше запоминаются, если добыть их своими силами. Я в тебя верю. Некоторое время они оба молча любовались на сверкающие, будто бы бриллиантовые небоскрёбы и маленькие фигурки снующих внизу людей. — Люди, как муравьи, — заметила Офелия, — строят столько всего, а сами по себе, по отдельности такие мелкие и неважные. — Неплохое замечание, — одобрил Самаэль, — но это, если не присматриваться. Офелия повернулась к отцу лицом. — Так ты отправил меня в школу, чтобы я присматривалась к людям и нашла там что-то такое удивительное и прекрасное? Ну знаешь ли, я тоже смотрела все эти фильмы, где могущественное существо обладает бессмертием, суперпамятью, вечной красотой и всем таким прочим, но всё равно завидует людям! Хотя на поверку оказывается, что быть таким существом всё равно лучше, чем человеком. Вот чудо-то, да? В последнее предложение Офелия попыталась вложить максимальную долю сарказма. Самаэль развёл руками и оскалился. — Не знаю, сама думай. Офелия шутливо ткнула кулачком в плечо демона. — Ненавижу, когда ты так делаешь. Я тебе не подопытный кролик! — Правда? — засмеялся Самаэль и взъерошил дочери волосы, — А ведь так похожа на пушистого крольчонка. Офелия очень старалась сохранять серьёзный и «взрослый» вид, но не выдержала и хихикнула. Долго сердиться на отца никогда не получалось. Офелия смотрела на мать и не понимала, с чего все вдруг решили, что быть добрым так сложно, что для этого нужно контактировать с имбецилами. Разве недостаточно делать, как отец, и просто их не убивать? Офелия знает, что причинять людям зло нельзя. Нельзя людей унижать слишком часто, нельзя калечить и обижать, лезть в драку первой. Офелии всё это известно, и она согласна выполнять эти правила, но мать всё равно смотрит, хоть виновато, но настойчиво. Как будто всего этого недостаточно, но большего ведь от Офелии и нельзя требовать! Нельзя ведь требовать от неё, чтобы она любила всех этих мудаков! Б-р-р, даже думать тошно. Впрочем, чего ещё от матери ожидать. Если бы Офелию попросили сказать, что она думает о своей маме, она бы ответила — ничего. Мама, как мама. В меру заботливая, в меру спокойная, иногда может дать дельный совет, особенно в отношении всей этой Верхней жизни. Может быть, она где-то на одном уровне с дядей Хайни и дядей Паулем с некоторыми отличиями. А отличия заключаются в том, что рядом с мамой… Безопасно. Не так, как с отцом. С отцом всё же нужно держать марку, быть начеку, соответствовать уровню, не разочаровать. С мамой не так. С мамой можно совсем-совсем расслабиться, быть глупой, быть смешной (смешной не в отцовском запредельном смысле, а в самом обыкновенном), быть уверенной, что на тебя не посмотрят с укором и не высмеят. И Офелия благодарна за это, честное слово! Правда, мама бывает довольно занудной и скучной. Настолько скучной, что порой даже непонятно, как отец её выносит. Офелия сидела на кровати рядом с ней и ждала её предложений относительно ситуации с Хидеко. Вот-вот прозвучат первые слова длинной морализаторской лекции. Офелия даже не рассчитывала ни на что другое, все её чаяния ограничивались надеждой на собственный самоконтроль, который не позволит просто нагрубить в ответ. Не должен позволить. — Для начала было бы неплохо просто поговорить. Вот оно, началось! Офелия усиленно попыталась сдержаться и не закатить глаза. Мать вздохнула. — Понимаю, тебе кажется, что это полный бред, но ты ведь хочешь стать сильной. Если разговор не будет иметь результатов, было бы неплохо понять, что эта Хидеко попросту недостойна твоего внимания… — Да вы с папой будто сговорились вырастить из меня конформиста и терпилу! — взвилась Офелия, метая гром и молнии. К счастью, фигурально. Сандра повернулась к дочери всем корпусом и взяла её за плечи. — Послушай. Я понимаю, что тебе обидно, но было бы куда лучше, если бы ты не позволяла этой девчонке задевать тебя за живое. — Да, именно об этом я и говорю! Вмазать ей хорошенько. С волками жить — по-волчьи выть, как ты не понимаешь? Держу пари, после этого она уж не тронет меня. Не беспокойся, обойдусь без магии. Офелия насупилась, явно не проявляя ни малейшей готовности сдавать позиции. Сандра кивнула. — Как насчёт того, чтобы прогуляться к Боне? — Что? Почему ты уходишь от разговора? Очень топорно, кстати. Плохой трюк! Офелия тряхнула плечами, сбрасывая руки матери. Сандра улыбнулась. — Боже, неужели я ничего не могу сделать без того, чтобы не вызвать подозрения? Я всего-навсего хочу, чтобы ты успокоилась. Общение с Боней обычно успешно гасит твой гнев, а гнев, как ты сама хорошо знаешь, — плохой советчик. — Как же. Небось науськаешь Боню мне морали читать. Знаю я тебя, — произнесла Офелия ворчливо. Впрочем, недовольным её тон оставался больше для проформы. Навестить Боню она никогда не была против. — Ладно, пошли. К Боне так к Боне. Дом, в котором жила Офелия со своей семьёй был точкой пересечения Лимба и Верхнего мира, стоял на границе, словно избушка на курьих ножках из славянских легенд. Так устроил Самаэль. В подвале именно этого дома прямо по соседству с запасами варенья, картошки и маринованных огурцов (Сандра не собиралась изменять вкусовым привычкам своей родины, поэтому японская кухня присутствовала в доме ровно в том количестве, какого требовали дети и Самаэль), несколькими велосипедами, воздушным змеем, коробками с игрушками, в которые играла Офелия в свои три года и прочим хламом находился портал в мир погасших звёзд — Лимб, устроенный вторым сыном сатаны и повелителем пространства для людей великих, хоть и недостойных жизни, которых удалось извлечь из глубин Геенны. Когда портал был только создан, Сандра спросила Самаэля, отчего он, вопреки обыкновению, не сделал ключ, который превращал бы любую дверь в такой портал. — Ради безопасности, — ответил демон, — ключ легко может быть украден, а я потратил слишком много сил на создание этого аттракциона, чтобы подвергать его хоть какому-нибудь риску. Этот мир — круче Мефиленда, и он только мой. Делюсь, с кем захочу. Возможно, когда-нибудь я обнародую это измерение и неплохо заработаю на нём, но это будет не сейчас. Сандра поморщилась. — Разве жители Лимба не будут оскорблены тем, что их показывают публике, словно зверей в зоопарке? Самаэль хохотнул, как, наверняка, засмеялся бы египетский царь Сесострис, если бы его спросили, не будут ли правители побеждённых им стран оскорблены, если он прикажет запрячь их в свою колесницу вместо лошадей. — Не думаю, что меня обеспокоит их мнение. Пусть будут благодарны за избавление от адского огня. Офелия любила Лимб, по-настоящему любила. Там действительно немного не хватало… Жизни. Но, будь её воля, она жила бы только там, редко посещая Верхний мир. Именно в Лимбе она получила возможность общаться с лучшими представителями рода человеческого, там чувствовала себя богиней и королевой. Даже не королевой, а принцессой, пусть и в джинсах вместо розовых платьишек. Всё измерение — словно огромный кукольный домик с Барби, Офелия обожала свои игрушки, берегла их и даже относилась к ним с уважением, не желая топтать их достоинство. Достоинство — это ведь именно тот винтик, без которого её игрушки плясать не станут. А значит, будут уже поломанными. Пожалуй, именно Офелия вступилась бы, задумай Самаэль и в самом деле устроить такой исторический парк. Офелия и Сандра спустились в подвал, отодвинули в сторону шкаф с вареньями и огурцами. Сандра вдавила в стену один из рядовых, ничем не отличающихся кирпичей, и стена пошла лёгкими, едва заметными волнами. Офелия без страха шагнула в портал, её мать последовала за ней. Рябь на камнях прекратилась ровно через секунду после того, как обе путешественницы исчезли. Лимб встретил хозяек всегдашним статиком и абсолютным покоем, но так же явственно, как статик, Офелия ощутила, что пространство вокруг колыхнулось. Вряд это можно было заметить с помощью зрения, но Офелии нравилось думать, что Лимб таким образом её приветствует. Небытие радуется жизни. Если бы у этого места была душа, Офелия бы с чистой совестью решила, что её любовь взаимна. Хотя, кто знает, может быть, её отец на самом деле подкинул сюрприз и наделил Лимб живой душой. Обманул всех. Офелии нравится так думать, от отца ведь никогда не знаешь, чего ожидать, и это завораживает. Это одна из лучших черт в отце. Путешественницы шли знакомым маршрутом через северную полосу в умеренные широты. В поля. Боня отгрохал себе в Лимбе не Лонгвуд Хаус* (что логично) и даже не дворец Фонтенбло**(что уже менее логично), а самую обыкновенную военную палатку без затей. В поле. Неподалёку от тех мест, где бродил неприкаянно дядя Адик, за которым, словно нянька за непослушным дитём, бегал бедняга дядя Пауль. Они все могли бы построить здесь себе рай по своему вкусу. Фантазия дяди Адика ещё при жизни не имела границ, и в Лимбе ничего не изменилось. Именно она окружила места обычного обитания своего хозяина непролазными чащами, кишащими самыми разнообразными чудовищами преимущественно скандинавской мифологии. Именно там, на краю одного из таких лесов (кажется, этот кишил огромными чёрными вóронами — потомками Хугина и Мунина***, потому что дяде Адику очень не хватало памяти и мысли) сидел, собственно, сам дядя Адик и тот, к кому Офелия и Сандра пришли, — Боня. В простонародии Наполеон Бонапарт. За их спинами маячил, как всегда, немногословный и вытянувшийся по струнке дядя Пауль. Он при жизни наговорился (сказал даже намного больше, чем нужно), а потому в Лимбе предпочитал молчать. Завидев Офелию, Наполеон встал. К нему пришла его маленькая подруга, которая ещё в Лонгвуд Хаусе была утешением.